К раскопу действительно больше никто не подходил. Но вы устроили следующую атаку на представителей Полевого комитета

Я уже не знал, как еще развлечься. Решил попросить консультаций у специалистов. Направился в археологический музей. А там идет заседание ученого совета. На трибуне выступает Редина и отчитывается о своих раскопках в Кошарах. Все ужасно прилично. Президиум, графин с водой, кворум, трибуна. А я опять пришел черт знает, в каком виде, сел рядом с Клейманом в первом ряду. Пью пиво, смотрю на Редину, глумливо ухмыляюсь. Видимо, у них двойственное ко мне отношение. С одной стороны, я очевидный гранд, единственный доктор археологии. А с другой стороны, веду себя чрезвычайно неуважительно к их солидному учреждению. Сижу, помалкиваю.

Когда она закончила, Ванчугов обращается к аудитории: «У кого есть вопросы?». Я говорю: «У меня есть вопросы... Только что вы сказали, что глубина зерновых ям метр восемьдесят. Как вы ее определили: от современной поверхности или от репера?». Она говорит: «От линии вреза в материк». «А как вы определяете эту самую линию?» «Это фиксируется стратиграфически...». Я пристал, как вошь. Тут Ванчугов не выдержал и спрашивает, чего мне надо. Тогда я обратился к аудитории: «Мне нужна помощь. В пятистах метрах от вашего музея идут раскопки уникального памятника. Он гибнет под ковшами экскаваторов. А вы не можете подойти и оказать консультативную помощь. Тоже мне, антиковеды». Зал молчал. Я развернулся и вышел.

Под конец работ, когда мы брали восьмой комплекс и мечтали, чтобы прирезка не дала новых ям, прибыл директор Зелентреста, на своей служебной «волге». Долго ходил кругами, потом решился и подошел. «Что же вы, – говорит, – обещали все зарыть». Я отвечаю: «Сегодня только шестое июля. Разрешение до десятого. Через три дня все будет в порядке». Он помолчал, а потом, вдруг, говорит: «Меня ебут вовсю из-за вас». Лицо у него было растерянное: «Закопайте, я вас прошу. И софоры не погубите, они солнечный свет любят». Действительно, некоторые карликовые софоры мы засыпали отвалом практически до кроны. Я снова пообещал все закопать к сроку.

Бедняги. И так всю жизнь мучаются… Такова история с раскопками у Воронцовского дворца, которая закончилась седьмого июля, через двадцать семь дней после начала работ. В компенсацию за потраву и надругательство над культурным наследием мы похоронили в первом комплексе кроссовки Володи Носырева под его же траурное пение. А также сломанную в боях за культурный слой рулетку. На дне другой зерновой ямы оставили бутылку - «капсулу времени» с запиской людям будущего: «Двадцать шесть веков они подарили Одессе». Текст Шурик Фридман придумал. И далее перечисляются фамилии всех участников, помощников и сочувствующих нашей экспедиции. Все расписались. Это был очень трогательный день. Мы пришли на раскоп, а на дне лежит букет красных роз. Неведомые поклонники, по-видимому, выразили нам признательность за эту деятельность. Мы сфотографировались с этими цветами в античных ямах на прощание. Процедура называлась «похороны раскопа». Котлован был засыпан и засеян газонной травкой за тридцать гривен килограмм...