Сцена «в сарае»

1 2 3 4 5 6 7

Анатолий Приставкин

КУКУШАТА,

ИЛИ ЖАЛОБНАЯ ПЕСНЬ ДЛЯ УСПОКОЕНИЯ СЕРДЦА

Повесть

Сена «Воспоминания»

Со сцены в зал шагает отряд пионеров

Там вдали, за рекой

Раздается порой

Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку...

Это птичка поет

Под ракитовым кустом

Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку...

Голос за кадром

Этот день самый счастливый, потому что он родительский. И кто-то кричит: "Приехали! Приехали!" И какие-то люди машут нам радостно, они бегут к нам навстречу... Я всматриваюсь в них... Ах, какая жалость, что глаза не видят, а мне так надо их увидеть! Разобрать их лица! Кто они? Кто? Кто?

сцена «в сарае»

Забегают ребята из зала на сцену с криками «быстрей» «не от ставай» и прячутся кто за что.

Шахтёр: Ночь, как деготь. В сарае темно, и за сараем темно. И темно, и промозгло.

Мотя: Сидим, "дрожжи продаем".

Хвостик: Околели, в общем.

Ангел: Значит, скоро утро: под утро всегда холодает.

Сергей: А про деготь я вспомнил не случайно, вчера, как в сарай залетели, на него наткнулись, в бочке, в углу. А как стали замерзать, возникла шальная мысль: не поджечь ли нам эти деготь, да и сарай заодно, чтобы напоследок погреться!

Сверчок: Взвейтесь кострами, синие ночи!

Сергей: Вот именно, кострами. Прощальный сбор в конце лета, огонь до неба и счастливые, озаренные пламенем лица.

Бесик: У нас тоже был прощальный!

Шахтёр: Жаль, что сами сгорим. Да кому жаль-то? Самим себя, и то не очень.

Сергей: Не велика, как говорят, потеря. Может, какая сстаруха, завидев пламя, и перекрестится: мол, отмучились, окаянные, прости им, Боже, их согрешения! А остальные еще с облегчением вздохнут: издохли ироды, туда им и дорога! Жили, небо коптили, как паразиты, так и сдохли не лучше

Мотя: А вот и не сдохли еще!

Бесик: Не сдохли, слышите вы — отцы, матеря, братья, сестры, дорогие папаши и мамаши! Потерпите уж малость, простите великодушно, коли не сразу сгорим. Легавые, что обложили с вечера этот дырявый сараюшко, очень даже крепко берегут нас для вашего же спокойствия. Чтобы спали и не знали ничего, как вы до сих пор с закрытыми глазами рядом с нами жили.

Шахтёр: Еще одну ночку переживете, надеюсь. Пока нас менты не схватят. Пока не "обезопасят", так что ли выражаются!

А не схватили до поры, уж извините, потому, что свои драгоценные жизненки, спасенные неизвестной ценой от фронта, для своего и для нашего общего светлого будущего берегут.

Ангел: У нас, как вы догадываетесь, никакого светлого будущего нет. Мы оторвы, отбросы общества.

Сергей: Хотели они нас вчера придавить, да мы им х зубы показали. А как они вытащили свой жестяной рупор, именуемый матюгальником, и начали в него кричать: чтобы мы не валяли дурака, а выходили бы по одному, а они обещают нас не бить и ничего плохого нам не делать, так мы, пальнули в них из ружья. Тут они и заткнулись.

Мотя: Как пилюлю проглотили.

Сергей: Хоть дробь наша до них, ясно, не достала. Теперь молчат. Ждут рассвета, а может, и помощи какой-нибудь Тем более, они не знают, сколько нас и чем мы на самом деле вооружены.

Ангел: Теперь сидим и кукуем в нашей клетке. Поскольку мы все Кукушата. Так нас в нашем "спеце" зовут. И никакой это не символ, а фамилия такая. Причем у всех такая одинаковая фамилия: Кукушкины.

Сергей: Я гляжу наружу, но слышу, как от противоположной стены ухает от кашля Шахтер. Он сторожит свою сторону и мучается без курева. Ему тринадцать, он чуть старше остальных, и уже дважды удирал из "спеца", и даже поработал полгода на шахте под Тулой. Его, конечно, разыскали, вернули, и с тех пор он курит, а еще отхаркивает черноту.

Шахтёр: от нашего "спеца", не скрыться и под землей. Черного цвета свобода, изнутри и снаружи.

Но лучше там, под землей, чем здесь, на земле.

Сергей: Сверчок и Ангел еще с вечера забрались в телегу и до сих пор с нее не слезли. У Сверчка температура, и он громко стучит зубами. Ангел же боится темноты и скулит от страха. Страх этот от прошлого, которого никто из нас не помнит. Никто не помнит, но что-то внутри нас помнит, если нам, как и Ангелу, временами невмоготу переносить ночь. Но мы еще притерпелись. Ангел же и в "спеце" ночами не спит, ждет рассвета. Темнота изводит его до обморока.

Рядом с Ангелом и Сверчком Сандра, старается их своим мычанием подбодрить. Сандра не умеет говорить, хотя она вовсе не глухонемая. Она все слышит и все понимает. Говорят, что слова, все до единого, она забыла от испуга. Когда же произошел испуг, она не помнит.

Мы вообще странные существа, создания, зашифрованные в какие-то времена, и лишь наше поведение выдает нашу причастность к чему-то, чего мы не знаем. Спросить же нам некого. А когда нам говорят о нас, то обычно врут.

Сейчас уже можно сказать в прошлом времени: врали.

По левую руку от меня, (почти в углу) расположился Бесик. За кипучий нетерпеливый характер его так назвали. Он у нас заводила, буян. Не могу вспомнить, но, думаю, все, что сейчас с нами произошло, началось с него. Я не говорю, что это он придумал. Он оказался искрой в пороховой бочке.

Бесик: ( шепотом) к Моте: Ты ружье зарядил? Ты не забыл зарядить? Дай пальнуть разок!

Сверчёк: Мотя караулит у двери. Это самое уязвимое место. Мотя единственный среди нас с оружием. Он вчера из этого ружья пальнул по ментам. Думаю, что стрелял он первый раз в жизни.

Ангел: Самый младший из кукушат - Хвостик.он ходит хвостиком за всеми особенно за Серёжей.

Если бы несколько дней назад мне сказали, что Мотя, наш справедливый и мирный Мотя, у которого "все люди хорошие", станет стрелять в какого-нибудь человека, я бы первый не поверил.

Бесик: Но он стрельнул, и оказалось не страшно. Мы поняли: они нашей стрельбы боятся. А значит, мы будем стрелять еще.

Мотя: Теперь они там, за бугром, ждут рассвета, будто с рассветом нас легче брать. А по мне, так для их легавого ремесла больше всего подходит именно ночь. Ночь да темнота, как деготь, когда свидетелей нет и когда нам страшно. Не потому ли мы боимся темноты, хотя не все, как Ангел, выдаем свой страх, что остался с той ночи, когда такие же легавые вошли в наш дом, которого мы не помним, гремя сапогами и двигая мебель? И — в дом. И — в нашу жизнь.

И — в наши души.

Мы-то не помним, а души, наверное, помнят.

Сергей: Я слушаю, как Сандра утешает Кукушат своим мычанием, думаю о Бесике и о Моте, и еще о Шахтере, и вот что мне приходит в голову: что с ночью у нас покончено. Больше таких ночей у нас не будет. Никогда не будет. Я точно знаю.