Схема 11. Метаисторический континуум

форм человеческой активности «Быть-Иметь»

смысла присваивать внешний мир так как внешний мир есть проекция его внутреннего мира. Он владеет внешним миром лишь постольку, поскольку овладевает самим собой, осуществляет самотрансценденцию. В рамках трансцендирования внешний мир втягивается в его Я внутренним образом и отнюдь не в качестве не-Я.

Так как мир внешний есть продукт эманации, то он есть всего лишь онтологический модус мира внутреннего. В процессе эманации человек лишь удваивает себя во внешнем мире и присутствует в нем как в своей собственной овнешненной ментальности не осознавая той грани, которая метаисторически лишь намечается между Я и не-Я, ибо они являются трансцендентно тождественными сущностями целостного и универсального Бытия не требующими внешних способов овладевания, присвоения. Само-обладание, само-овладение, само-присвоение являются неотъемлимыми свойствами само-трансценденции, человек по средством этих качеств органически соединяется с тем миром, который творит по высшим космическим меркам, составляя с ним единую ментально-онтологическую экзистенцию. Но уже на этапе развертывания человеческого универсума, с появлением антропного субъекта, соотношение между «быть» и «иметь» становится более определенным и содержательным. Человек родовой, отличается от человека астрального, тем, что он не только укоренен в родовую форму бытия, но и активно присваивает свои родовые сущностные силы в пределах общечеловеческой культуры. Он начинает овладевать овнешненными структурами своей собственной самости. Здесь Я и не-Я находятся в ситуации относительной тождественности (субъективация субъективного).

В некотором роде Я оказывается частью не-Я и вынуждена интроецировать во-внутрь внешние условия своего существования. Эту часть экзистенциального континуума можно пометить, следуя практике социологических исследований, не вполне определенным термином «скорее быть, чем иметь». Бытие пре- обладает над обладанием, так как в лоне культуры, человек актуализирует свои собственные родовые сущностные силы во-вне, процессом самоактуализации он не только расширяет сферу своего присутствия в мире, но и ценностно переживает свое в нем присутствие. И в то же время он присваиваивает часть своих собственных трансформированных сущностных сил в качестве ценностно измененного первичного мира, со-бытийствуя с ним. Само-бытие от со-бытия отличается прежде всего тем, что в него включается момент внешнего присвоения своей собственной овнешненности и обмирщвленности. Антропный субъект ценностно владеет миром, однако активно присваиваемый им мир ценностных субъективаций не противостоит его самобытию в качестве внешней зряшной силы, так как он не что иное как субъективный мир Ты, в котором Я активно самоактуализируется. Напротив примат бытия над обладанием придает межсубъектным отношениям гуманистическую многомерность. В связи с этим культура может рассматриваться как способ каким человек присваивает в мире то, что сам в нем сам же и актуализирует. Антропная форма обладания является актуализированным самообладанием, обладанием своим Я посредством его вычленения с присвоением из внутреннего мира Ты. Со-бытие или совместное бытие Я и Ты разворачивает свои ценностные потенциальности в актуализированные формы культуры не иначе как в актах взаимного присвоения человеческих сущностных сил Я в Ты и Ты в Я.

С возникновением социального универсума, в человеческой экзистенции принцип иметь начинает преобладать над принципом быть. С началом общественного разделения труда, человек начинает присваивать в социализированном мире то, что противостоит ему в качестве его же собственного отчужденного бытия. Причем его внешнее обладание миром увеличивается в той степени с какой он утрачивает самообладание, обладание самим собой. Чем более человек объектно относится к своему миру, тем более он утрачивает свою собственную субъектность, а вместе с ней все более ускользает его имманентное бытие. Предельной формы обладания над внешним миром и столь же предельного самовытеснения из многомерного бытия человек «достигает» на этапе своего полного погружения в универсум объектов. В качестве телесного существа он может продолжать свое фиктивное присутствие во внешнем и отчужденном от него мире лишь тотально владея им. Если предельная субъектность человека восходит к Абсолютному Бытию Бога, то его предельная объектность – абсолютному обладанию сатаны. Максимально владеть внешним миром «способна» лишь внешняя рациональная оболочка ментальности человека, тогда как ее самообладающее трансрациональное ядро не имеет никакого онтошения к процессу присвоение=отчуждения. Предельно самоотчужденный телесный субъект в своем поистине сатанинском способе владения миром лишается даже своего имманентного метального ядра – телесности, он весьма напоминает отпавшую от ядра «скорлупу» – сплошной рациональный дискурс, соотнесенный с искусственным объектом и противостоящий естественному субъекту. «Слово «скорлупа», - писал П.А.Флоренский, - весьма подходит для обозначения «для себя». Это, именно, - пустая «кожа» личности, но без тела, - личина, imago, не имеющая субстанциональности. Однако, само собою, я беру предельный случай полной осатанелости»[240]. Как утверждает Марсель, с бытием ассоциируется способность индивида к творчеству, в то время как обладание выглядит погоней за благами земными, чреватой утерей себя. Я могу обладать в строгом смысле лишь чем-либо, отмеченным независимым от меня существованием. Обладание и даже предшествующее ему желание трактуется Марселем как неподлинные способы существования личности, уводящие ее от “тайн творчества”. Внутренняя диспозиция человеческого сознания на максимальное владение миром объектов несомненно влечет за собой финал самоовещнения личности.

Итак, метаисторически, в человеческой экзистенции бытие имеет тенденцию идти на убыть, а обладание столь же стремительно нарастать. Однако построенный нами континуум, скорее всего говорит о внешних проявлениях более глубинных метаисторических процессов, происходящих в экзистенциальной динамике. Для того, чтобы их прояснить, необходимы иррелевантные кактегориям «быть» и «иметь» универсалии, способные помочь нам выйти на эти ментальные глубины. На наш взгляд такими универсалиями могут быть «способности» и «потребности». «Ближайшее рассмотрение истории, - писал Гегель, - убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы и лишь они играют главную роль» [241]. Способности человека вполне коррелируют с принципом бытия, а потребности – с принципом обладания.

Метаисторический акт, в ментальном аспекте, есть ни что иное, как актуализация креативных способностей субъекта. Внутренним источником любой формы активности, в том числе и активности исторической, выступают виртуальные способности целостного и универсального человека. Подчеркивая особую активность человека в мире, Л.Сэв определяет его "способности в качестве актуальных потенциальностей, дающих возможность совершить какой бы то ни было акт на каком бы то ни было уровне"[242]. В исторических действиях актуализируются потенциальности субъекта, которые объектоцентризмом приписываются объекту в качестве неких имманентных законов его само -движения, независящих от стремлений и воли субъекта. Субъектом исторического акта при субъектном подходе является человек и изменения в объекте, экзистенциально коррелируют с самоизменениями в нем, обусловлены его потребностями, а не внутренней необходимостью объекта. В своей исторической драме человек одновременно выступает и героем и злодеем, одновременно созидающим мир и отчуждающимся его от себя, впадающим к нему в унизительную зависимость. Вся энергетика исторического движения сосредоточена в человеческих способностях и потребностях. Посредством своих способностей человек творит по-требные ему экзистенциальные формы, при этом, не всегда то, что требуется ему в качестве субъекта истории соответствует тому, что он призван осуществлять выступая субъектом метаистории. В сложной диалектике способностей и потребностей Человека, отпавшего от Абсолюта, и необходимо, на наш взгляд, отыскивать ответ на вопрос об энергетическом источнике столь неоднозначного по своим экзистенциальным последствиям исторического процесса.

В философско-антропологическом анализе исторического состояния человеческой активности, на наш взгляд, категории потребности и способности должны составлять собой диалектическую пару. Эти взаимодополнительные категории вполне достаточны для описания двустороннего процесса объективации субъекта и субъективации объекта в качестве единого экзистенциального акта, дающего субъекту возможность не только расширить сферу своего присутствия в мире, но и выяснить насколько его отношения с миром и с самим собой являются одухотворенными и гармонизированными. Если способности связаны с ментализацией мира, то потребности - с онтологизацией человека. Мир при этом обретает свое человеческое измерение, а человек - обмирщвленные экзистенциальные формы.

Способности субъекта по своей сути интенциональны и выступают порождающим, творящим началом. «Как много можем мы совершить только потому, - писал Зиммель, - что верим в свои возможности, как часто наши способности достигают апогея своего развития только благодаря тому, что мы ожидаем от них гораздо большего, как часто люди в определенной ситуации действуют достойным образом по принципу “noblesse obige” (положение обязывает – Ю.Ф.), поступая так не потому, что обладают необходимыми для этого качествами, а только благодаря своей вере в то, что этими качествами располагают»[243]. Способности интенционально восходят к свободе Духа или духовной Свободе и стягиваются в некую “инструментальную тотальность” личности принципом веры, прежде всего верой в креативные возможности Человека.Способности есть некий механизм, трансформирующий трансценденцию в существование, экзистенцию, а последнюю - в объективированные структуры сущего.

Напротив, потребности субъекта, экстенциональны и связаны с необходимостью поддерживать свою витальность за счет присвоения, инкорпорирования элементов Среды обитания. Если способности восходят к трансцендентной Свободе, то потребности обусловлены законами Необходимости. Под потребностью чаще всего понимают нужду в чем-либо. В отличие от способностей, которые имманентны трансцендентной «слабости» Духа, потребности соотносятся с проявлениями сущностных сил, восходят к волевому началу в человеческой экзистенции. Когда Шопенгауэр определяет сущность бытия как волю, оно предстает как ненасытное желание и агрессия, которая должна найти освобождение любой ценой. По Шопенгауэру воля сама должна достичь покоя – и конца. Причем конец есть осуществление, удовлетворение и погружение в Нирвану. Категория "потребности" позволяет прояснить вопрос о том, почему человек осуществляет свою онтологическую активность. Реализация одних групп потребностей ведет к появлению у иерархического человека других групп "нужд", более сложных как по структуре, так и по качественным характеристикам. Именно процесс сатурации, насыщения потребностей, осознаваемых индивидом в качестве его жизненных нужд, вы -нуждает его на систематические активные действия в сфере расширенного воспроизводства ценностей и благ. Степень «развитости» потребностей человека есть прежде всего степень его зависимости от условий существования во внешнем мире. На онтологическую взаимообусловленность человеческих потребностей и законов необходимости указывал еще Л.Фейербах. “ Где нет потребности, - писал он, - нет и чувства зависимости; если бы человек для своего существования не нуждался в природе, то он не чувствовал бы себя от нее зависимым и, следовательно, не делал бы ее предметом религиозного почитания. И чем больше я нуждаюсь в предмете, тем больше я чувствую себя от него зависимым, тем больше власти имеет он надо мной; но эта власть предмета – нечто производное, она есть следствие власти моей потребности. Потребность есть столь же слуга, сколь и госпожа своего предмета, столь же смиренна, как и высокомерна или заносчива, она нуждается в предмете, без него она несчастна, в этом заключается ее верноподданство, ее самопожертвование, отсутствие эгоизма. Но она нуждается в нем, чтобы его использовать, чтобы его наилучшим образом употребить; в этом заключается ее властолюбие или ее эгоизм. Эти противоречивые или противоположные свойства имеет в себе чувство зависимости, ибо оно не что иное, как потребность в предмете, дошедшая до сознания, или превратившаяся в чувство ”[244]. Помимо потребностей, нужд, которые в ментальности создают культура, цивилизация и технология, при- нуждая индивидов систематически и стереотипно их насыщать “предметами потребления”, в менталитете, несомненно, должны присутствовать и соответствующие способности по производству этих пресловутых средств потребления. В конечном счете, не потребности, а именно способности объективируются в средствах, в которых человек испытывает нужду, необходимость. Если потребность отвечает на вопрос, что требуется субъекту, то способность проясняет проблему, каким образом человек это не- что акт -уализирует, объективирует. Отнюдь не в исторически преходящих потребностях укоренена активация субъекта, а в его изначальных и креативных способностях. Потребности всего-навсего "пусковой механизм", приводящий в движение духовную энергетику способностей.

Вне способностей человека, его потребности ведут к вырождению субъектного в человеке, к жесткой стереотипизации его поведенческих актов. Вне его органичных потребностей гипертрофия способностей может привести к квазиинновационному поведению, к вымыванию из его экзистенции традиций, чреватому катаклизмами.

Несомненно, “способности” и “потребности” должны войти в категориальный ряд онтологической антропологии в качестве понятий, способных многое прояснить во внутренне противоречивой человеческой экзистенции.[245] Но на этом пути есть свои трудности. Сложилась устойчивая традиция восходящая к историософии Гегеля, рассматривать экзистенцию и ее историю в качестве перманентной объективации прогрессирующих потребностей человека, причем его способностям воздействовать на ход и исход исторического процесса отводится второстепенная, в основном, инструментальная роль. «Ближайшее рассмотрение истории, читаем мы в «Философии истории» Гегеля, - убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, интересы и лишь они играют главную роль»[246]. К сожалению, господство объектоцентристского методологизма в корпусе современных наук о человеке привел к тому, что исследователи неимоверно огромное значение придают именно потребностям, видят в них главную движущую силу прогрессивного развития буквально во всех сферах человеческих свершений. При этом способности, чаще всего, рассматриваются вне связей с потребностями, и их значимость локализуется в основном сферой продуктивного творчества. Более того, довольно часто способности при объектном подходе к анализу человеческой активности оказываются лишь некой экзистенциальной производной от потребностей или даже отождествляются с ними. При знакомстве с господствующими ныне сциентизированными идеологемами складывается ощущение, что основу человеческого творчества составляют не виртуальные способности, а актуализированные потребности. Наиболее явно и последовательно это наблюдается в построенной А.Маслоу психологической концепции самоактуализации личности, в которой все формы ее внутренней активности по сути сведены к одному феномену - потребностям. И это закономерно: в современном потребительском обществе господствующая идеологема, в какие бы научные тоги она ни рядилась, в состоянии апологетизировать лишь господство потребителя над созидателем.

По А. Маслоу, самоактуализирующаяся личность последовательно восходит по ступенькам активности от низших к высшим ее формам, при этом ее ментальная иерархия перманентно пополняется все более высшими потребностями. В пирамиду потребностей внутренне консолидированного иерархического человека, согласно А.Маслоу, входят: 1) физиологические потребности; 2) потребность в безопасности; 3) потребность в принадлежности (аффилиации); 4) потребность в уважении; 5) Потребность в самовыражении [247]. Богатство личности, полагает А.Маслоу, определяется соотнесением желаний с их удовлетворением минус удовлетворение первичных и элементарных потребностей. Он утверждает, что любой человек удовлетворяет свои потребности, начиная от первичных и поднимаясь вверх по иерархии. Такую ментальную динамику он называет законом возвышения потребностей. Однако иерархия этих потребностей оказывается явно перевернутой, как только мы соотнесем ее с направленностью становления человека не только в фило- но и в онтогенезе. Именно на довольно продвинутой стадии своей истории человек начинает все более фиксировать свою активность в сфере универсума объективаций - техногенной проекции биогенных, физиологических по своему существу потребностей. Как показывает ход истории, если потребности и “восходят”, то не иначе как к самым низшим формам обладания=присвоения, зачастую складываясь в предельно негативистские и циничные системы потребительства. Модель А. Маслоу, гипостазирующая человеческие потребности, позволяет вскрывать разве что подоплеку процесса интериоризации, присвоения, но совершенно непригодна для выяснения действия механизмов обратного процесса - процесса развертывания, экстериоризации личностных качеств. В этой модели способности к самоактуализации, самореализации человека подаются в потребностной форме, в форме некой нужды в идеальном, которая реализуется не иначе как на пути присвоения человеком чего-то высшего, что в его ментальности ранее не предсуществовало в качестве внутренних потенций. Вершину пирамиды потребностей, и это тоже не случайно, для объектного подхода к внутреннему миру субъекта замыкает не самотрансценденция, а самоактуализация, что делает эту модель закрытой, сугубо антропоцентричной. Именно в этом обнаруживал ущербность модели А.Маслоу его оппонент В.Франкл, подчеркивая, что человек не столько самоактуализирующий, сколько самотрансцендирующий субъект. Актуализировать человек может только то, что творчески самоосваивается им в акте самотрансценденции. Модель А.Маслоу не случайно появилась именно в эпоху формирования рыночной экономики и общества тотального потребления. Но ведь рынок есть всего лишь упорядоченный хаос производства, обмена и потребления благ. Этот термин еще в недавние времена был нарицательным, тогда как в настоящее время он наполнен высшим экзистенциальным смыслом. Один из семи мудрецов Анархасис из Скифии, живший в первой половине У1 в. до н.э. утверждал, что “рынок - узаконенное место беззакония”. Человек современной западной цивилизации живет в условиях “узаконенного беззакония”, позволяющих более эффективно упорядочивать и насыщать бесконечное многообразие его потребностей, нежели плановая экономика, основанная на абстрактных принципах узаконенной справедливости. От эпохи к эпохе с изменением исторических форм бытия меняется валентность одних и тех же значений. И уже современным рыночникам внерыночные отношения представляются не только неэффективными, но и регрессивными. “Они берут этот мир таким, каков он есть и каким он себя чувствует. Они берут себя самих такими, какими они себя находят”.[248]

Согласно субъектному подходу к многомерной человеческой экзистенции, как в фило-, так и в онтогенезе наблюдается действие закона “нисхождения способностей” и “восхождения потребностей”. Однако при этом закон “восхождения потребностей” требует совершенно иной историософской интерпретации. От ступеньке к ступеньке в своем нисхождении в универсум объективаций, все более внешние Я иерархического субъекта, перманентно укореняющиеся во все более проявленные онтологические слои, в состоянии эффективно развиваться лишь за счет все более интенсивной их интериоризации. Именно это обстоятельство и расширяет сферу действия закона “восхождения потребностей”. Но при этом необходимо иметь в виду, что чем выше восходят потребности, тем более низким оказывается субличность в многоуровневом Я их инициирующая. И, напротив, чем более обедненными оказываются потребности субъекта, тем больше оснований идентифицировать его активность с продуктивностью более высокой субличности. Иными словами абсолютно консолидированному субъекту соответствует закон «восхождения способностей» и «нисхождения потребностей», а абсолютно расконсолидированному субъекту – закон «восхождения потребностей» и «нисхождения способностей». В отличие от потребностей, которые интроецируются в структуру личности извне, из внешнего мира, способности как по генезису, так и по своей исторической морфологии есть квинтэссенция внутренних духовных процессов, они не могут быть результатом плоской интериоризации. «Развитие способностей, подчеркивал С.Л.Рубинштейн, - не есть их усвоение, усвоение готовых продуктов; способности не проецируются в человека из вещей»[249]. Они не только не проецируются в человека извне, но и не развиваются изнутри, они могут только развертываться, так как изначально содержатся в человеческой метальности в форме тотальной креативности, которая в конкретно-исторических ситуациях проявляет себя в качестве актуализированных способностей.

Как потребности, так и способности человека обладают исторически определенной иерархизированной структурой. В идеале структура способностей должна быть гомоморфной структуре потребностей. Но это оказывается возможным лишь при условии, если история оказывается экзистенциально тождественной метаистории. Однако в реальной исторической ситуации такая синхронность в становлении способностей и потребностей субъекта оказывается невозможной. Если способности, в основном, коррелируют с историческим, то потребности, в основном, с историцистским в становлении человека. Как известно, принцип гомоморфизма, связывая между собой подобные элементы двух систем, фиксирует при этом наличие довольно широкого спектра различий как в степени их развития, так и в достигаемых ими уровнях качественной определенности. Следовательно, уровни развитости способностей и потребностей от универсума к универсуму, от одного метаисторического типа личности к другому, могут существенно различаться. При перевесе историцизма над историчностью в экзистенциальной динамике, потребности в структуре ментальности начинают перевешивать способности. Рассмотрим онтологическую типологию соотношения “способности-потребности” в человеческой ментальности.

Несколько прояснить характер динамики и направленности человеческой активности во всеобщих метаисторических координатах нам поможет анализ континуума “способности-потребности” (схема 12).