Кризис картины мира

Не нужно думать, что описанные выше циклы промышленного и экономического развития – лишь небольшие (или более существенные) колебания вокруг единой линии поступательного движения вперед. Такое представление об истории человечества заманчиво, но скорее всего – ложно. Так могли думать мыслители эпохи Просвещения, рассматривая историю как процессы бесконечного совершенствования человеческого разума и накопления культуры и, как следствие, постоянного прогресса. Сегодня мы понимаем, что даже в близкой – например, двух-трех-тысячелетней истории человечества – присутствовали эпохи провала и фантастического регресса – отката назад с потерей практически всех достигнутых завоеваний мышления и деятельности, а затем – длительные периоды восстановления по крупицам и нового открытия утраченных достижений.

Более того, по мере исторического развития меняются не только орудия и средства человеческой деятельности, позволяющие человечеству изменять среду своего обитания и расширять √áэкологическую нишуƒå воспроизводства жизни, меняется представление о том, как устроен окружающий мир, картина мира, которой человечество пользуется для его (мира) описания и освоения. А в меру того, что меняется картина мира, меняется и сам человек.

В этом плане метафора √áкартины мираƒå, которую в философии ХХ века актуализировал немецкий философ Мартин Хайдеггер, не совсем точно передает смысл философского понятия √áонтологииƒå. Термин √áонтологииƒå родился в начале ХУ11 века в пылу споров между католиками и протестантами; в этот момент внутри теологии возникла парадоксальная ситуация: теологическое мышление, до этого всегда претендовавшее на то, чтобы однозначно объяснять профану как устроен мир на-самом-деле неожиданно потеряло внутреннее единство и однозначность. Возник глубокий и драматичный церковный спор, в ходе которого ряд ранее незыблемых, казалось бы, утверждений об устройстве мира был проблематизирован, подвергнут критике и усомнению. Именно в силу сложившейся социо-культурной ситуации в понятии √áонтологииƒå, в отличие от традиционного для философии понятия √áметафизикиƒå (ведущего свою историю еще с античности), появилось еще по крайней мере два важных смысла.

Во-первых, в силу конкуренции двух (или более) представлений о том как устроен мир на-самом-деле, эти представления вынуждены были от чисто догматической (доксической) формы высказывания о мире переходить к тем или иным обоснованиям и более развернутым доказательствам, выходящим за рамки чисто логической непротиворечивости. Онтология вынуждена была становиться все более и более рефлексивной; а представления об объекте высказывания и суждения методологически отделялись от √áобъектаƒå как такового, формируя своеобразный коммуникативный треугольник – где √áместоƒå для объекта (мира) на-самом-деле было отделено от двух (и более) суждений о нем, претендующих на статус подлинности.

Во-вторых, онтологический статус наших представлений о мире не мог уже в этой ситуации быть подтвержден исключительно в рамках концепций истинности знания – как в плане логической непротиворечивости или систематичности, так и в плане методологической ясности (в том числе вопроизводимости условий получения знаний или повторимости результатов эксперимента). В пространство эпистемологии и онтологических споров врывается практика деятельности. Онтология оказывается очень √áстраннойƒå картиной, на которой прежде всего √áнарисованƒå сам наблюдатель и, при этом, нарисован не как наблюдатель, а как активно действующий участник тех процессов и событий, которые в этом мире происходят.

Другими словами, онтология это не просто рефлектирующая себя метафизика; метафизика эпохи споров и конкуренции различных представлений об устройстве мира-на-самом-деле, а значит – принципиальной неоднозначности мироустройства. Онтология включает в себя в обязательном порядке представление о самом человеке, действующем в этом мире тем или иным способом, о допустимых или, напротив, не допустимых способах подобного действия, о последствиях этих действий, в том числе – не только сиюминутных и ситуативных, но растянутых в историческом времени, долгосрочных. С этой точки зрения, речь идет не только о √áкартине мираƒå, но и об онто=практике, основах Бытия человека-в-мире, соответствующих фундаментальным характеристикам саморазвития этого мира. Так понимаемая онтология безусловно втягивает в себя также и проблематику этики.

Не углубляя далее это философское понятие √áонтологииƒå, мы можем здесь вновь вернуться к основной линии нашего рассуждения.

Очевидно, что не может существовать никакого более-менее завершенного и претендующего на формирование осмысленного действия образования вне картины мира. Более того, можно предположить что базовой особенностью √áобразованияƒå в узком смысле слова (в противовес √áобразованиюƒå как собирательному названию для сферы деятельности интегрирующей множество различных процессов – обучения, воспитания, подготовки, самоорганизации и саморазвития учащихся, генерации, обращения и использования знаний – то есть того смысла который мы использовали в нашем рассуждении ранее) является включение человека в ту или иную картину мира. Именно поэтому сам термин √áобразованиеƒå был сформулирован в христианской педагогике и связан с процессом становления в человеке образа Бога или формирования человека по этому образу.

Любая дискуссия об онтологии, любая проблематизация √áкартины мираƒå ставит под вопрос процессы образования; становится не ясно, какое представление о мире и допустимом присутствии в нем человека принимается в качестве опоры и основы в данном образовательном процессе.

С этой точки зрения, можно сказать, что процессы обучения, подготовки и даже воспитания могут существовать сами по себе вне тех или иных образовательных рамок. Исторические периоды подобного образовательного √áбезвременьяƒå могут быть достаточно длительны. Другими словами, образования без онтологии быть не может, а вот более √áпростыеƒå педагогические процессы вполне могут существовать без и вне образовательных рамок, вне онтологии и ясных представлений об устройстве мира и месте человека в нем.

Конечно, эффективность этих процессов будет более низкой, в эти периоды человечество постоянно будет наталкиваться на контрпродуктивность своих педагогических усилий, различные мыслители (прежде всего философы) будут постоянно сетовать на несовершенство человека, публицисты будут обсуждать с разных сторон √áкризис образованияƒå, но жизнь неминуемо будет идти вперед, процессы социализации и воспроизводства деятельности будут продолжаться.

Сегодня мы безусловно переживаем один из кризисов онтологии. Исторический анализ показывает, что за многотысячелетний известный нам сегодня период своего существования человечество выработало не так много предельных онтологических представлений. По сути их всего три.

Первое представление – космологическое – считается самым древним. В различных версиях космологии человек и человечество, так же как и планета, на которой мы живем – малая песчинка вселенной, мироздания, имеющего бесконечные масштабы и неисчислимую историю развития.

Второе представление – теологическое – в основе которого лежит представление о Боге, творце Мира и всего Сущего, в том числе человека, с его эмоциями и способностями к разумному постижению мира и самоограничению.

Третье представление – историологическое или ноологическое – наверное является самым первичным. С момента рождения любой из нас, прежде всего, сталкивается с окружающими его другими людьми, процессами взаимодействия, общения и коммуникации, в ходе которых он осваивает определенный набор представлений и норм, характерных для данного общества.

В том числе в какой-то и обычно достаточно поздний период развития у человек начинает формироваться (или у него формируют) онтология – обычно та или иная версия трех названных предельных представлений – но в подавляющем большинстве случаев уже не как набор гипотез, а как устойчивая и не проблематизированная картина мира, как он есть на-самом-деле, которой в дальнейшем он будет пользоваться и на которую будет ориентироваться в своих поступках в течении всей оставшейся жизни.

В эпохи кризиса онтологии – которые, как мы утверждали выше, не только многократно переживались ранее в истории человечества, но и могут быть достаточно длительны – большинство людей формируют картину мира из разрозненных и часто противоречивых представлений более √áнизкогоƒå уровня, заимствованных из различных источников – сегодня из популярной литературы и СМИ, вчера из собственного и чужого, доступного им опыта, обыденных взаимодействий и коммуникации, как своего рода √áлоскутное одеялоƒå. Указанная мною √áпротиворечивостьƒå этой картины мира может быть выявлена обычно только из внешней позиции и редко замечается (обнаруживается) самим деятелем без специальной рефлексивной работы.

Более того, расхожее мнение о том, что жизнь и ошибки в деятельности выявят существующие разрывы в картине мира и заставят человека искать причины этих разрывов и восстанавливать связность мироустройства – ложно. В обычной ситуации, подобные противоречия и рассогласования объясняются всякого рода √áпростымиƒå конструкциями – действиями других людей, врагами, евреями, масонами, некими объективными обстоятельствами, затрудняющими осуществление действия и не приводят человека к необходимости осуществления специальной онтологической работы, направленной на восстановление единства и связности картины мира.

Подобную работу в каждую историческую эпоху проводят лишь единицы – титаны мысли, и обычно мы помним их имена – по крайней мере за последние 2-2,5 тысячи лет.

Та онтология и формация образования, в рамках которой мы сегодня осуществляем подавляющее число наших педагогических практик сложилась, как мы уже говорили выше, начиная с конца ХУ1-начала ХУ11 века (хотя ясно, что зародыши этой картины мира можно найти и раньше).

Она получила свою завершенную форму в так называемой научной картине мира и объемлющей ее историософиинаучно-технического прогресса: представлениях о том, что человеку не надо ждать милости от природы, он может взять все что ему нужно сам. Эта онтология тесно связана с представлением о принадлежности разума (как совокупности интеллектуальных способностей) отдельному человеку, а значит с гипотезой о том, что эти способности могут быть сформированы у отдельного человека в процессе обучения и подготовки. Этот аспект мы более подробно обсудим дальше.

Эта онтология также неявно допускала, что человек способен разумно организовать не только свою хозяйственную деятельность (присвоение благ природы), но социальное общежитие, построив эффективную политическую систему, в которой будут в общем и целом реализованы те базовые ценности, которые связаны с ценностью человеческой жизни и преодолением основных социальных конфликтов.

Эта картина мира пришла на смену теологической картине мира (во всяком случае на Евразийском континенте), которая в форме монотеистических религий возникла 2-2,5 тысячи лет назад и приобрела свою доминирующую форму в образовательных институтах второго тысячелетия. Следует подчеркнуть, что упомянутые мною √áнулеваяƒå и часть первой промышленной революции проходили в рамках теологической картины мира, так же как и деятельность родоначальников и основоположников так называемой научной картины мира. Они лишь претендовали несколько улучшить то, что по каким-то причинам недоделал Бог, а также раскрыть своими исследованиями всю глубину Божественного замысла устройства природы. Мичуринский энтузиазм был чужд основоположникам, в отличие от их менее образованных, но более технически оснащенных последователей.

ХХ век полностью разрушил практически все постулаты и, тем более, все надежды Европейского рационализма.

Научная картина мира позволила взять у Природы практически все и в, казалось бы, неограниченных масштабах. Численность населения в 1800 году составляла менее 1 миллиарда человек; она удвоилась к началу ХХ века, потом еще раз к 1960, и скоро еще раз удвоится. Однако, в данной картине мира, как оказалось, не содержалось никакого внятного ответа на вопрос, что делать со столь масштабными последствиями воздействия человечества на среду обитания и как обеспечить воспроизводство этой среды. Экологическая критика поставила этот вопрос ребром уже к началу 80-ых годов, но так же как и 30 лет назад мы не знаем на него ответа.

Опыт мировых войн и революций ХХ века, социальных экспериментов по созданию √áнового обществаƒå, массового геноцида в мирное и военное время в самых различных странах – от Южной Африки и Турции, до России и Камбоджи – существенно ограничил надежды на рост разумности человека и снижение градуса социальных, этнических и конфессиональных конфликтов. По мере роста сложности управляемых систем, возможности эффективного управления скорее стали снижаться, а не возрастать. В течении ХХ века число военных конфликтов неуклонно росло, вместе с численностью погибших в них людей. Эти обстоятельства еще в начале ХХ века проблематизировали претензии философии и социальных наук на построение связной исторической, деятельностной и мыследеятельностной картины мира, описывающей и объясняющей закономерности не только технического, но и социально-гуманитарного развития человечества.

Другими словами, и научная и светская философско-гуманитарная онтологии продемонстрировали свою несостоятельность как картины мира, претендующие на аналитическую, прогностическую и этическую содержательную полноту и единство.

Это, как мы уже сказали, не могло не вызвать масштабные процессы критики существующей системы образования, построенной вокруг этих онтологических оснований. Нижележащие уровни сферы образования стали как бы терять свою связь с верхними, упрощаться и уплощаться, лишенные своих онтологических оснований. √áРазмываниеƒå картины мира, пуповиной связанной с √áвысокимиƒå этажами смысла человеческой деятельности – отвечающей не столько на вопросы √áчто?ƒå и √áкак?ƒå, сколько на вопросы √áпочему?ƒå и √áзачем?ƒå - наряду с серьезными изменениями в сфере производства и образа жизни, вызванными завершением второй и приближением третьей промышленной революции дополнительно способствовали √áвымываниюƒå из образовательных процессов того эфира смысла, за передачу и воспроизводство которого они были призваны отвечать.

Естественно, что в этих условиях – кризиса научной и светской философской картины мира и постепенного осознания этого процесса широким кругом интеллектуалов, начали возрождаться, с одной стороны, новая космология – которая сегодня прежде всего √áпрорастаетƒå внутри и поверх астрономии и космофизики – и, с другой стороны, новая теология.

Думаю, что и социально-гуманитарные дисциплины в ближайшие годы представят нам новую версию светского философского синтеза – прежде всего на базе разработок второй половины ХХ века в исторической макросоциологии,геоэкономике и теории деятельности.

Не только образование, но многие другие социальные практики не могут выстроить осмысленный образ своей деятельности вне ясных онтологических оснований. А значит человечество – в лице своих отдельных представителей ипоколенческих цепочек научных и философских школ – будет пытаться построить новый синтез. Как только это произойдет, а я думаю, что первые попытки такого рода мы увидим в течении ближайших 15-20 лет, эпоха третьей промышленной революции получит свое идейное, мировозренческое и этическое основание. В том числе – основу для до-стройки новой формации образования.

Однако сегодня ключевые изменения в сфере образования и подготовки кадров лежат в другом горизонте. О чем и пойдет речь дальше.