Единственным человеком в Англии, кроме Орейджа, с кем я мог говорить открыто и свободно, был Ф.С. Пиндер. Наше знакомство со временем переросло в тесную и продолжительную дружбу. Где бы мы ни встречались, я покидал его освеженным и обновленным, умственно и эмоционально. Он обладал глубоким пониманием внутреннего смысла Рассказов Вельзевула. После одного из наших разговоров он дал мне копию беседы с Гюрджиевым о том, как учиться работать как человек. Вкратце, она касалась того явления, что все живые создания работают – от насекомого до человека. Один человек работает только умом, другой – только телом, от них ничего невозможно ожидать; они, так сказать, одномозгные. Только когда все три мозга работают вместе можно говорить, что человек, настоящий человек, работает, в противном случае он работает как животное. Когда все три центра работают вместе, тогда возможна сознательная работа, но человек должен учиться работать подобным образом.
Наименьшие трудности представляет двигательный центр, затем интеллектуальный; и наибольшие трудности – эмоциональный центр.
|
|
В Приорэ Гюрджиев постоянно говорил нам учиться работать не так, как работает лошадь или даже чернорабочий, а как человек.
Относительно того, почему эмоциональный центр представляет наибольшую сложность, нужно вспомнить - в Вельзевуле говориться, что эмоциональный центр не сконцентрирован в одном месте как двигательный и интеллектуальный, а рассредоточен.
В процессе физической работы, наподобие копки или распиливания, чтобы не быть захваченным течением ассоциаций, необходимо беспрестанно оставаться бдительным. Эмоции очень легко вовлекаются и в человеке начинаются рассуждения. Он начинает работать даже не как лошадь. С помощью ощущения или счета и помня себя во время физической работы, например, работая в саду или ухаживая за лошадьми, человек сохраняет громадное количество энергии.
Пиндер дал мне и свои записи о дыхательных упражнениях и экспериментах, которые Гюрджиев проводил в Приорэ.
Он решительно заявил, что лучше вообще не делать дыхательных упражнений, чем делать их без настоящего учителя. Системы дыхания йоги и другие, широко разрекламированные, основаны всего лишь на частичном понимании и поэтому опасны. Настоящие йоги, которые понимают, никогда не будут передавать за деньги и первому встречному настоящее знание о дыхании.
Гюрджиев говорил, если при выполнении дыхательных упражнений, так же как и любых других, движения сделаны без участия остальных частей организма, они могут быть опасными.
Он разделил всех учеников на три группы, соответственно их типу. Он дал этим трем группам сложное упражнение с детальными объяснениями; и хотя группы делали одно и то же упражнение, каждая группа делала его по-своему, в соответствии со своим типом. Он объяснил три разных способа расширения груди: вдох воздуха, вздутие, с помощью сокращения мышц.
|
|
В добавление к дыхательным упражнениям он позже дал очень сложное упражнение сознательного использования воздуха и впечатлений – в котором настоящее дыхательное упражнение было соединено с другим. Упражнения требовали от человека всего внимания и полной концентрации, их могли выполнять только старшие ученики под контролем учителя; и они никогда не становились легкими.
Во время дыхательных упражнений в группах с Гюрджиевым двое из учеников упали. Он сказал, после того, как они пришли в себя, что они прежде делали обычные дыхательные упражнения. Они это подтвердили. Мужчина был профессиональным боксером, а женщина - профессиональной певицей.
В истории Еким Бея, Гюрджиев рассказывает, что относительно псевдо-школ дыхания, физического развития и принятия пищи, старый шейх сказал: «Пусть Бог покарает того, кто не понимая, тем не менее, ведет других».
Я часто останавливался у Пиндеров в Крайстчёрч. Они владели собственным домом с верандой, но жили на пять фунтов в неделю; тем не менее, в атмосфере дома присутствовали такое психологическое богатство, сокровища понимания смысла и цели существования, что я всегда чувствовал себя на подъеме, приезжая к ним. Разговоры наши всегда касались Гюрджиева и Учения.
Об Успенском Пиндер говорил: «Все, что есть ценного у Успенского, он получил от Гюрджиева, и все это только в его уме. Он пренебрежительно отбросил движения и даже признается в своей лености. Главное его разногласие с Гюрджиевым в том, что он, Успенский, думает, что он знает все лучше, и может отбросить остальное. Я встречал Успенского в Екатеринодаре, когда служил в армии под началом Хольмана и Деникина. Орейдж написал мне, и по его я просьбе я взял Успенского в свой штат; по воле случая военное министерство сделало меня ответственным за его жалование, и платил я его из своего собственного кармана. Я знал Успенского очень хорошо. В то время он, казалось, работал в гармонии с Гюрджиевым, о котором упоминал, а после, в Тифлисе, Гюрджиев нашел меня. Позже между Успенским и Гюрджиевым как бы пролегла трещина, но я не знаю почему. Когда в Приорэ открылся Институт, я отправился туда со своей семьей, а когда Гюрджиев отправился в Америку, какое-то время руководил Приорэ. Однажды, чуть раньше, когда Успенский приехал в Приорэ, Гюрджиев не позволил ему переводить для переполненного англичанами, русскими и другими посетителями Стадии Хауса. Успенский, образованный русский, был без сомнения более подходящей персоной, чем я сам, англичанин, но Гюрджиев сказал, что раз я делал это обычно, то лучше мне продолжить. Успенский прерывал меня несколько раз, указывая на мой перевод, но Гюрджиев резко ответил: «Пиндер переводит меня – не вы».
Без сомнения для англичанина трудно было переводить Гюрджиева, поскольку даже русские с трудом понимали его русский; он специально ничего не облегчал. Успенский видимо думал, что понимает Гюрджиева и его внутреннее учение – хотя на самом деле это не так, и Гюрджиев предложил ему выбор остаться с ним и принять дисциплину, или пойти на разрыв. Тот эпизод был болезненным, но закономерным. Успенский знает теорию лучше, чем кто-либо еще, – у него есть знание, но у него нет понимания.
Когда люди, наподобие Успенского и его последователей, движимые собственной важностью, передают нечто не полностью переваренное, они ограничиваются, согласно Гюрджиеву, или рвотой или страдают от многолетнего несварения желудка.
|
|
Успенский никогда не мог забыть нападок Гюрджиева на него перед учениками. Успенский начинал в теософском обществе старого Санкт Петербурга и видел себя в роли успешного религиозного учителя – хотя возможно он этого и не осознавал. Он был, как я уже говорил, профессиональным философом.
Я просмотрел Tertium Organum и Новую Модель Успенского, но не видел ни одной из книг Николла. Оба – профессиональные писатели и философы, плагиаторы «мистических» писаний. Успенский, со всем его великим умом невежественен, что касается реальности; то, что Успенский отделит себя и своих учеников от Гюрджиева, было неизбежно. Странно, что говорят об «Учении Успенского» и «Системе Гюрджиева-Успенского»: Учение принадлежит Гюрджиеву».