На сопоставлении явлений жизни по их сходству основана не только метафора как вид словесной изобразительности, но и другой ее вид — простое сравнение, которое следует отличать от сравнений распространенных.
В метафорах, как отчасти и в других видах тропов, до сих пор живет, по крепчайшей исторической традиции общественного сознания, то непосредственное эмоцио-
нальное отождествление различных явлений действительности, которое возникло в глубокой древности, на той ранней стадии жизни общества, когда у людей еще существовало первобытное синкретическое мировосприятие. На более поздних стадиях общественной жизни наряду с ним, в связи с развитием более рассудочного восприятия мира, стало возникать и более расчлененное сопоставление явлений, основанное на сознательном сравнении, — на сближении одного познаваемого явления с другими для осмысления и оценки его существенных свойств.
Если рассмотреть с этой точки зрения то сопоставление явлений, которое словесно выражается в форме управления одного существительного другим, стоящим в творительном падеже («у него нос крючком», «он смотрит зверем»), то надо признать, что это, конечно, уже не метафора, а сравнение, но, очевидно, это ранняя ступень развития сравнений, основанная на более непосредственном сопоставлении явлений жизни, нежели настоящие сравнения, создаваемые словесно с помощью союзов «как», «словно», «будто», «точно». Вот, например, три различных образных выражения мысли: «на него свалилась лавина несчастий» (это метафора); «несчастья свалились на него лавиной» (это ранняя форма сравнения, переход метафоры в сравнение) и «несчастья свалились на него как лавина» (это уже вполне сложившееся простое сравнение). В первом примере отождествляются слова «несчастья» и «лавина»; слово «лавина» является как бы определением к слову «несчастья». Во втором они мыслятся в непосредственной эмоциональной связи, но все-таки уже раздельно (слово «лавина» выступает как обстоятельство образа действия при сказуемом «свалились»). В третьем примере раздельность представлений более сильная и более рассудочная; «как лавина» тоже обстоятельство при сказуемом, но как бы образованное из придаточного предложения: «свалилась, как сваливается лавина».
Вероятно, сравнение в форме творительного падежа произошло, по своему содержанию, из древних поверий об «оборотничестве». На стадии первобытного идеологического синкретизма, существовавшего в общественном сознании при родовом строе, люди верили, что человек может, в тех или иных условиях, превращаться в зверя, птицу или дерево — «оборачиваться» ими. В старинных русских народных сказках нередко встречаются такие сцены: герой ударяется о землю и оборачивается серым волком. В русской народной песне поется: «Вскинуся,
езброшуся горькой пташечкой || Полечу я, горькая, в маменькин садок...» В этих примерах очевидно порождение самой грамматической формы образной речи определенным фантастическим содержанием. Позднее такое содержание потеряло свое значение в общественном сознании, но порожденная им форма сохранилась как наиболее непосредственная и, вероятно, более ранняя разновидность сравнений. Она стала средством словесной изобразительности и выразительности.
Примеры сравнений в творительном падеже, распространенных в разговорной и литературной речи, — «ноги дугой», «волосы копной», «хвост трубой», «запел соловьем», «слезы льются ручьем», «мысль мелькнула молнией», «любовь вспыхнула пламенем» и т. п.
Не менее распространены и простые сравнения, построенные с помощью союзов: «труслив как заяц», «кроток как голубь», «смирен как овца», «гол как сокол», «красен как рак», «глуп как пробка», «дрожит как осиновый лист», «встал как пень», «дождь льет как из ведра» и т. п.