Братья Гримм — Якоб (1785—1863) Вильгельм (1786-1859)

Более двухсот лет тому назад в захолустном гессенском город­ке Ханау, в почтенной бюргерской семье (из этого рода выходили большей частью юристы и священники) у Филиппа Вильгельма Гримма и его жены Доротеи родился старший сын Якоб. Через год появился на свет его брат Вильгельм. Вскоре все семейство пере­бралось в Штайнау — уютный тихий городок, окруженный леси­стыми горами.

Семья была большая: пять мальчиков и одна девочка — млад­шая сестрица Лотта. В этой дружной семье все были необыкно­венно трудолюбивы. И все любили друг друга. Но особенно не­жно были привязаны друг к другу погодки Якоб и Вильгельм. С младенческих лет и родилось это удивительное содружество — братья Гримм. Судьба им отмерила долгую жизнь. И до глубокой старости сохранили они эту редкостную взаимную привязанность.

Когда Якобу исполнилось 11 лет, умер отец. Мальчик стал главой семьи. Он по-детски безудержно плакал у гроба отца и совсем не по-детски сурово, стоически принял в свою душу мысль о том, что он старший, что на нем лежит забота о братьях и ма­лышке Лотте, о бедной сломленной горем матери.

Потом была гимназия в Касселе. За четыре года напряженней­шей учебы — вместо положенных восьми лет - братья проходят весь курс и поступают в Марбургский университет. В универси­тете Якоб и Вильгельм начали свои научные изыскания. Они ув­лекались древнегерманской поэзией, рунами, и это увлечение пронесли через всю жизнь.

После окончания университетского курса Гриммы вернулись в Кассель. И тут грянула буря: армия Наполеона вторглась в Германию. Французское владычество — чужие люди, чужие обы­чаи, чужой, громкий говор на улицах—угнетало юных романти­ков, влюбленных в Германию, в ее природу, язык, поэзию. Стрем­ление возродить упавший дух своей родины, преодолеть гнету-Щее молчание усиливало интерес молодых ученых к истории и поэзии немецкого народа. Братья Гримм работали в библиотеках с редчайшими древнегерманскими манускриптами, например с первым памятником немецкой литературы «Песней о Хильдебранде», издавали сборники старонемецкой поэзии. Публикуя старые тексты, они стремились «разбудить покоящиеся веками творения, воскресить дремавшую в тени милую сердцу мудрость старины».

Но все это бьша работа с письменными источниками. Их жевлекло еще дальше — в самую глубь времени, в глубь народной души. И они обратились к фольклору. Братья Гримм начали свою подвижническую работу над собиранием сказок.

Первые самостоятельные находки относятся к 1807 году и свя­заны с двумя кассельскими семействами: Вильдов и Хассенпфлугов. Старая экономка в доме Вильдов Мария и две их дочери -— Маргарита и Доротея поведали Гриммам сказки, положившие начало их коллекции: «Мальчик-с-пальчик», «Умная Гретель», «Юный великан», «Белый голубь» (один из вариантов «Золотого гуся»), «Дружба кошки и мышки», «Собака и воробей».

Немалую роль в пополнении коллекции сыграла пятая дочь аптекаря Генриетта Доротея Вильд, будущая жена Вильгельма (Якоб же так никогда и не женился). От нее братья услышали такие знаменитые сказки, как «Гензель и Гретель», «Госпожа Метелица» (точнее сказать, «Хозяйка Подземелья»), «Поющая косточка».

Подобным же кладезем сказок оказалось и другое знакомое се­мейство — Хассенпфлугов, с которым у Гриммов установились со временем родственные связи. Сестры Хассенпфлуг рассказали бра­тьям Гримм сказки «Странствия мальчика-с-пальчик», «Шиповничек», «Король Дрозд», «Семь воронов», «Кот в сапогах» и др.

Грустные страницы возникновения гриммовского сборника сказок связаны с именем Иоханна Фридриха Краузе, бывшего драгунского вахмистра. Старик Краузе, недужный и немощный, дарил братьям сказки из солдатской жизни и, находясь в крайне стесненных обстоятельствах, униженно просил своих «благоде­телей» в качестве вознаграждения отдавать ему старую ненуж­ную одежду. Им рассказаны сказки «Ранец, шапочка и рожок», «Три змеиных листочка», «Старый Султан».

Первые экземпляры «Детских и семейных сказок» с иллюст­рациями брата Людвига (1790—1863), к слову сказать, оставив­шего портреты и художественную летопись семейства, Гриммы получили 20 декабря и успели преподнести друзьям в качестве рождественского подарка.

Бесспорный успех сборника у широкой читательской публики. опыт, накопленный за годы собирательства, наводили на мысль о продолжении работы и об издании второго тома. Главной рассказ­чицей на этот раз была дочь хозяина постоялого двора в деревушке Нидерцверен под Касселем Доротея Фиман (1755—1815). Oна подарила братьям около сорока сказок. (Дом и пивоварня Доротеи Фиман процветают и поныне, а в деревушке создано общество друзей Доротеи Фиман, которая в известном смысле была для братьев Гримм вроде пушкинской Арины Родионовны.)

После выхода в свет второго тома в 1815 году у Гриммов пабралось еще несколько десятков сказок, и они какое-то время подумывали о выпуске третьего тома, но потом от этой затеи отказались, решив включить их в очередное переиздание двухтом­ника, а свои усилия сосредоточить на собрании немецких преда­ний. Всего в коллекции Гриммов двести сказок.

Напрашивается вопрос: сказки братьев Гримм - это ориги­нальные произведения или всего лишь запись народных повество­ваний? Ответ сложен, неоднозначен. Гриммы, особенно Якоб, чрезвычайно строго относились к тому, чтобы сказки оставались подлинными, народными, чтобы в их пересказ не вкрались никакие искажения, переделки на современный лад, на собственный вкус. Строгий до педантизма Якоб настаивал на полнейшей фольклорной достоверности. Вильгельм, более поэт, чем ученый, был за художественную обработку материала. Впрочем, разногласия эти были даже полезны: благодаря им тексты гриммовских ска­зок совмещают в себе добросовестнейшую научную достовер­ность и авторское единство поэтического стиля. Записывая сказ­ки со слов разных людей, они оставляли в неприкосновенности строй языка, композицию, самый дух сказки, но пересказывали ее по-своему, — не рабски, а творчески. Братья нашли свой еди­ный стиль — живой, простодушный, степенный, иногда лукавый. Благодаря этому их сказочные сборники стали не просто этно­графическим научным трудом, но великим явлением немецкой ро­мантической литературы.

Потом братья выпускают «Немецкую грамматику», колоссаль­ный труд—«Немецкую мифологию», которая положила начало одному из плодотворных направлений в изучении народного твор­чества - так называемой мифологической школе. Изучали братья и творчество скандинавских поэтов-скальдов, а также памятник Древнерусской литературы «Слово о полку Игореве».

На закате своей жизни братья Гримм читают лекции в Берлин­ском университете и работают над составлением словаря немец­кого языка.

Так прошли свой путь два великих ученых, два великих поэта, два великих сказочника. Серьезные филологи, исполненные самой глубокой учености, создавшие новую науку — германистику, приобрели в то же время, как это ни парадоксально, поистине сказочную популярность среди детей. В городе Кассель создан мyзeй, где бережно хранятся личные вещи сказочников, картины их брата Людвига, издания книг на более чем ста языках мира.

В деле собирания сказок Гриммы выступили настоящими новаторами и намного опередили других собирателей, по сущесттву, проложив им дорогу, например А.Н. Афанасьеву (1826 - 1871) в России, П.К. Асбьёрнсену (1812—1885) в Норвегии. Во многом повлияли они на творчество датского сказочника Х.К. Андерсена.

Своеобразие немецкой народной сказки, со­храненное братьями Гримм, состоит в том, что в ней человечески­ми свойствами — говорить, мыслить и действовать — наделены не только животные и растения, но также неодушевленные предметы, которые к тому же передвигаются с места на место. Сопоставляя метод сказочного мышления ребенка, Г. Гейне писал по этому по­воду в «Путешествии по Гарцу»: «Лишь благодаря такой глуби­не созерцательной жизни, благодаря «непосредственности» возник­ла немецкая волшебная сказка, своеобразие которой состоит в том, что не только животные и растения, но и предметы, кажущиеся со­вершенно неодушевленными, говорят и действуют. Мечтательно­му и наивному народу, в тишине и уюте его низеньких лесных и горных хижин, открылась внутренняя жизнь этих предметов, они приобрели неотторжимую от них, последовательную индивидуаль­ность, восхитительную смесь фантастической прелести и чисто че­ловеческого мышления; и вот мы встречаем в сказках чудесные и вместе с тем совершенно понятные нам вещи: иголка с булавкой уходят от портного и в темноте сбиваются с дороги; соломинка и уголек терпят крушение, переправляясь через ручей... по тем же причинам так бесконечно значительна наша жизнь и в детские годы: в то время все для нас одинаково важно, мы все слышим, все ви­дим, все наши впечатления соразмерны, тогда как впоследствии мы проявляем больше преднамеренности».

Эту характеристику можно отнести и к сказкам Австрии (Австро-Венгерской монархии), страны, в течение долгого времени включавшей в себя различные национальные общности: венгров, чехов, словаков, большую часть народов, составивших позже Югославию, частично Польшу и некоторое время Северную Ита­лию, впитавших множество национальных мотивов как славянских, так и немецких и венгерских.

Гриммовский сборник «Детских и семейных сказок» уже в двад­цатые годы прошлого столетия начал свое триумфальное шествие по странам Европы. Первый его перевод был сделан на англий­ский язык, вскоре последовали переводы на другие европейские языки.

Первое издание сказок братьев Гримм в России на француз­ском языке вышло в 1824 году, русский перевод этой книги (заметьте, с французского языка!) появился в 1826 году. Затем уже последовали издания переводов с немецкого языка. Одним из первых переводчиков братьев Гримм был знаменитый поэт, друг Пушкина, воспитатель детей царствующей фамилии — В.А. Жуковский. Его переводы сказок «Шиповничек», «Братец и сестрица», «Красная шапочка», «Кот в сапогах» публиковались в 1826 - 1927 годах в журнале «Детский собеседник».

Палее поток переводов нарастал, в работу включались все овые и новые лица. Первый этап освоения сказок братьев Гримм пашей культурой можно обозначить как русифицированный. Их сказкам давались приспособленные для восприятия читателей привычные названия, типа: «Умник Ваня», «Удачливый Ваня», «Умница Лиза», «Ваня и Груня» (такой заголовок прибрели «Гензель и Гретель»). Предметы домашнего обихода, элементы крес­тьянского быта переносились в немецкие сказки прямо из русской деревни, персонажи заменялись на знакомые по русскому народ­ному творчеству: птица-гриф стала жар-птицей, фрау Холле (Хо­зяйка Подземелья) — Бабушкой Метелицей и Госпожой Вьюгой, Белоснежка обернулась Снегурочкой, хотя и не обладала при­знаками русской народной героини.

В советскую эпоху сказки братьев Гримм подверглись боль­шой трансформации, в текстах стали опускаться христианские мотивы и любая апелляция к Богу, акцентировались страдания угнетенного народа, выступающего против богачей, т.е. содер­жание сказок революционизировалось в угоду господствующей идеологии. Исключались также сцены жестокости, чаще всего описания наказания провинившихся отрицательных персонажей, присочинялся благостный, сладкий конец. Лишь сейчас можно прочитать подлинных братьев Гримм без искажений.

Самой интересной страницей в русско-немецких «сказочных» связях является творчество Пушкина. Явно под воздействием гриммовской сказки «О рыбаке и его жене» написана пушкинская «Сказ­ка о рыбаке и рыбке»; «Сказка о мертвой царевне и семи богаты­рях» напоминает «Белоснежку»; образ царевны Лебеди с золотой звездою во лбу несомненно навеян любимым образом братьев Гримм, а источник пушкинской баллады «Жених», вероятнее всего, - жених-разбойник из сказки немецких романтиков...

ЭРНСТ ТЕОДОР АМАДЕЙ ГОФМАН (1776 - 1822)

О создателе Щелкунчика, крошки Цахес, Песочного Человечка, образа двойника — Гофмане В. Г. Белинский однажды написал: «В детстве фантазия есть преобладающая способное: сила души, главный ее деятель и первый посредник между духом ребенка и вне его находящимся миром действительности» - и назвал писателя, сказки которого отвечают в полной мере этим свойствам детской души, потому что он сам истинный поэт, а значит, высший идеал писателя для детей, «в нем самом так много детского, младенческого, простодушного, и никто не был столько, как он, способен говорить с детьми языком поэтическим и доступным для них».

Надпись на надгробном камне Эрнста Теодора Амадея (име­нем своего кумира Моцарта — Амадей — он заменил свое третье имя Вильгельм) гласит: «Он был одинаково замечателен как юрист, как поэт, как музыкант, как живописец». В этих словах заключена глубочайшая драма жизни, раздваивавшая и терзавшая душу: будучи разносторонне одаренным художником, одержимым искусством, Гофман почти всю жизнь был прикован заботой о хлебе насущном к своей службе судейского чиновника, ко­торую сравнивал со скалой Прометея.

В литературу Гофман вступил поздно — в 1809 году, когда уже прошел круг жизненных испытаний, заставивших его сде­лать выбор между тремя искусствами, к которым он тяготел, хотя до конца своих дней сохранил восторженную любовь к музыке и живописи.

Тема взаимоотношений искусства и жизни, художника-твор­ца и мещанина-филистера — основная в творчестве писателя, а центральный конфликт — разлад между мечтой и действительно­стью, поэзией и правдой. Этот конфликт приобретает у Гофмана безысходно трагический характер, так как стремление примирить эти два враждующие начала жило в нем рядом с сознанием их непримиримости, невозможности преодолеть власть жизни поэти­ческой мечтой.

Влияние Гофмана заметно в творчестве Бальзака, Жорж Савд, Диккенса, Бодлера, Оскара Уайльда, Эдгара По. Иррациональ­ное, мистическое в творчестве Гофмана привлекало многих сим­волистов, так же как и его взгляд на искусство, которое он ста­вил выше действительности.

Восприятие Гофмана русской литературой представляет со­бой особую страницу в богатой фактами истории взаимодействия русской и немецкой литератур. Через полтора века развития рус­ской литературы тянется нить соприкосновения русских худож­ников слова с творчеством немецкого романтика. Связь с Гофма­ном можно найти у Антония Погорельского («Лафертовская маковница»), у Пушкина («Каменный гость», «Пиковая дама», «Гробовщик»), у Гоголя («Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть», отчасти «Вий», цикл «Петербургских повестей» — «Портрет», «Невский проспект», «Записки сумасшедшего»), у Достоевского («Бедные люди» сравним с «Золотым горшком»; «Двойник» с «Принцессой Бромбилой», «Песочным человеком», Крошкой Цахес»). И в нашем веке от блоковского «Балаганчика» «Петербурга» Андрея Белого и вплоть до «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова слышны отзвуки настроений, образов эстетических принципов немецкого романтика.

Многосторонний талант Гофмана оказал большое влияние и на творчество великих композиторов (сам он был автором пер­вой романтической оперы «Ундина»). На сюжеты Гофмана писа­ли музыку: Р. Шуман «Крейслериана», Ж. Оффенбах «Сказки Гофмана», П. Чайковский «Щелкунчик», П. Хиндемит «Кардильяк», Н. Каретников «Волшебный камзол»...