Мотивация

Оценка благотворительной деятельности за 100 лет претерпела противоречивые метаморфозы. В дореволюционный период главной причиной меценатства и благотворительности считалась высокая религиозность русской буржуазии. Исследователь московского купечества Павел Афанасьевич Бурышкин считал, что "самое отношение предпринимателя к своему делу было несколько иным, чем на Западе. На свою деятельность смотрели не только, или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые и смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела". После революции меценатство, в большинстве своем, стремление толстосумов увековечить себя в памяти потомков, как средство удовлетворения собственного тщеславия. Мотивы русских благотворителей и меценатов были противоречивы: для одних это был порыв души, стремление хоть как-то облегчить участь оказавшихся на обочине жизни, обогреть сирых и убогих, для других - средство усыпления собственной совести и повышения авторитета в глазах окружающих.

Современные исследователи обращаются к религиозности русских предпринимателей, как основному мотиву их благотворительной деятельности. Ряд исследователей считают, что в своей благотворительной деятельности они следовали евангельской формуле: "Кто одел голого, накормил голодного, посетил заключенного, тот Меня одел, Меня накормил, Меня посетил". По мнению Михаила Гавлина, помимо богатства и честолюбия, стремления выделиться, заслужить милость двора, главным источником, определившим размах меценатства, оставались внутренние побуждения российских жертвователей, обусловленные религиозным воспитанием и религиозными представлениями о душе в потустороннем мире. Большая часть пожертвований шла в пользу нищих. Нищенство существовало в России всегда; но со второй половины XIX в. в силу экономических спадов появлялись безработные, многие из которых становились нищими. Следует задаться вопросом, стоит ли забирать деньги у одних, у наемных рабочих жестко эксплуатируемых предпринимателями, и отдавать их другим, нищим по профессии? Появлялся парадокс, заключавшийся в том, что любовь к ближнему своему для предпринимателей распространялась не на своих рабочих, а на нищих. В качестве примера можно привести деятельность интеллигентной купеческой семьи Хлудовых, Дореволюционный историк московского купечества П. Бурышкин писал, что Алексей Иванович Хлудов, по отзывам людей, близко его знавших, был "человек неподкупной честности, прямой, правдивый, трудолюбивый, отличавшийся силой ума и верностью взглядов". Обратимся к другому, дореволюционному источнику - книге К. Пажитнова "Положение рабочего класса в России". Анализируя причины рабочего бунта в 1880 г. на ткацкой фабрике Хлудовых в Ярцево, автор пишет, что владелец фабрики Хлудов, наживший миллионы, по купеческому обычаю думал и о спасении души. Незадолго до "истории" он сделал пожертвования в 12000 рублей на поддержание типографии, печатавшей богослужебные книги для старообрядцев. Условия работы на фабрике Хлудовых были тяжелые: хлопчатобумажная пыль, удушливая жара и запах, огромные штрафы, выплата жалования съестными припасами и одеждой из хозяйских лавок. Все эти условия привели к бунту. Хлудов в присутствии генерал губернатора обещал отменить снижение зарплаты, но потом от обещания отказался. Мало того, в 1882 г. Во время пожара на хлудовской мануфактуре по распоряжению директора рабочие были заперты в горевшем здании, чтобы не разбежались и лучше тушили пожар. "В результате - семь возов трупов".

Возникает ситуация: глубоко религиозный предприниматель Хлудов нарушил минимум три христианских заповеди - "Не лжесвидетельствуй", "Возлюби ближнего своего", "Не убий". Вывод: деятельность Хлудова есть типичный пример того, когда русский предприниматель правой рукой забирал у одного, а левой рукой отдавал другому. Как объяснить этот парадокс? Для его объяснения необходимо больше уделить внимания не этическим мотивам русских предпринимателей-жертвователей, а социальным. В связи с этим выскажем предположение, что развитие русского предпринимательства шло в русле общих тенденций развития предпринимательства, достаточно хорошо освещенных политэкономами и социологами. Предполагается, что меценатство и благотворительность русских предпринимателей являлись не столько проявлением заботы о душе, сколько проявлением демонстративного потребления. Адам Смит писал: вследствие того, что люди охотнее сочувствуют радости, чем горю, мы выставляем напоказ свое богатство и скрываем свою бедность; сознание этого представляет главную причину, побуждающую нас стремиться к богатству. Далее он отмечает, что для средних и низших слоев общества едва ли не единственный путь отличиться состоит в приобретении богатства. Следует обратится к мнению Торстейна Веблена, который считал, что для уважения людей недостаточно обладать лишь богатством и властью, их нужно сделать очевидными. Далее Т. Веблен рассматривает способы демонстрации богатства: праздная жизнь как яркое свидетельство денежной силы, квазинаучная и квазихудожественная образованность, этикет, утонченный вкус. Завершает этот список демонстративное потребление дорогих вещей.

Рассмотрим явление демонстративной праздности. Формирование образа

жизни русской буржуазии в принципе не отличалось от европейских тенденций. Мария Оссовская пишет, что при смене одного класса другим у кормила власти победивший класс навязывает свои образцы поведения побежденному классу. Более того, победивший класс отказывается от своих образцов и усваивает образцы привилегированного прежде класса. Проанализировав взаимоотношения дворянства и буржуазии Франции, Германии, Англии, Польши, Италии, она делает вывод, что происходило постепенное слияние образцов победившего и побежденного класса, причем образцы побежденного класса сохраняют привлекательность. Данное утверждение М. Оссовская подтверждает ссылкой на мнение одного жителя Бордо, который в 1777 г. жаловался на отсутствие династий в коммерции: сыновья, унаследовав отцовское состояние, бросали торговлю, предпочитая жизнь в роскоши. Примеры ослабления капиталистического духа приводит и Вернер Зомбарт. Говоря о расцвете капиталистического духа в Италии, он отмечает, что "к XVI в. радость от наживы и деловое трудолюбие уступают место спокойному, полусеньориальному, полурантьерскому образу жизни" и далее показывает подобное угасание капиталистического духа в Голландии, Испании и Англии.

В России сложилась несколько иная ситуация - буржуазия не являлась победившим классом; дворянство продолжало оставаться привилегированным классом, стоящим выше буржуазии. Образ жизни дворян, отличавшийся праздностью, демонстративными потреблением и расточительством, для многих представителей третьего сословия был притягательным. На первый взгляд, для России, где существовали купеческие династии, пример угасания семейного бизнеса не характерен. Но фактически это не так. Исследователь купеческого быта Евгений Корш обращает внимание на усиление к концу XIX в. стремления молодых членов купеческих семей получить высшее образование, заняться наукой, художественным творчеством и литературой, связывая эти новые черты со стремлением приобщиться к культуре дворянства. Примером метаморфозы предпринимателя в праздного человека может быть династия Щукиных. Выстраивается следующая генеалогическая цепочка: родоначальники династии Петр Щукин, Василий Петрович, Иван Васильевич, - активно занимались предпринимательством. А теперь рассмотрим сыновей Ивана Васильевича. Петр Иванович коллекционировал предметы русской старины. Сергей Иванович собирал картины современной французской живописи. А Иван Иванович "не участвовал в Торговом доме, был выделен и проживал в Париже, собирал книги, главным образом по истории русской религиозной мысли" [7, с. 352]. Такой долгий переход к праздному образу жизни в династии Щукиных (в четвертом поколении) можно объяснить эффектом "инстинкта мастерства". Инстинкт мастерства, считает Т. Веблен, располагает людей к благосклонному взгляду на производительный труд. Инстинкт мастерства вступает в противоречие с демонстративным расточительством, считает одиозным и эстетически неуместным то, что видится явно бесполезным.

Перейдем от праздного образа жизни к демонстративному потреблению. Соперничество, свойственное людям вообще, приобрело, по мнению Т. Веблена, в цивилизованных странах вид денежного соперничества, выражаемого в расточительстве. Однако среди российского предпринимательства первоначально расточительство не получила развития, так как российское протестантство, в виде старообрядчества, не могло открыто провозгласить "блаженны имущие". Из этого следует вывод, что практическая ситуация в России складывалась так, что честный, но на беду хорошо обеспеченный человек любыми способами старался скрыть следы своего благополучия, мораль не позволяла подниматься над уровнем нищеты. Но тем не менее, русским предпринимателям была свойственна демонстративная расточительность, проявлявшаяся как раз в религиозной области. Широко известно о пожертвованиях русских предпринимателей на нужды церкви. Обратимся еще раз к Т. Веблену. По его мнению, соблюдение религиозных обрядов есть проявление хищнического склада ума, а благочестивое потребление материальных ценностей имеет явное экономическое значение. Позволим себе дословно привести слова Т. Веблена: "Требуемое всяким культом использование церемониальных атрибутов в виде алтарей, храмов, церквей, одеяний, жертвоприношений, ритуальных символических предметов, праздничных одежд и т.д - не служит непосредственному материальному назначению. Весь этот вещественный аппарат поэтому, не имея в виду порицания, можно охарактеризовать как отдельные предметы демонстративного расточительства". Проецируя данное высказывание на российскую почву, можем сказать, что строительство храмов было главным видом благотворительности. Помимо возведения церквей на пожертвования строились больницы, приюты и богадельни. Вновь обратимся к Т. Веблену. в благотворительности сочетаются и гуманистические, и эгоистические мотивы. Когда жертвуют деньги на школы, библиотеки, приюты, то возводятся здания облицованные дорогим материалом, с башенками, с окнами, внушающими случайному зрителю мысль о высокой денежной престижности, а не удобстве "находящихся внутри бенефициариев". Интересно, замечает Т. Веблен, что подобное происходит как после смерти, так и при жизни жертвователя. Здания, построенные на пожертвования предпринимателей, во многих случаях как раз отличает показная роскошь.