К слову

Иногда приходится слышать мнение, что в раннем средневековье практически отсутствовало фехтование в общепринятом смысле. Будто бы наши тамошние предки не фехтовали в привычном смысле этого слова. Об этом, якобы свидетельствует отсутствие зазубрин на лезвиях найденных каролингских мечей и короткая рукоять, не удобная для фехтования. Выдвигались также предположения, что хват рукояти имел иной вид и били мечом только по незащищенному телу.

(Рис.)

(При этом забывается, что на клинках 9-10 веков, при тогдашней твердости металла, легко останутся зарубки или замины даже от удара по некоторым трубчатым костям.)

Основано это заблуждение на форме и длине рукоятей мечей, раскопанных в захоронениях.

Задумаемся на минуту о традициях класть в погребение вещи, равно как и обряжать покойного. Вспомните, во что одевают усопшего? В старье и стоптанную одежку и обувку? Или в новое и чистое!? Несложно догадаться, что и оружие усопшему клали красивое и новое, иной раз специально приуроченное к случаю. (Вряд ли покойник «будет рад» избитому пожившему мечу, полуисточенному ножу или гнутому копью.)

Не думаю, что по оружию из захоронений можно составить сколь-нибудь верную картину его применения. Так же сложно предположить, что скифы ежедневно (в быту) таскали на себе все золотое изобилие, которым их снабжали при захоронении.

Ритуальное оружие действительно не предполагалось для боевого применения. В лучшем случае оно могло использоваться в церемониалах, причем способ его удержания при этом весьма отличался от фехтовального.

РИС

О существовании же фехтования как такового (то есть системы предполагающей определенные действия и контрдействия холодным оружием), легче судить, опираясь на элементарную логику и здравый смысл.

Однажды нашего далекого предка осеняет, что под вражеский удар лучше подставить руку, чем голову. Правда, рука не меньше головы ощущает боль, и даже самый дремучий предок быстро осознает, что вместо руки лучше подставить что-нибудь твердое (палку, кость, лопату). Именно в этот момент мы и получаем рождение фехтовальной техники. Если конечно предок успел ударить в ответ и выжить, чтобы осмыслить опыт.

Подобную механику мне приходилось наблюдать на становлении бойцовского опыта у детей. Ребенок сам по себе идеальный объект для чистого эксперимента, ибо он есть незаполненная матрица, на которой четко отслеживаются все новые «записи» и результаты обработки практической информации.

Вывод прост. Когда становится возможным удар оружием и контрдействие на этот удар подобным оружием, и возникает то, что мы называем боевым фехтованием. Уровень такого фехтования зависит от многих причин (тип вооружения, серьезность подготовки, мышление, опыт), но сам факт его давнишнего существования вполне очевиден.