2015-05-30
230
Иоланта, подумала Хольт. Соседка, фру Вестергрен, ничего не знала о ее существовании. Или знала, но в ее сознании не нашлось места для простой уборщицы? Или она сочла этот факт настолько неважным, что даже не упомянула? И почему эта Иоланта сама не дала о себе знать? Из записки понятно, что пятница — день уборки. Может быть, ее спугнула полиция? Или есть другая, более серьезная причина?
— Посмотри, здесь кое-что любопытное, — протянула она сверток Ярнебрингу, занятому откручиванием шурупов на зеркале в туалете.
— Молодец, Хольт, — одобрил он. — Позвони Гунсан, пусть начнет пробивать базы данных, а потом выйдем поесть. А то помру с голоду.
Это нам по плечу, подумала Хольт. Пять—десять часов — и мы найдем польку, которая убирает квартиры, за что получает деньги наличными, «по-черному».
— Расскажи об этой картотеке гомосексуалистов. — Хольт отодвинула недопитый кофе и внимательно посмотрела на Ярнебринга.
— Это было давно, — ответил Ярнебринг уклончиво. — Старая история.
— А все же?
Ладно, решил Ярнебринг.
Лет сорок или пятьдесят назад, история умалчивает, кто-то из полицейского начальства решил составить список «проституирующих мужчин» и их клиентов. Дело в том, что эти так называемые проституирующие мужчины часто подвергались ограблениям и избиениям. Мало этого, ежегодно происходило как минимум одно убийство в их среде.
— Среди бандитов тогда это был своего рода спорт, — сказал Ярнебринг, отхлебнув кофе, — ущучить гомика.
Картотека содержалась в ящиках, и количество их постоянно росло. Сначала она хранилась в отделе криминалистики в старом здании полиции на Кунгсхольмене, потом переместилась в отдел тяжких уголовных преступлений, а в начале семидесятых осела в хранилище следственного отдела Центрального полицейского управления. Там должно быть около двух тысяч имен.
— Две тысячи! Две тысячи человек, которые развлекались тем, что грабили и убивали геев?
Не так все просто, пояснил Ярнебринг. С годами картотека велась все более небрежно, и, когда вдруг, как ледяной ветер перемен, появилось ведомство омбудсмена, в ней уже были в основном фамилии жертв покушений, а также просто гомосексуалистов, по какой-то причине привлекших к себе интерес того или иного полицейского.
— Целью, разумеется, была профилактика преступности, — сказала Хольт ядовито.
— Говорят, что какой-то шутник занес в регистр гомосексуалистов Вегурру.[19]Ну, ты знаешь, старого короля. Газеты в то время много копались в его личной жизни. Разумеется, поднялся скандал, короля вычеркнули из списков. Мне понятно, почему так горюет Бекстрём.
— Почему?
— Перед тем как его бросили на убийства, он работал по ограблениям. Усерднее его никто не пополнял этот список. А теперь, оказывается, он все это время трудился напрасно. Кстати, как насчет потрудиться? — поинтересовался Ярнебринг, поглядев на часы.
— Будем искать уборщицу? — спросила Хольт, поднялась, одним глотком допила кофе и ловко надела куртку.
— Прежде всего надо позвонить Гунсан. Если она что-нибудь нашла, квартира подождет до завтра. Если есть на земле справедливость, Иоланточка уже должна отыскаться.
Гунсан и в самом деле нашла адрес, соответствующий телефону. Квартира в южном пригороде Стокгольма, в Бредэнге, принадлежит польке, эмигрировавшей в Швецию в тридцатилетнем возрасте более десяти лет назад. Всего два года, как получила шведское гражданство. Иоланта — это ее имя, а что касается фамилии, Фюлькинг вряд ли обрадуется: не выговоришь.
— О'кей, мы едем туда, — сообщил Ярнебринг.
— Мне надо сначала позвонить, — попросила Хольт и поглядела на часы.
Что мне теперь делать? — подумала она.
— У меня есть предложение, — сказал Ярнебринг. — Ты едешь в садик и забираешь Нике, а я поеду к уборщице. Так что увидимся завтра.
Хольт посмотрела на него с удивлением и благодарностью:
— Поосторожней, Бу. Ты расшатываешь мое миропонимание. Но в любом случае спасибо.
— Не за что.
У него у самого трое детей, в свое время ему тоже нужно было отводить их в садик, забирать из садика… — подумал Ярнебринг.
Справедливости ради скажем, что память выдала ему весьма приукрашенную картину выполнения им отцовских обязанностей.
Бу?.. Она назвала меня по имени?
Сначала он проверил, дома ли она, своим обычным способом, только на этот раз не через щель почтового ящика, а через замочную скважину. Ему повезло: направленного на него дробовика он не заметил.
Красивая, умная, держится настороженно, отметил Ярнебринг, когда она открыла дверь после второго звонка.
— Меня зовут Бу Ярнебринг, я из полиции, — представился он, протягивая удостоверение. — Мне хотелось бы поговорить с вами о человеке, у которого вы работали.
Иоланта слабо улыбнулась, пожала плечами и открыла дверь пошире.
— Из полиции, — повторила она. — Кто бы мог подумать? Хотите кофе?
Дальше все шло как по маслу.
Когда и как она познакомилась с Эрикссоном?
Два года назад она делала уборку у одного из его знакомых с телевидения, забыла, как его звали.
— Я знаю, как его зовут. — Ярнебринг растянул губы в волчьей улыбке.
Веландер, вот как, подумал он.
— Давайте сделаем так. Если вы не скажете ему, что говорили со мной, то и я не стану звонить и рассказывать, что у меня был полицейский.
— Именно это я и хотел предложить. Лучше расскажите об Эрикссоне. Что он был за человек?
Ничего особенного она о нем сказать не может, кроме того, что он был скупердяй, каких мало, к тому же чрезвычайно требователен. Она с ним почти и не встречалась. Он просто оставлял ей записки в ящике прикроватной тумбочки. Пару раз она его видела: он почему-то был дома, когда она приходила. Еще несколько раз он звонил ей, обычно когда хотел перенести время уборки. Она редко бывает дома, поэтому он оставлял сообщения на автоответчике.
— А почему вы не перестали на него работать, если он был так скуп?
А потому что в пятницу утром она свободна, а после ланча у нее есть еще один клиент, намного лучше и щедрее, и живет он совсем рядом с Эрикссоном. Он хозяин фирмы, офис которой находится в его квартире; вот в офисе она и прибирается. Этот клиент знать не знает Эрикссона, и она думает, что не обязательно сообщать его имя полиции.
— Он не делал вам никаких предложений?
Нет, только не Эрикссон. С другими клиентами это бывает, но Эрикссон — никогда.
— А почему? — спросил Ярнебринг. — Я бы на его месте…
— Ему это неинтересно, — сказала Иоланта и многозначительно посмотрела на Ярнебринга. — Он не интересовался женщинами. Он был не такой, как вы… или другие мужчины.
Ага, так все-таки… — подумал Ярнебринг и собрался было задать следующий вопрос, но она его опередила.
— Нет-нет, — быстро сказала она, — я почти уверена, это не потому, что его интересовали мужчины.
— А что же его тогда интересовало?
— Он сам, — заявила Иоланта. — Власть, деньги… Он любил хвастаться, как красиво живет. Но не секс… Секс ему просто был не интересен. Есть же такие мужчины, вы разве не знали?
Таких мужчин нет, решил про себя Ярнебринг. Во всяком случае, в возрасте Эрикссона.
— Наверное, есть, — сказал он вслух. Ну что же, пора приступать к главному. — Как вы узнали, что Эрикссон убит?
— Вы хотите знать, что я делала в четверг вечером?
— Да. Что вы делали в четверг вечером?
Сейчас дело пойдет быстрее, подумал он.
— Это щекотливый вопрос, — сказала Иоланта. — У меня есть алиби, но это… немного щекотливое алиби.
Жаль, мысленно вздохнул Ярнебринг.
— Кто он и как его зовут?
— Он из ваших. И к тому же женат.
Щекотливое алиби Иоланты оказалось полицейским. Он работает в полиции правопорядка, где именно… неважно. Примерно ровесник Ярнебринга, жена тоже из полиции, разводиться не собирается. Три года назад у Иоланты угнали машину, она обратилась в полицию — так они и познакомились. Вечером в четверг 30 ноября они лежали в постели в спальне, вон та дверь, рядом с комнатой, где мы сейчас пьем кофе. До этого они поужинали здесь же на кухне, никуда не уходили. Он отправился домой уже за полночь. На следующий день в полвосьмого утра она как раз собиралась ехать к Эрикссону, но он позвонил и рассказал, что случилось. Поэтому она решила остаться дома.
— Я, конечно, догадывалась, что вы меня найдете, — улыбнулась Иоланта. — Хотите еще кофе?
— Спасибо, — согласился Ярнебринг, протягивая чашку. — А как ему удалось освободиться в четверг? По-моему, вся полиция правопорядка была на ногах. До единого человека.
— У вас есть какая-то норма переработок, которую нельзя превышать. Вот жена его работала. — Она слегка улыбнулась и покачала головой.
— Как его зовут?
— Вы же понимаете, мне бы хотелось сохранить его имя в тайне.
— Я понимаю. Но, к сожалению, я должен знать его имя. Если все было именно так, как вы говорите, я сделаю, чтобы эта история осталась между нами троими.
— Можно я подумаю? — попросила Иоланта.
— Пока вы обдумываете, скажите: нет ли у вас каких-нибудь подозрений? Кто бы мог убить Эрикссона?
Нет, никаких подозрений у нее нет. Единственное, что она знает твердо: она его не убивала. Она никогда не встречала знакомых Эрикссона — за исключением того телевизионщика, у которого работала. Не просто не встречала, даже не знала, были ли у него какие-то знакомые, но даже если и были, то очень мало — такое у нее сложилось впечатление. Поэтому назвать вероятного убийцу она не может. А почему Ярнебринг так уверен, что это кто-то из его знакомых? Вовсе не обязательно, может быть, самый обычный грабитель, на ее родине так бывает довольно часто.
Не догадывается ли она, каковы могли быть мотивы убийства? Почему кому-то понадобилось убивать Эрикссона?
Она размышляла довольно долго.
— Знаете, — сказала она задумчиво, — должно быть, кто-то захотел от него избавиться. Кто-то, над кем он имел власть, может быть, шантажировал… Мне кажется, Эрикссон был именно таким человеком. По-моему, ему нравилось манипулировать людьми и нравилось, что они это чувствуют.
Это было бы слишком просто, подумал Ярнебринг.
— Ну хорошо, — согласился он. — Осталась только одна деталь, а еще я хочу попросить вас о небольшой услуге. Потом обещаю больше вас не тревожить, но, если вы что-то вспомните, обязательно мне позвоните.
— Услуге? — Она приподняла тщательно выщипанную бровь.
— Если у вас есть завтра время, я попросил бы вас зайти к Эрикссону и посмотреть квартиру. Может быть, чего-то не хватает или что-то не так, как всегда. Вы понимаете, почему это нужно. Потом криминалисты возьмут ваши отпечатки пальцев, чтобы окончательно исключить вас из следствия.
— Конечно. — Она кивнула. — Мне это несложно.
— Значит, осталась и в самом деле одна маленькая деталь. — Он серьезно посмотрел на нее.
— Всего лишь маленькая деталь? Ну что ж, ладно. — Она назвала ему имя любовника, и через час тот полностью подтвердил ее показания.
— И что мне теперь делать? — спросил он Ярнебринга с несчастным видом.
— Если бы я был на твоем месте, молчал бы в тряпочку, — сказал Ярнебринг. Он и в самом деле когда-то был на его месте. — Лично я постараюсь сунуть тебя в самый конец самой толстой папки.
— Спасибо, — поблагодарил тот. Ему явно полегчало.
— Хотя, по правде говоря, надо было бы гнать тебя из полиции. Ты даже не подумал позвонить кому-нибудь из нас.
— Не подумал… Тут я, конечно, напортачил.
— Надеюсь, это не повторится, — осклабился Ярнебринг.
Никогда не доверяй случайностям. Случайность всегда подозрительна. Таково было еще одно золотое правило расследования убийств, сформулированное его лучшим другом. Я должен позвонить Ларсу Мартину и рассказать о свадьбе, подумал он, когда, напевая, открыл дверь квартиры своей будущей жены. Но по причинам, прежде всего по той, что обеспечила ему стопроцентную занятость в выходные, он опять отложил звонок на следующий день. Завтра, подумал он и мгновенно уснул. Она, как обычно, положила голову на его правую руку, а левую он осторожно перекинул через ее бедро и прижал ладонь к животу.
Вторник, 5 декабря 1989 года
Наутро Иоланта уже ждала их у подъезда дома Эрикссона. Они осмотрели квартиру вместе. Иоланта никуда не торопилась, была внимательна и сосредоточенна. Ей бросились в глаза несколько странностей, первая из которых никакого интереса для следствия не представляла.
Журнальный столик не на месте. Обычно он стоит ближе к дивану.
— Это, наверное, мы его передвинули, — объяснил Ярнебринг.
— Я почему-то так и подумала, — кивнула Иоланта, не сводя глаз со следов крови на паркете.
Второе наблюдение было более серьезным. Ящики письменного стола в кабинете обычно были заперты.
— Вы уверены?
Иоланта слабо улыбнулась, покосилась на Хольт, увидела, что та занята и не смотрит в их сторону. Улыбка стала шире, и она решительно кивнула.
— Совершенно уверена. Они всегда были заперты. Любопытство не порок, — подмигнула она Ярнебрингу.
В гардеробной она сделала интересное открытие.
— Одного не хватает, — заметила она, показывая на два чемодана на верхней полке.
— Точно?
— Он был, когда я убиралась в последний раз.
— Большой? Маленький?
— Средний. — Она очертила руками прямоугольник примерно пятьдесят на шестьдесят сантиметров. — Ни большой, ни маленький. Светло-коричневой кожи, наверняка дорогой. Я бы сама не прочь такой заиметь… но отвечаю заранее: я его не брала.
— А с какой стати вы должны были его взять?
— Красивый. — Она пожала плечами и весело улыбнулась. — Вы же знаете, что шведские парни говорят о польских девушках. Считается, что они все воровки.
— Что-нибудь еще? — спросил Ярнебринг, делая вид, что не слышал ее замечания. — Насчет чемодана?
— Там были его инициалы. Зеркальная монограмма — KGE.
Последнее открытие Иоланта сделала в ванной. Заглянув в шкаф для полотенец, она сразу сказала:
— Полотенец стало меньше. Я почти уверена.
— Уверена или почти?
Ну, вряд ли намного меньше, подумал Ярнебринг, глядя на плотные стопки.
— Могу я посмотреть? — Она подошла к корзине для грязного белья.
— Конечно, — разрешил Ярнебринг.
Иоланта долго и тщательно считала полотенца на полках и в корзине. Закончив, уверенно произнесла:
— Нескольких штук не хватает. Не так много, пяти или шести. Вот таких. — Она показала на висящие на крючках рядом с раковиной полотенца. — Для рук.
— Полдюжины полотенец для рук, — повторил Ярнебринг. — А Эрикссон не мог сдать их в стирку?
Чертов Вийнблад! — мысленно выругался он.
— Нет. Он, знаете, никогда до этого не опускался. Слишком низкое для такого господина занятие. Может быть, ваши коллеги зачем-то их взяли.
— Проверим, — сказал Ярнебринг. — Все выясним.
Не успела она закрыть за собой дверь, Ярнебринг вытащил протокол осмотра места происшествия. Отмечено, что все ящики в письменном столе незаперты, что в них лежат «различные бумаги», что верхний средний ящик пуст.
— Наверное, Эрикссон запирал ящики, уходя из дома, — предположила Хольт. — Я бы тоже так делала, если бы у меня прибиралась эта девушка.
Всего семь ящиков, подумал Ярнебринг. Не слишком ли много — каждый раз все отпирать и запирать? Ну один, ну два, но все семь?
— Может быть, станет яснее, когда мы посмотрим, что там есть, — сказал он.
— Ни слова о чемоданах, ни слова о полотенцах… кроме того, о котором он упомянул на оперативке, — подытожила Хольт, закрывая папку Вийнбладова протокола.
— Надо поговорить с этим человечком, — кивнул Ярнебринг.
Книжные полки он решил оставить на потом. Они занимали всю стену от пола до потолка, примерно двадцать погонных метров. Не меньше тысячи книг.
— Сама посуди, — сказал Ярнебринг, — на это уйдет весь день!
— Вот уж не думала, что мы должны их еще и читать, — пошутила Хольт. Голос у нее был бодрый.
Вместо этого они занялись кухней. Дорогой фарфор, красивые бокалы и рюмки, всевозможные кухонные приборы и машины… Такой же порядок, как и везде. В холодильнике, в морозильнике, в продуктовом шкафу — все безупречно. Даже овощи в холодильнике выглядели свежими, хотя с момента смерти Эрикссона прошла уже почти неделя.
И ничего интересного. Пакет для мусора под раковиной Вийнблад уже осмотрел в тот четверг и отметил в протоколе, что даже мусор выглядит весьма аккуратно. Самой волнующей находкой оказалась старинная стеклянная банка с резиновым ободком на горлышке, куда Эрикссон складывал мелкие ассигнации и различные чеки — на спиртное и продукты.
Несмотря на минимальные результаты, осмотр кухни занял немало времени. Они уже обсуждали, куда им пойти поесть, прежде чем заняться книжными полками, как вдруг в квартире зазвонил телефон. Звонил Бекстрём — поинтересоваться, не нашли ли они ключей от банковского сейфа.
— Этот чертов слеподыр Вийнблад ничего не нашел, — объяснил он. — А я случайно узнал, что их было аж два.
Ярнебринг наугад заглянул в верхний ящик письменного стола. И в самом деле, в пустом ящике, в глубине, втиснутый между дном и боковой стенкой, обнаружился ключ.
Странно, подумал Ярнебринг, возвращаясь к телефону, если бы у меня был письменный стол, я бы хранил в верхнем ящике всякие нужные мелочи. Почему у Эрикссона там ничего нет?
— Нашел, — доложил он в трубку.
— Замечательно! — обрадовался Бекстрём. — Приходи прямо сейчас, пойдем посмотрим, что у него там, в Торговом банке.
Хольт решила остаться.
— Поезжай, а я займусь книгами, — сказала она, и Ярнебринг вряд ли смог бы объяснить, почему он почувствовал нечто вроде разочарования, когда в одиночестве сел в служебную машину и повернул ключ зажигания.
Бекстрём был в на редкость приподнятом настроении. Оказывается, утром поступил интересный сигнал.
— Терпеть не могу, когда чего-то не знаю, — заявил он. — Ты помнишь, у нас остались пустыми три часа — между двенадцатью и пятнадцатью, в двенадцать Эрикссон ушел с конференции, а в пятнадцать вернулся на работу.
— Что-то такое помню, — сказал Ярнебринг. — Если ты не забыл, этим занималась Хольт.
— Да-да, — отмахнулся Бекстрём. Его нелегко было сбить с мысли. — Теперь все ясно. У него банковская ячейка в отделении Торгового банка на Карлавеген, как раз на полпути от ЦСУ В полвторого в четверг он там объявился и спустился в хранилище, где просматривал содержимое своей банковской ячейки до двух сорока пяти, то есть час с четвертью. Позвонила девушка из банка. Она прочитала в каком-то таблоиде, что его убили. Думаю, будет интересно.
Через час они уже стояли в хранилище Торгового банка под наблюдением корректного банковского клерка и ждали, пока молодая кассирша откроет ячейку двумя ключами — тем, который хранится в банке, и тем, что принесли они. Она возилась довольно долго и наконец вытащила на свет божий банковский сейф — довольно большой.
— Прошу меня извинить, — решительно сказал Бекстрём, натягивая резиновые перчатки, — мне бы хотелось взглянуть первому.
Ну и клоун, подумал Ярнебринг. Сейф был пуст. В нем ровным счетом ничего не было, даже пыли.
— Черт! — жалобно выругался Бекстрём, когда они уже ехали назад на Кунгсхольмен. — Он, должно быть, все оттуда забрал.
Поздравляю, мысленно усмехнулся Ярнебринг. Вот теперь я не сомневаюсь, что снова имею дело с добрым старым Бекстрёмом.
— Вполне может быть, — сказал он серьезно. — Особенно если вспомнить, что сейф пуст.
— Час с четвертью! За час с четвертью можно весь банк опустошить, не только этот ящик. А через пять часов какой-то сукин сын его кончает… — размышлял вслух Бекстрём.
Никогда не доверяй случайным совпадениям, случайность всегда подозрительна, подумал Ярнебринг, но, чтобы не усложнять мыслительный процесс для этого жирного болвана, выразился по-другому:
— Если учесть, что последний раз он был в банке месяц назад, несомненно, совпадение в высшей степени странное.
— А откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Бекстрём.
— Спросил у клерка, — ответил Ярнебринг, а про себя добавил: пока ты строил глазки этой маленькой кассирше.
Он довез Бекстрёма до Кунгсхольмена, поставил машину в гараж, заглянул в следственный отдел — нет ли новостей? Новостей не было. У него свирепо сосало под ложечкой, поэтому он, не мудрствуя, заскочил в ресторан управления и наконец-то пообедал.
В ресторане он встретил пару старинных знакомых, они теперь работали в государственной комиссии по убийствам. Они разговорились, пошли вместе пить кофе, и, когда он вернулся на Родмансгатан, было уже совсем темно.
— Как с книжками? — спросил он, переступая порог квартиры Эрикссона.
— Хорошо, что ты пришел. Я только что закончила.
Ни хрена себе, подумал Ярнебринг, но вслух, разумеется, не сказал.
— Быстро работаешь. Нашла что-нибудь интересное?
— Не знаю, интересное или нет, но кое-что мне показалось необычным. Что у тебя?
— У меня? — с нажимом произнес он. — Потом расскажу. Давай, выкладывай свои открытия.
— Начну с начала, — сказала она. — Боюсь, тебе покажется странным…
Давай-давай, подумал он. Чтобы тебе не сомневаться, дошло ли до дядюшки Бу или не дошло.
— Слушаю, — отозвался Ярнебринг.
Она перелистала все книги, чтобы посмотреть, нет ли там заметок или вложенных листков. Вообще говоря, стандартная библиотека состоятельного шведа, такую можно найти чуть ли не в любом приличном доме. Собрания сочинений — все известные шведские писатели, классики — Достоевский, Бальзак, Пруст, Музиль, Манн, Хемингуэй и другие, кроме этого — нашумевшие современные писатели, и шведские, и иностранцы, много книг по истории — главным образом биографии знаменитых людей, энциклопедии и словари. Все в соответствии с характером Эрикссона и его вкусами. Книги, естественно, в алфавитном порядке — по фамилиям авторов.
— И что же тебе показалось необычным?
— Вот это. — Она кивнула на стопку книг, штук двадцать, лежавших на журнальном столике.
Бекстрём был не из тех, кого мог бы надолго выбить из колеи пустой лотерейный билет в банковском хранилище. Добравшись до своего стола, он первым делом убедился, что разработка намеченной им версии идет полным ходом.
Поскольку фикусы из ведомства омбудсмена уничтожили отменную картотеку гомосексуалистов, он за неимением лучшего попросил Гунсан пошарить по базам данных: не фигурирует ли Эрикссон в судебных архивах? Коллега Дуболом получил задание поговорить с сотрудниками, занимавшимися ограблениями, сотрудники из группы по наблюдению за ресторанным бизнесом должны были выяснить, не всплывало ли имя Эрикссона в каких-либо эпизодах, связанных с сексуальными отклонениями. Наконец-то он нашел применение трем молодым кретинам из полиции правопорядка: они были посланы в забегаловки и клубы, где обычно встречались гомосексуалисты. Результаты оказались, мягко говоря, скромными.
Если даже Эрикссон и подвергся за последние годы какому-либо нападению, он об этом не заявил.
Гунсан сообщила, что в базе истцов его фамилии нет.
Скоро в полиции останутся одни бабы, подумал Бекстрём. Куда мы идем?
Дуболом тоже вернулся ни с чем, да Бекстрём и не рассчитывал на успех.
Таких, как Эрикссон, и надо убивать, подумал Бекстрём.
Три недоноска из полиции правопорядка кое-что накопали. В одном клубе на Свеавеген один из посетителей, как ему показалось, узнал Эрикссона по фотографии. Он же назвал место, куда, по его мнению, Эрикссон ходил довольно часто.
— Он напомнил ему одного гомика в коже, которого он видел летом, — доложил самый молодой из них. — Такие тусуются в клубе «СМ» на Волльмар-Укскулльсгатан в Сёдере. Это клуб для тех, кто любит… ну, пожестче, — пояснил он.
Чертовы кретины, подумал Бекстрём, имея в виду не тех, кто любит пожестче, а тех, кто сидел напротив него.
— Я займусь этим сам, — буркнул он. — Напишите адрес.
Все эти книги были с автографами шведских писателей. И те, кому автографы предназначались, тоже были шведами, если судить по именам. Кроме романов были еще пара биографий известных шведов, одна книга по истории и две научные.
— Может быть, купил у букиниста? — вслух подумал Ярнебринг. — Есть же такие люди — собирают автографы.
— Я сначала тоже так подумала, — покачала головой Хольт. — Но кое-что не сходится.
— Что именно? — спросил Ярнебринг, не удержавшись от улыбки.
— Во-первых, все книги изданы между тысяча девятьсот шестьдесят четвертым и тысяча девятьсот семьдесят пятым годом, — ответила Хольт. — Во-вторых, эти книги никто не читал, даже не листал, разве одну или две. А в-третьих… Я, конечно, не библиофил, но они все такие разные, эти книги… Мне кажется, коллекционеры собирают более… однородные объекты, что ли…
— Понятия не имею, — сказал Ярнебринг.
— Как и я. Я бы хотела захватить их на работу и поразмышлять немного.
Какое все это имеет отношение к делу? — подумал Ярнебринг. Чересчур уж замысловато…
— Хорошо, — согласился он. — Положи это барахло в мешок и давай закругляться на сегодня. Завтра продолжим.
Когда Ярнебринг открыл дверь уютной квартирки своей будущей жены, оказалось, что ее нет дома, так что ему пришлось ужинать в одиночестве. Ничего необычного в этом не было: его любимая ушла на ночное дежурство, но перед уходом приготовила еду. На кухне в духовке стояла огнеупорная миска со всякими вкусностями, а на столе лежала любовно написанная инструкция, как с ними поступать.
Поев, он уселся в кресло перед телевизором посмотреть спортивные новости, но сосредоточиться не мог: из головы никак не шел Эрикссон.
Странная фигура, думал Ярнебринг. Чем он, собственно, занимался? Тут он невольно вспомнил своего лучшего друга, обер-интенданта полиции Ларса Мартина Юханссона. Надо ему позвонить, решил он. Они не виделись целый месяц, и за это время накопилось много тем для разговоров.
Но дома у Юханссона никто не брал трубку, а автоответчика у него, очевидно, не было. Завтра позвоню ему на работу, решил Ярнебринг. Интересно, работает ли он еще на Министерство юстиции? Последний раз Ларс Мартин рассказывал, что занимается сейчас каким-то срочным расследованием по их поручению.
Собираясь на охоту на гомосексуалистов, Бекстрём подумал, не взять ли на всякий случай служебный пистолет, но тут же отказался от этой мысли. Это было бы глупо, потому что потом он собирался зайти в какой-нибудь кабачок выпить пару кружек пильзнера и посмотреть, не попадется ли подходящая телка. Этих гомиков он прижмет, если что, одной левой, подумал Бекстрём. Поиграв жирными плечами, он натянул на себя широкий плащ и сунул в карман фотографию Эрикссона.
Разумеется, Бекстрём взял такси: шло следствие по делу об убийстве, и он набрал столько купонов, что хватит на все и еще останется. Из следственно-технических соображений он попросил водителя остановиться чуть поодаль, чтобы можно было подойти к клубу как можно более незаметно — какой нормальный человек заказывает такси, чтобы ехать в гей-клуб?
Вход был с улицы, окна закрыты, и свет внутри не горел. Однако Бекстрёма было не так легко обмануть. Он несколько раз настойчиво позвонил, и дверь отворилась. Перед ним стоял здоровенный, коротко стриженный парень во фланелевой рубашке и потертых синих джинсах. Дать ему шляпу и лошадь, подумал Бекстрём, — вылитая реклама «Мальборо». Должно быть, техник-смотритель или что-нибудь в этом роде.
— Закрыто, — сказал здоровяк, хмуро уставившись на Бекстрёма.
— Я из полиции, и мне наплевать, закрыто у вас или открыто, — резко сказал Бекстрём и ответил этому типу не менее суровым взглядом.
Очевидно, этого разъяснения было достаточно, потому что тип явно проявил интерес. С преувеличенной вежливостью он распахнул перед Бекстрёмом дверь.
— Заходите, — сказал он, — буду рад принести пользу.
Что-то тут не так, подумал Бекстрём.
Ну и местечко, поежился он, оглядывая полутемный зал. Какая-то камера пыток. Что стало со страной, в которой мы живем? С потолка свисают крюки, цепи и наручники, на стенах развешано несметное количество плеток и еще какой-то дряни, назначения которой он не знал и не хотел знать. Все это давно пора запретить, нервно подумал Бекстрём.
Тип уселся на какой-то странный стул, напоминающий королевский трон, и кивком указал Бекстрёму на табуретку у своих ног. Определенно, все это очень странно.
— Садитесь, — сказал тип и еще раз показал на табуретку.
— Я уже сказал, что я из полиции, — повторил Бекстрём. — И вы могли бы мне кое в чем помочь.
За кого он меня принимает, сукин сын?
— Я помогал многим полицейским, — весело сказал тип.
Он, наверное, обычный осведомитель, мелькнула у Бекстрёма мысль. Неоценимая штука — иметь глаза и уши в таком месте. Хотя… все равно что-то не так.
— Знаете ли вы этого человека? — Бекстрём показал фотографию Эрикссона.
Здоровяк внимательно рассматривал снимок. Даже перевернул и поглядел с обратной стороны. Покачал головой и вернул фото.
— Не мой типаж, — произнес он. — С такими тощими бедолагами очень сложно работать. Он выглядит, как сверчок Бенджамин.[20]
— Значит, он вам незнаком…
О, черт! — подумал он и покосился на дверь за спиной. Все это нравилось ему все меньше и меньше.
