2015-05-30
308
Это доска его отца. Отец прославился картиной «Ленин у карты ГОЭЛРО». Он ее нарисовал, за что и получил премию. А Славик – его сын. Он тоже ничего художник, но не такой знаменитый. Потом они развелись, и Аня уехала в Москву. А с Аликом мы продолжали дружить через общие компании. Соперничества между нами не возникло. Дама не досталась ни тому, ни другому. Вернувшись в Одессу, он как-то восстановился на заочном отделении филфака и закончил его. При этом подрабатывал в доме народного творчества. Это была такая жалкая, занюханная организация. Он писал сценарии для КВНов и таким образом халтурил. Ему заказывали школы и университеты, Алик острил. Потом стал писать стихи на идише и на иврите.
В Советском Союзе был только один журнал, где можно было публиковаться на еврейском языке. «Зовьетише Геймлянд» – «Советская Родина». Редакция находилась в Москве. Они публиковали только тех, кто пишет на идише. Власти держали журнал, чтобы показать, что антисемитизма у нас нет. На идише писать никто не мог, поскольку те, кто его знают, писать не умеют. Алик там пришелся ко двору, выучил идиш профессионально и стал там издаваться, превратившись в еврейского писателя. После чего выучил иврит и стал его преподавать. Сначала на курсах, а потом будущим эмигрантам в Израиль. Так он приобрел уникальную специальность. В данный момент Алик работает в Институте социальных наук при университете и преподает иврит для студентов-международников, которые специализируются по Израилю.
После чего Алик издал две книжки на идише. Теперь он мог вступить в Союз писателей. Я сказал, что тоже хочу, поскольку издал две популярные книжки по археологии. Он говорит: «Тебя не возьмут». Спрашиваю: «Почему тебя берут, а меня не возьмут?». «Потому что я национальный писатель, на меня – квота, а таких, как ты, там полно». Я спрашиваю, почему у них квота. Он говорит, что всюду квота. «В одесской организации Союза писателей есть только один еврей по разнарядке. Но он уже на ладан дышит. Его зовут Нотэ Лурье». Лурье занимал свою экологическую нишу. В тот момент на его место никого не могли взять, кроме такого, как Алик. И точно, едва Нотэ Лурье скончался, Алик тут же стал членом Союза писателей.
Песнь седьмая, курганная
ЗОЛОТАЯ САРМАТКА
«Да убери ты свои паршивые три рубля!»
Начальник ПМК Д. И. Абрамзон
Парк им. Шевченко, прибрежные склоны
Один из самых распространенных вопросов, который задают археологу, касается золота. Люди часто интересуются, много ли кладов удалось найти. Все подобные диалоги, как правило, заканчиваются следующим ответом: «Упаси боже найти золото».
Да уж… Коллеги и начальство по плечу уж точно не похлопают. От зависти лопнут...
Вам удалось сделать одну из наиболее значительных находок в Одесской области, научную ценность которой переоценить трудно. Некоторые украшения «принцессы из Михайловки» превосходят по роскоши аналоги эрмитажных коллекций. Обстоятельства находки были вами неоднократно опубликованы. Давайте поговорим о социальном контексте этого открытия.
Хорошо, но давай начнем издалека... Непосредственной задачей Отдела являлось проведение охранных археологических раскопок на местах строительства будущих трубопроводов, трасс или оросительных систем. Едва устанавливалась благоприятная погода, где-то с апреля-мая, мы, как правило, уезжали в поле. Поездка в экспедицию стала сродни наркотической зависимости. Летний сезон без полевых работ казался немыслимым... Это была вторая моя экспедиция, в которой я работал под начальством Леонида Васильевича Субботина. Экспедиция была довольно длительной и самой дорогой в Отделе – закопать нужно было тысяч сто. Рублей, разумеется. Наша база располагалась в селе Траповка Татарбунарского района. Вокруг села находились разные курганы. Разные по размеру и времени происхождения. Гелик по распределению после университета попал именно в это село, где и проработал школьным учителем три года. В селе к нему прекрасно относились и были готовы всячески помогать экспедиции. Нам председатель сразу отвел под базу хороший дом. В нашем Отделе Гелик тогда работал лаборантом. Как водится, Владимир Никифорович всячески его угнетал, не давая плановой темы, а также не координируя тему диссертации. Все, как полагается.
Курганы входили в зону строительства Дунай-Днестровской оросительной системы. Кроме того, Гелик до этого там нашел какой-то зольник. Леонид Васильевич был замечательным начальником. Вся экспедиция обитала в трех комнатах. Субботин, как начальник, жил в самой маленькой, но отдельной. Первый раз в жизни Леонид Васильевич увидел большое количество денег. По периметру его комнатушки рядами выстроились десятки бутылок водки. Эту водку он все время пил. При этом полевые деньги честно раздавал сотрудникам. На раскоп не ходил вовсе. Не был в состоянии. По идее именно начальник экспедиции должен обеспечивать ее организацию. Но администрированием Субботин занимался лишь тогда, когда мог подняться. Это было не так уж часто. В его подчинении работало два начальника отряда. То есть мы с Сережей Дворяниновым. А Гелик считался нашим лаборантом, хотя он реально выполнял функции начальника отряда. Но работали мы все на равных.
Деньги у нас то были, то заканчивались. Как правило, их не было, и в данном случае вовсе не по вине начальника экспедиции. Наоборот, Субботин честно пытался предотвратить излишние растраты сотрудников ценными советами, как надо питаться. Сам он не питался ничем, кроме водки. Деньги на кормежку экспедиции давал. А если не давал, так только в тех случаях, когда у него их не было. Деньги поступали из Киева, частями. Каждый из нас пропивал свои полевые довольно быстро. Однажды экспедиционные девушки захотели молока на утро. Стоило оно очень немного. Субботин начинал подсчеты и приходил в ужас: «Зачем вам молоко? Оно же стоит три целых бутылки водки!».
Траповка находится на левом берегу озера Сасык, приблизительно в пятнадцати километрах от выката озерных вод в море. Сасык отделен от моря длинной и узкой песчаной косой. Ближе к морю располагалось село Лиман, затем Приморское. А у самого морского берега был разбит маленький курортный поселок Расейка. Мы туда ходили купаться. Добирались пешком или на попутках. Самая эффективная методика ловли попуток была проста и отработана – выставить парочку девиц в купальниках на трассу, а самим спрятаться в кустах. Если шофер грузовика клюнет на добычу и остановится, нужно мгновенно выскакивать и залезать в кузов. После этого он никуда не денется. Ездили мы на шару.
На пляже в Расейке стояло несколько чахлых будок. В одной из них продавали вино в разгар сезона. На этот пляж приезжали жители со всего района. Как правило, по выходным. На песке можно было собирать бутылки и сдавать. А деньги, естественно, пропивать. В выходные дни мы всегда ездили в эту Расейку за бутылками. Девушками нашими являлись Ива и Галка, нынешняя жена Сапога, а также некоторое количество приблудных. На пляже почти всегда возникали драки по поводу сбора бутылок, потому что кроме нас, там работали свои люди.
Местные гранды на своих машинах или мотоциклах пытались клеить наших девушек. Это также вызывало нарастание социальной напряженности, потому что мы требовали компенсации в виде выпивки. В один из выходных мы познакомились с Колей, сыном начальника саратской милиции, который приезжал в Расейку на своем желтом «москвиче». У него всегда была с собой десятилитровая канистра «Солнце в бокале». Это – местный крепляк, выпьешь его на солнце, и жизнь становится еще более яркой и привлекательной. Ему сильно понравилась наша Ива, которую он тут же начал уволакивать в машину. Ива была пьяна и сопротивлялась вяло. Тогда мы поссорились с сыном начальника саратской милиции и завязали потасовку. В итоге Иву мы отбили, потом выпили вместе, расцеловались и разъехались...
Через несколько лет в этих же местах, в селе Михайловка, состоялась другая экспедиция, уже под руководством Ивана Тихоновича Чернякова. Это – тот же берег Сасыка, но выше на пару десятков километров. Черняков, в отличие от Субботина, морил экспедицию голодом, не выдавал полевые вообще. Он руководил экспедицией следующим образом: шел в село и договаривался, чтобы нас кормили. Потом уезжал в Одессу на две недели. А нас не кормили, потому что Черняков не дал поварам денег. Ни поварам, ни их начальству. Как именно он договаривался, науке неизвестно. Неделями начальник сидел в городе, в поле ему жить не хотелось. Когда наши первичные запасы денег кончились, мы стали побираться по полям. На «сэкономленные» деньги Черняков, как доносили злопыхатели, купил цветной телевизор и еще какое-то дерьмо по велению своей тогдашней жены. По тем временам все это было необычайно круто. Потом на оставшиеся деньги он от нее ушел к другой женщине и уехал в Киев, где стал начальником полевого комитета. Не знаю, во сколько это ему обошлось.
Черняков был человеком нервным, дерганным, непостоянным. Он все время то пил, то завязывал. «Вся жизнь полосами», как писал Венечка Ерофеев. И пил не так, как мы. Мы пили весело и радостно. А он с детства нажирался с бульдозеристами, шоферами и ханыгами под будками. Делал это мрачно, с суицидальным оттенком. Когда-то, в былинные времена, – ходили легенды, – Черняков был талантливым человеком, но когда я его застал, он был жадным, злобным и мелочным. Наверное, его стала раздражать наша молодость и жизнерадостность.
