Глава 14. Он направился к потайной лестнице

Он направился к потайной лестнице. И не обернулся, чтобы посмотреть, идет ли Давина за ним, а она была слишком любопытна, чтобы упустить такую возможность.

Поднявшись наверх, он прошел в большую комнату в конце коридора. Когда-то кабинет его отца занимал лишь небольшой угол третьего этажа, но Маршалл значительно его расширил. Во-первых, для того, чтобы разместить здесь наиболее ценные экспонаты из отцовской коллекции, а во-вторых, для собственного удобства.

Он придержал дверь, когда она входила, а потом стал наблюдать затем, с каким удивлением она начала рассматривать сокровища, собранные здесь его отцом. Комната вызывала у него те же самые чувства, если он не приходил сюда всего несколько дней. Вдоль одной стены были расположены большие застекленные витрины со всевозможными украшениями – ожерельями и браслетами. Была даже золотая тиара. Противоположную стену занимала полка, отведенная только для погребальных сосудов. Когда Давина дотронулась до одного из них, граф счел своим долгом предупредить ее:

– В этих сосудах в древние времена помещались внутренние органы тех, кого мумифицировали.

Она отдернула руку, но не ужаснулась.

– Это канопы?

Он кивнул.

– Давина, вы знаете о Египте гораздо больше многих.

– Моего отца тоже интересовал Египет. И многие другие страны. Он был географ.

– Я однажды с ним встречался.

– Вы мне об этом не говорили. И мой отец ни разу не упоминал вашего имени. Я бы запомнила.

– Это было очень давно. Я только что вернулся из Египта, куда ездил навестить отца. Наши отцы, насколько мне известно, несколько лет переписывались.

– Этого я тоже не знала. Впрочем, мой отец вел обширную переписку. Когда он умер, у нас с тетей не хватило духу уничтожить его письма. Мы просто сложили их в чемоданы. Их нам потребовалось двенадцать.

Она оглядела комнату.

– А какое ваше самое драгоценное сокровище?

Ему не пришлось выбирать. Он открыл нижний ящик письменного стола и достал небольшой кувшин, завернутый в марлю. Он был выполнен из бирюзового стекла, со стилизованным носиком и изящно изогнутой ручкой, и расписан иероглифами, повествующими о «рождении доброго бога Менхеперре». Рисунок на этом сосуде для хранения священных масел, используемых при погребении, был таким четким, будто его выполнили не три тысячи лет назад, а сегодня.

Когда Маршалл разворачивал кувшин, Давина стояла рядом, и по выражению ее лица он понял, что она так же поражена увиденным, как и он в тот день, когда нашел его среди сокровищ коллекции отца.

– Это был самый замечательный день в моей жизни, – признался он. – Я держал в руках такой древний, такой хрупкий сосуд, который пережил тысячелетия.

Он бережно завернул кувшин и положил его обратно в ящик стола.

Она села у стола.

– Расскажите мне о своей первой поездке в Египет, – попросила она.

– Я всего-то и был там один раз. Мои первые впечатления были довольно путаными. Я тогда еще нигде не бывал, ни в одной стране, поэтому поездка в Египет ошеломила меня.

– Почему вы туда поехали?

– Думаю, моя мать решила, что будет хорошо, если мы с отцом какое-то время проведем вдвоем и ближе узнаем друг друга. Почти все мое детство он провел в Египте, а домой приезжал раз или два в году.

Давина подперла голову рукой и внимательно на него посмотрела.

– Как выяснилось, она рассудила правильно, – продолжал Маршалл. – До этого времени я недолюбливал отца. А в Египте понял, что совсем его не знаю. Он был для меня, в сущности, незнакомцем.

– Вам не нравилось, что он так долго отсутствует?

Маршалл улыбнулся:

– Самым большим открытием моей поездки в Египет было то, что я понял: все то время, когда его не было дома, я был на него зол. – Он рассеянно потер пальцами поверхность письменного стола. – А после этой поездки всякий раз, когда я думал о нем, я точно знал, чем он занят. И хотя я время от времени по нему скучал, я его понимал.

– Он переживал смерть вашей матери?

По его глазам она поняла, что он удивлен ее вопросом.

– Думаю, что переживал. А почему вы спрашиваете? Вспоминаете своих родителей? Но все люди разные, Давина.

– Я знаю. Простите, что задала этот вопрос. Мне было любопытно.

Наступило молчание.

– Он после этого вернулся в Египет?

– Нет. Он умер меньше чем через месяц после нее. – Маршалл положил ладонь на ее руку. – Почему вы вдруг стали такой печальной? Это произошло очень давно, Давина.

– А что вы делали во время своей поездки в Египет? – Она решила переменить тему.

– Я просеивал песок. Я перерыл лопатой тысячи ярдов песка. Спустя несколько недель мне было разрешено посетить некоторые из его раскопок. Я даже отчищал кое-какие сосуды. Это были бесконечные дни утомительного труда и короткие мгновения восторга.

Она молчала, ожидая, когда он продолжит.

– Мой отец был учеником известного египтолога Бельцони, – сказал он, словно ждал, что ей знакомо это имя, но она смотрела на него с недоумением. – Бельцони руководил раскопками с 1815 года по 1819-й. Ему принадлежит открытие одной из Великих пирамид в Гизе, и он был первым, кто вошел в гробницу фараона Сети Первого.

Он протянул руку и достал с книжной полки большой том.

– В этой книге много иллюстраций, если вам действительно интересно.

– Я не понимаю ни вас, ни вашего отца, – сказала она, осторожно переворачивая страницы и рассматривая цветные иллюстрации. – Как это возможно – покинуть такую страну, как Шотландия, и найти новый дом в чужой стране?

– Это было сделано не для того, чтобы обрести новую родину. Шотландец никогда не будет принадлежать никакой другой стране, даже если он и поменяет место жительства. Шотландия у нас в крови, и мы нигде не будем чувствовать себя дома.

Она не смотрела на него.

– Что же вы искали, если говорите, что ваша родина только Шотландия?

– Я был слишком молод и, откровенно говоря, не задавался этим вопросом. А что касается моего отца, я думаю, что он был очарован Египтом.

Он встал и, подойдя к окну, стал смотреть на Иглу Эйдана.

– Однажды на рассвете я взобрался на скалы и наблюдая, как восходящее солнце окрашивает пески в желтые и оранжевые тона. Я помню, что был ошеломлен красотой Египта, тем, какая это древняя и загадочная страна.

Он обернулся и взглянул на нее.

– Возможно, именно это чувствовал мой отец каждый день. Когда закончился сезон, я вернулся в Шотландию с пониманием того, что двигало отцом.

– А Египет? Его вы полюбили?

– Я ни минуты не жалел о том, что приехал. Несмотря на копание в грязи и скуку. Так же, как мой отец, я обнаружил в себе тягу к прошлому, необходимость изучать его и делать открытия. Можно сказать, что Египет послужил толчком, пробудившим мой интерес к другим странам.

– А раскопки?

– Я узнал, что раскопки – это частично наука, а частично воображение. Вы находите саркофаг фараона и воображаете себе царицу, их детей, их жизнь во дворце, который, кстати, тоже только что обнаружен. Или вы представляете себе строителей гробниц – где и как они жили? Были ли они женаты или холостяки, были ли у них жены или возлюбленные, дети? Или, например, выдержите в руках черепок глиняного горшка и думаете: кто пользовался им последним? Он разлетелся на куски под давлением земли, или кто-то вышвырнул его в порыве ярости? Или его растоптало какое-то животное? А может, он треснул от огня, когда в нем готовили еду?

– Между тем вы все же стали экспертом по Востоку, а не по Египту.

Он улыбнулся:

– Нет, не экспертом. Меня интересовала культура, а у моего дяди были там деловые интересы.

– Но вы приобрели репутацию знатока Востока, иначе вас не посылали бы с дипломатическими поручениями.

– Возможно, интерес к дипломатии был результатом той поездки в Египет. Мы с отцом были, в сущности, чужими, и мне надо было найти способ общаться с ним. Но это происходило скорее от отчаяния, чем от пристрастия к делам дипломатии.

– Вы больше не возвращались в Египет?

– Нет. У меня никогда не было на это времени.

– Что случилось с вами в Китае?

Он внимательно на нее посмотрел, словно прикидывая, сможет ли она выдержать, если он расскажет ей правду или хотя бы часть ее. Она была сильнее многих знакомых ему женщин, но при этом более наивной.

– Что вы думаете о нашем мире, Давина?

Он видел, что вопрос удивил ее.

– С таким же успехом вы могли бы спросить меня, что я думаю о жизни, Маршалл.

– Тогда – что вы думаете о жизни?

Она нахмурилась, но все же ответила:

– Жизнь не всегда справедлива, не всегда приятна или добра. Вы это хотите услышать?

Он покачал головой:

– Вы никогда не сталкивались с уродливой стороной жизни или с ее ужасами. Почему именно я должен быть тем человеком, который раскроет перед вами этот темный мир, Давина?

– Мне будет легче, если это сделаете вы, потому что появится рука, за которую я буду держаться. А еще лучше, если окажется кто-то, кто обнимал бы меня всякий раз, когда я буду узнавать что-то неприятное или страшное.

Она встала и сделала шаг к нему.

– Что случилось с вами в Китае, Маршалл?

Он намеренно не смотрел на нее и взял с полки небольшую статуэтку птицы, внизу которой в овале была какая-то надпись.

– Вы видите эти буквы?

– Демотическое письмо? Кажется, это разновидность египетского письма?

Ей удалось в очередной раз удивить его.

– Нет, нечто другое. Демотическое письмо использовалось в официальных текстах и договорах. А это иероглифы. Их используют довольно широко, поскольку они более понятны людям.

Она нахмурила лоб.

– Если вы, конечно, знаете, как их читать, – улыбнулся он. – Я потратил немало времени, чтобы расшифровать их.

С самого детства у него была тяга к языкам, но на этом языке не говорили. Это был мертвый язык, но иероглифы вырезали на каждой статуэтке, которую его отец присылал из Египта. Даже найденные им ожерелья и браслеты были украшены символами. Письменность Египта в отличие от большинства языков, которые он изучал в своей жизни, требовала тщательного и глубокого изучения. Но его неизбывное желание понять давало ему занятие на каждый день, было причиной вставать с постели и уходить из дома на поиск нового мира.

Те же чувства он испытывал в браке с Давиной, но пока не был готов это проанализировать.

Он достал из ящика письменного стола свиток папируса, который он в это время переводил.

– В письменности каждого языка есть свои особенности, и иероглифы не исключение.

Он с великой осторожностью развернул папирус и разостлал его на столе так, чтобы они оба могли его читать.

– В английском языке текст читается слева направо. В иероглифическом письме все не так просто. Люди и животные всегда смотрят в сторону начала текста. Видите эту птицу? – Он указал на стилизованное изображение птицы, похожей на ворону. – Она смотрит налево. Отсюда вы начинаете читать. Однако очень часто вы увидите, что фигуры смотрят вправо, и это означает, что читать надо справа налево.

– А это что за колонки? – Она осторожно провела кончиком пальца по четырем колонкам текста.

– Египтяне любили симметрию. Вы можете встретить по две колонки одна напротив другой с совершенно одинаковым текстом, но читаемым в обратном направлении.

Ее глаза были устремлены на лежавший перед ней документ, а пальцы невольно гладили буквы, которые были написаны около двух тысячелетий назад.

– Такой тип письма, – продолжал Маршалл, – почти всегда идет сверху вниз, так что даже если есть строчки текста, надо сначала читать верхней знак.

– Но не всегда?

– Не всегда. Однако давайте пока оставим это предположение.

Он указал на один знак.

– Сначала подумайте о пробелах. Размеры неиспользованного или напрасно потраченного пространства были сведены до минимума. Именно по этой причине вы иногда можете встретить символы над и под знаком, тогда как они должны быть до или после него. Кроме того, вид знака может быть изменён из эстетических соображений или из уважения.

Она не задала вопрос, но он прочел его в ее глазах.

– Слово «бог» и имена богов и богинь писались до всех остальных знаков. То же правило относится и к слову «фараон».

– И вы изучили все это за один год?

Он покачал головой:

– Нет. Эти особенности иероглифики обнаружили другие ученые, а я просто прочитал о них. И добавил то, что они открыли, к своим собственным знаниям.

Она указала на знак, похожий на перевернутую девятку:

– А это что?

– Это символ, обозначающий цифру сто. Чтобы, например, написать пятьсот, вы должны начертить этот символ пять раз подряд.

Она выбрала наугад строчку знаков и спросила:

– Что здесь написано?

– «Он в восторге от того, что ты сказала».

Она взглянула на него с удивлением.

– Полагаю, что это любовное стихотворение, – ответил он на ее немой вопрос. – Но я пока не закончил его расшифровывать.

Он осторожно свернул папирус.

– Вообще-то это не так уж и трудно. Знаки часто упрощены, но все равно можно догадаться, что это отдельные знаки. Курсивная форма иероглифов использовалась в некоторых гробницах фараонов, особенно фараонов Восемнадцатой династии, но они читаются очень легко.

Она осторожно положила руку на папирус, и Маршалл с удивлением обнаружил, что изучает ее пальцы.

«Как странно, – подумал он. – Меня никогда не завораживал вид женской руки, но эта рука просто прелестна».

И Давина умело пользовалась своими руками – проводила ими по его спине, отводила со лба его волосы, прижимала ладони к его груди, будто пытаясь найти способ сломать стоявшую между ними преграду.

Он встал, чтобы поставить на место статуэтку птицы. А когда повернулся, то увидел, что она стоит прямо перед ним.

Она дотронулась до его забинтованной руки, но он вздрогнул, и она сразу же отдернула руку.

– Вам больно? – спросила она.

Обычный вопрос. Вопрос заботливой жены.

– Совсем немного.

– Не забывайте почаще менять повязку.

– Мой камердинер Джейкобс следит за этим и делает это очень ловко.

– Пусть он делает это каждый день. Иначе может случиться заражение крови.

Он схватил обе ее руки и зажал их между своими ладонями.

– Благодарю вас за заботу, Давина.

Она предпочла смотреть не на него, а в пол.

– Любая жена вела бы себя точно так же, – тихо ответила она.

– Не любая. Во всяком случае, не та, на которую не обращают внимания. Или диктуют, как она должна себя вести. А особенно не та, кому не дают надежды, что ее брак когда-либо станет обычным. Не любая жена, – повторил он.

Она наконец подняла на него глаза.

– Мне говорили, и не раз, что я чудовищно упряма. Меня сравнивали с самым что ни на есть упрямым быком. Мне остается предупредить вас, Маршалл, что я не перечеркнула наш брак. В отличие от вас я верю, что мы можем подойти друг другу.

Она провела пальцем по его забинтованной руке, а он схватил ее, поднес ко рту и поцеловал каждый палец. Потом целью для его поцелуя стала середина ладони, а в том месте на запястье, где бился пульс, его губы немного задержались.

– Спасибо, что пришли ко мне, – сказал он, отступив.

У нее был такой вид, будто ей хотелось что-то сказать, но она промолчала, повернулась и пошла к двери. На пороге она остановилась.

– Вы придете сегодня ночью, Маршалл?

Он покачал головой. Демоны были слишком близко. То, что случилось вчера, было еще свежо в памяти, и он не мог себе полностью доверять.

Она кивнула, будто ничего другого не ожидала.

И ушла.

А ему осталось лишь сожалеть о том, что он опять один.