Процесс пошел

В марте 1985 года великая страна, похоронив последнего правителя-старца, с восторгом встречала молодого и запросто общающегося с народом Михаила Сергеевича Горбачева. По вечерам страна приникала к телевизорам, усваивая смысл новых понятий: перестройка, гласность, новое мышление. Всё казалось необычным в политике Горбачева – его частые «братания» с людьми, резкое улучшение отношений с западными странами, открытые речи, будоражившие умы. Надеялись на то, что перестройка станет прорывом в новую область человеческих отношений, где наивысшими ценностями будут не шикарная квартира, авто и дача, а сам человек. Все прежние годы человека нестандартного пригибали до уровня общей, серой массы, или срубали голову, если он пригибаться не хотел. И вот у людей появилась надежда…

А еще – гласность. Читатели, зрители и слушатели ошалели от шквала ранее закрытой информации. Говори, что хочешь, и не оглядывайся – это было непривычно. Вадим Шавырин торжествовал. Груз написанного и неопубликованного давил на него, мешал двигаться дальше. И вот – шлюзы открыты. Увидели свет его лежавшие под сукном очерки, а в голове – новые замыслы, замыслы, замыслы.

Был восстановлен без разговоров и скитаний по судам на прежнем месте работы в автобазе отец. Была допущена к защите докторской диссертации мать. Выпущен на свободу из Мордовского лагеря дядя – Виктор Александрович Кремлев.

Несколько дней Виктор прожил у них в Горьком, оттаивая душой, жадно поглощая свежие газеты и журналы. А затем поехал к отцу в Урень - начинать жизнь в сорок три года заново. В Урене его ждало разочарование. Здесь мало что изменилось за пять лет его отсутствия. Все также хозяевами положения чувствовали себя партийные бонзы, все так же дергал за ниточки как кукол-марионеток местных чиновников хозяйчик Гуркин. Из новостроек Виктор отметил лишь белокаменный пристрой к зданию райкома партии. Все объекты культуры ютились по-прежнему в деревянных строениях тридцатых годов, а в несуразной постройки Доме культуры было холодно и неуютно из-за отсутствия жизни.

«За что боролся?»- горестно-патетически думал Виктор, хотя с Уренем его «порочащая государственный и общественный строй деятельность» никак не была связана, он только в школьные годы здесь проживал. С поиска школьных товарищей и начал более глубокое знакомство с родиной. Эта процедура расстроила его еще больше – шестерых его одноклассников уже не было в живых! Один погиб пьяным за рулем, второй по пьянке повесился, третий скончался от полученных в драке побоев, еще один умер от рака, история смерти еще двоих была туманна, но тоже связана со злосчастным пристрастием.

- Долбаная водка!- выругался Виктор и… запил.

Поначалу отец воспринимал поведение сына сочувственно: «Настрадался парень. Я по лагерям все молодые годы мотался, теперь вот и сына угораздило».

- Но ведь ты не пил!- не согласилась с ним Палаша.- Хватило силов.

- И то правда,- ответил Александр Иванович, но решил не торопиться с окончательными выводами: должен сын одуматься, высшее образование за спиной, в научном институте работал, не глупый.

Но жизнь, ее застойная районная атмосфера не прибавляла Виктору Кремлеву трезвости и оптимизма. В редкие беспохмельные часы он с удовольствием прохаживался по райцентру – этой столице в миниатюре, где есть все учреждения, подобающие и главному городу страны: отделения госбанка и милиции, суд и прокуратура, дворцы партийной и советской власти, типография и почтамт, десятки контор и инспекций, школы, больница, универмаг, памятники революционерам и их вождю Ленину… Особенно удивляла центральная улица городка, носящая, разумеется, имя большевистского вождя – непривычным набором пород деревьев и кустарников, растущих по обеим сторонам тротуара: яблони и вишни, смородина и малина, ирга и крыжовник. Все дело в том, что после того, как рабочий поселок сделали городом, горисполком вынес решение перенести заборы огородов и палисадников до лицевой линии домов для расширения проезжей части улицы. Вот и оказались культурные насаждения в пешеходной зоне.

Собутыльническая стезя вывела Виктора на совершенно неожиданные знакомства. Среди постоянных клиентов пивной на неухоженном рынке он выделил и «состыковался» с двумя папашами запущенного вида, но, судя по их речам, с богатым прошлым. Одного звали Иван Степанович Кельин, было ему за семьдесят. Второй – Евгений Иванович Сухой, лет на пять моложе. Фамилии их о чем-то смутно напоминали Кремлеву, может быть, из истории жизни отца. В стариках его привлекала резкость суждений, с которой они обо всем высказывались, хотя многие из этих суждений он категорически не принимал. Крутые изломы судьбы тоже приучили его к резкости. Вот на этой почве они и сошлись: Кельин, Сухой и Кремлев.

Необычно был одет Кельин. В галифе полустолетней давности с заплатами на всех трущихся местах и калошах на босу ногу. Такой же старый, видавший виды френч с многочисленными дырочками на груди – следами креплений медалей и орденов. Из наград Кельин носил одну – медаль «За победу над Германией» с изображением Сталина. Сталин и являлся главной темой его пьяных разговоров.

- Сталин – великий человек,- постоянная его присказка.

- Но и мерзавец тоже,- добавлял Кремлев.

- Со Сталиным было все ясно и просто,- рассуждал Кельин.

- Ать-два и без рассуждений!- возражал Кремлев.- Или – к стенке.

- Так и надо!- не сердился на нового дружка Кельин, натура у которого была гибкая.- О деле голова пусть у начальства болит, а твое дело – дело делать. А то выдумали нынче моду – решения начальства оспаривать. Да еще дозволили самих начальников выбирать…

- Разгул, разгул демократии!- высказывался и Сухой.- Их бы, дерьмократов чиханых, в наши времена.

- Да ведь пока весь разгул только вот здесь, у пивного ларька, Евгений Иванович,- не соглашался Кремлев.- А с районной трибуны никто и не моги слова сказать!

- Но и бардак, болтологию нечего разводить, Виктор Саныч.

Однажды собутыльники поинтересовались фамилией нового знакомца.

- Кремлев,- ответил тот.

- Крем-лев…- повторил по слогам Кельин.- Знавал я в молодости одного.

Виктор же поинтересовался вечером у отца, знает ли он Кельина и Сухого.

- Кельин! Ванька-стукач?- с раздражением воскликнул Александр Иванович.- Поганый тип. А второй еще поганей. Жекой-бесом кличут. Потворил он в Минеевских лагерях чудес, потворил…И чего ты, сын, с этими выродками стакнулся? Никогда тебе этого не прощу, ежели всерьез.

- Да так, пап, случайное знакомство,- не хотел огорчать отца Виктор.

Собутыльников же своих после этого старался избегать. Да их скоро и так разлучила судьба. Началась Лигачевская антиалкогольная кампания, и базарный чапок был прикрыт. Задушевные пьяные беседы в общественных местах вести стало опасно. Водки купить сделалось проблемой. Кельин и Сухой ушли в глухое подполье, переключились на потребление спиртовых полуфабрикатов и суррогатов. Как-то раз Кельин пожаловался Виктору Кремлеву на судьбу-злодейку:

- Пьем всякую гадость: денатурат, тормозную жидкость, зубную пасту…

- Всю аптеку перепробовали,- добавил Сухой.

- Даже тушь бриллиантовую на спирту,- вспомнил еще Кельин,- даже от тараканов какое-то дерьмо…

А скоро Кельин Иван Степанович «дотараканился». Выпил с дремучего похмелья по ошибке разливного дихлофосу и в жестоких мучениях отдал богу свою грешную душу.

А Виктор Кельин через месяц после похорон базарного знакомца, устав мозолить глаза уренской милиции, был определен в лечебно-трудовой профилакторий при кирпичном заводе в Бобылевке.

Веревкин и Кельин накануне грядущих первых всенародных выборов депутатов в советы всех уровней отправились в народ зарабатывать популярность. Партноменклатуре поручено было стать депутатами. Звание сие – как знак качества на носителе его, оберег от гражданской и уголовной ответственности, важная ступенька в подъеме по партийно-хозяйственной лестнице.

Самая надежная категория избирателей для партноменклатуры – старая гвардия. На ее и сделали ставку братья Веревкин и Кельин (их общая мать Татьяна Максимовна Картузова подарила сына сначала Ивану Кельину, затем – Николаю Веревкину). Татьяна Максимовна, прошедшая горнило райисполкомовской работы, и на пенсии без дела не сидела. Работая в районном совете ветеранов, она с усердием организовывала для сыновей встречи с ветеранами на предприятиях и по месту жительства. Не случайно, однако, в районе ее прозвали «гром - бабой».

Активистом совета ветеранов, оставшись без собутыльника, заделался и Евгений Иванович Сухой. Выкупив за несколько стаканов водки медали и ордена у живого тогда еще Кельина, он гордо появлялся сейчас в разных собраниях, украшая президиумы блеском наград, среди которых нашлось место и десятку значков военной тематики.

- Маршал Жуков!- ехидничали иные ветераны, точно знающие, что в годы войны Сухой был вовсе не на фронте, а служил в Атазинском и Минеевском лагерях в должности начальника внешней охраны.

А общаться с народом райкомовским становилось все труднее. Разъяренные антиалкогольной кампанией деревенские мужики не желали слушать сладкоречивых партийных агитаторов. Коммунистов в открытую называли «прохиндеями», а выходивших из партии чуть ли не героями. А в главные народные герои-бузотеры в их глазах выходил смельчак Ельцин, свой в доску человек с простуженным голосом и мужланским обличьем.

- Вы бы лучше курева нам привезли,- заявляли райкомовским в деревнях.

Веревкин и Кельин уловили настроение масс и ехали на встречи с избирателями, загруженные пачками «Астры», «Дымка» и «Охотничьих», придерживаемых начальниками РАЙПО в условиях жесточайшего на них дефицита. Закурив, мужики мягчели и начинали ругать перестройку и Горбачева.

Проще было общаться с рабочими. С куревом у них проблем было меньше. Сметливые директора изо всех сил старались решить эту проблему, да и возможностей у них было больше, чем у зачуханных председателей колхозов. У Гуркина на заводе выступать – сама лепота!

Но на последнем собрании и гуркинцы развыступались, критику развели – там козы зеленые насаждения пожрали; а там штакетина в заборе выдрана, а починить некому; в ЖКО же творится форменное безобразие – в рабочее время чаи пьют!

- Сталина бы сюда! Куда Горбач смотрит! Ельцин бы такого не допустил!

- Целая революция!- удивленно шепнул кандидатам в депутаты Гуркин.

Вадим Шавырин в коммуниста Горбачева поверил и потому решил вступить в партию, тем более что редактор давно его пилил за беспартийность.

Отец же предостерег:

- Опять ты, сынок, против течения. Когда партия была всемогуща, ты ее сторонился. Когда из партии бросились врассыпную, ты в нее идешь…

- Это, может, и хорошо, что из нее побежали все примазавшиеся,- возразил Вадим.- А я хочу быть в одной партии с Горбачевым.

- Ну, смотри, сын, не оказаться бы прокляту вместе с Горбачевым.

Уже через месяц партийный Вадим Шавырин получил повышение по службе – из рядовых корреспондентов произведен в заведующие отделом советской работы. То есть освещать работу депутатского корпуса. Командировки на север области стали редкими.

А в стране назревал антигорбачевский путч. На душе у Вадима становилось все тревожнее. Успокоить душу, взяв командировку на неделю, он и укатил в Урень – освещать предвыборную кампанию.

- Это хорошо, что именно тебя направили,- высказали свое удовольствие Вадиму в райкоме кандидат в депутаты областного совета Кельин и его доверенное лицо Веревкин,- ведь мы из одного поколения, послевоенного, и за нами будущее. Не так ли? Нам вместе держаться надо. Так победим!

- Да, да,- добавил Веревкин.- Мы донашивали гимнастерки наших отцов, вдыхали с их волос запах солдатских костров…

- Не говори красиво, друг Константин,- заметил Кельин.- Видишь, человек устал с дороги. Его покормить надо.

Шавырина повели в ресторан.

- Ты молодец, однако,- подхваливал его Веревкин во время трапезы.- Я все твои публикации читаю. Истинный прораб перестройки! Как ты застойщиков в хвост и гриву расчесываешь!

- Да дай человеку поесть!- попытался урезонить Веревкина Кельин и здесь.

- Пусть Вадька слушает да ест,- отшутился Веревкин.- Он – наш человек. Ему ведь, как и нам крылья, подрезали. Окостенели бюрократы. Им бы на пенсии сидеть, а они нам, молодым, дорогу загораживают. Мертвецы хватают, так сказать, за ноги живых.

В первую поездку по району Вадим спланировал через Песочное, чтобы навестить Бориса, брата-практиканта. В деревне кипел субботник по ремонту кладбищенской изгороди. Руководил работой крепкий старик-баюн Семен Петрович Целиков. В выражениях песочновский долгожитель не стеснялся.

- Не так чапишь, дурень!- оговаривал паренька.- Слегу подсунь под прясло и гнети к земле, гнети!

Уважительно и как с ровней общался Целиков только с единоверцем Агафоном Ивановичем Кузнецовым.

- Крепкие старики!- заметил Веревкин.

- А-а, большевицкие контрики!- приветствовал райкомовских Целиков.- Какую агитацию опять приехали разводить?

- Во дает, Семен Петров!- смутился колхозный партийный секретарь, сопровождающий делегацию.

- Ничего,- успокоил его Кельин,- у нас сегодня гласность на дворе.

- Как дела, Семен Петрович?- поинтересовался у Целикова кандидат в депутаты.

- Дела, как сажа бела, - не оборачивая головы, отвечал старик, явно не расположенный к контактам с партийцами, так насолившими ему с тридцатых годов.- Гвоздя нет, штакету нет, чем хошь и работай!

- Почему не обеспечили?- строго спросил Веревкин у секретаря.

- Это к сельсоветчикам вопрос,- отбоярился секретарь.

- Что, партия уже отошла от дел?- посуровел Веревкин, и, громко, для Целикова:- Отправляйся в сельсовет, и чтоб через полчаса гвозди были! Понял, секретарь?

- Так его, бездельника!- похвалил Целиков инструктора и сделался более приветлив к уренским.

- И у вас, я гляжу, перестройка разворачивается?- спросил, улыбаясь, Шавырин.

- Приходится старикам, коль у вас, молодых, руки не доходят,- не без намека на более крупные дела, отвечал старик.- Затеяли переделку жизни, едрена вошь, а до конца не доводите. Все на Горбача свалили…

- Никак политикой интересуешься?- заело Веревкина.

- Дак все уши прожужжали. Молиться недосуг стало. Верно я говорю, Агафон Иванов?- спросил у старого друга.

- У меня телевизеров, газет в доме нету, так красота,- высказался Кузнецов.- Одни чунки во дворе вместо музыки похрюкивают.

- Ну, ладно, Семен Петрович,- не стал разворачивать разговор с чересчур резким стариком Кельин.- Будь здоров. Приходи голосовать-то. А если надо чего – обращайся. Помогу, чем могу.

- Манят, так города сулят,- махнул рукой Семен Петрович.- Мне ишшо и на других кандидатов поглядеть охота.

- Трудно с народом нынче разговаривать,- посетовал Кельин Шавырину.- У всех зубы прорезались.

- Семьдесят лет молчали. Не грешно…

Брата Бориса Вадим нашел в картофелехранилище, где подготовку семян вели заводские шефы.

- Сорок процентов гнили,- сокрушенно сообщил Борис, словно бы ничего интереснее этой заботы в отношениях с братом у них не существовало.- Заложили с осени сырым, вот и результат.

- Что, и контролировать закладку было некому?- спросил Кельин.

- Шефов бы не держали, если б народу хватало. Прошли времена, когда в каждой деревне должность открывателя ворот на околице была. Сегодня колхозник и швец, и жнец, и на дуде игрец.

- Изработались, что ли?- съязвил Вадим.

- Не то чтобы… Суеты, неорганизованности много, а эффективности нет. Я вот еще погляжу-погляжу на этот бардак, да и на аренду махну. Там сам себе хозяин.

- Отойдем в сторону,- прервал Бориса Вадим,- разговор есть.

Кельин и Веревкин, воспользовавшись паузой, спустились в холодный зев хранилища – общаться с народом.

- Ты что, всерьез хочешь на аренду перейти?- торопливо заговорил Вадим.- Аренда – детище Горбачева. Колхозному начальству – она как кость в горло. Уйдут Горбачева, а его обязательно уйдут, уйдет и аренда. Отделяться тебе напрочь от колхоза надо…

- В фермеры, что ли?

- Вроде. Бери шалежские земли. Все равно пустуют.

- Кто бы дал!- безнадежно махнул рукой Борис.- Нынче власть, как собака на сене: сама не ам, и другим не дам.

- А ты поищи по району. Вон, в Обходе, Красногоре, Карпове колхозы валятся. Что им, земли жалко будет?

- Нет, брат, многого в колхозных делах ты не понимаешь. Варягов ни в одной деревне не потерпят, сожгут, технику искурочат, и самому не сдобровать.

- А ты поменьше телевизор смотри. Рискуй, пока молод. Не получится – другую дорогу найдешь. Все равно колхозная система в рыночных условиях не жилец. Как говорится, скрестить не можно коня и трепетную лань…

- Ладно, посмотрю, чем заваруха между Горбачевым и Ельциным закончится.

Кельин и Веревкин, наобщавшись с заводскими шефами, щурясь на свет, выбрались из хранилища.

- Чем рабочий класс дышит?- поинтересовался Вадим.

- Зарплату Гуркин не выдает, и колхозный председатель за работу не рассчитывает. Раскричались до белого каления.

- Гуркин зарплату не выдает?- удивился Вадим.- Что, даже «денежный карман района» прохудился?

- «Волгу» новую, служебную купил, вот и остались люди без зарплаты.

- Недурно,- взял информацию на карандаш Вадим.

- Только, ради бога, об этом не пиши!- испугался Кельин.- А то нас подставишь, и рабочих тоже.

- Неужто так страшен Гуркин?- усмехнулся Вадим.

- Страшен не Гуркин, а гуркинизм. Директору стоит бровью повести, а доброхоты возмутителей спокойствия укротить мигом найдутся…

Вадим на сей счет промолчал, спросил:

- Куда сейчас?

- К Гуркину. Мы обещали рабочим помочь.

Шавырина райкомовские ходатаи за народ оставили в приемной, где три гуркинские секретарши обменивались свежей информацией о поступлении товаров в ближайшую сеть магазинов.

- Фи!- оценила Лидочка Чинч обувь Богородской фабрики.- Какое убожество! В прошлом месяце я итальянские достала.

- Ну, скоро Лидочка оденется у нас за границей, как английская королева,- завистливо проговорила секретарша, что за пишущей машинкой.

- Когда в Германию-то выезжаешь, Лидочка?- спросила секретарша, которая на побегушках.

- Осталось дооформить пару бумажек. Да дождаться дядюшку Курта, он сам должен за мной приехать.

- Надо же!- также завистливо проговорила первая секретарша.- Через сорок лет после плена своего спасителя нашел и решил отблагодарить. Ты там как сыр в масле будешь кататься, Лидочка!

- Да, дядюшка Курт содержит две фабрики.

- Замуж сразу выходи за немца!

- И без того плевала я на этот долбаный Союз!

- Да тебе хоть и в Израиль переехать,- заметила вторая секретарша.- С твоей нацией тебя там примут…

Лидочка укоризненно глянула на сослуживицу, украдкой кивнув на Шавырина: незнакомый, де, человек.

Двери директорского кабинета в этот момент открылись, и из них вышли райкомовские ходатаи, за ними – Гуркин.

Две «Волги» покатили к главному ростовщику района, мочальному магнату Николаю Матвеевичу Веревкину. «Денежный карман района», с трудом пересилив себя, ехал занимать деньги на зарплату черному люду.

Двухэтажный особняк Веревкина-старшего ослепил сияющей на солнце жестью крыши. Благородных кровей псов, без привязи бегающих в ограде, завидев посетителей, попридержал домработник.

- Большевистский привет верному ленинцу!- растопырив ладонь, двинулся Гуркин к возлежащему на диване хозяину.

- Это в каком смысле?- не понял шутки Веревкин-старший, не отошедший еще от послеобеденной дремы.

- В прямом, го-го-го! Кто у нас в районе самый ярый ленинец по части накопления дензнаков с изображением любимого вождя? У кого его портретов в кубышке больше всех? Вот ты ленинец и есть!

- Ох-хо-хо!- старчески дряблым голосом засмеялся Веревкин.- Ты всегда Василь Иваныч, метишь не в бровь, а в ухо!

Вадим дал Веревкину-старшему на вид лет семьдесят. О послевоенных лет уполномоченном райисполкома по центральной зоне он был наслышан немало, но о том, что Веревкин является самым богатым человеком района, узнал совсем недавно, когда начало лихорадить промышленные предприятия, и директора валом повалили к Веревкину в должники.

Гуркин и Веревкин, закадычные друзья как раз по послевоенным годам, когда напару выколачивали налоги с населения, долго не могли наговориться. Молодые за это время успели просмотреть половину эротического фильма по видео. Вадим уже и засомневался в полезности своего визита сюда. Веревкин-младший, видя скуку областного газетчика, решил развеять ее и развернул в доме отца обширную увеселительную программу.

Сначала был бассейн с горячей водой в подвале веревкинского особняка, затем – коньяк с ликером. Далее откуда-то появились девицы, начались танцы под сумасшедшую музыку, крутилось что-то порнографическое по видео…

И проснулся поутру областной газетчик, лежа в постели с одной из девиц, совершенно голой!

- Бедный-бедный Дон-Жуан!- укоризненно пропела девица.- Спит всю ночь невинным сном младенца.

- Ты кто?- приходил в себя Вадим.

- Я – твоя Анна!- улыбнулась девица и провела пальчиком по его груди.

- А ну, посторонись!- ошалело воскликнул Вадим, вспомнив вчерашнее и осознав сегодняшнее.

Напялил брюки, надернул рубашку. Подхватив ботинки, метнулся к выходу. Девица заливисто засмеялась вослед. А в ограде веревкинского дома его встречали огромные псы. Вадим отчаянно ринулся между ними и ощутил собачьи зубы повыше колена. Второй укус пришелся на запястье руки. Домработник, матерясь, бросился на псов, отводя часть ругательств и взбалмошному гостю.

Виктор Кремлев, пролежав, а точнее, отсидев в лечебно-трудовом профилактории два года, недолго наслаждался свободой, и вскоре вновь прописался по данному адресу. Антиалкогольная кампания еще не погасла, и на алкашей охота продолжалась. Впрочем, Виктор не шибко сожалел о повторном заходе в ЛТП. Пять лет Мордовского лагеря приучили его и в заключении уметь жить, а не просто дожидаться дня освобождения.

- Все испытывай, но удерживай только хорошее,- мудро рассуждал словами Библии его мордовский сокамерник Володя Знаменский.- Тюрьма развивает философские задатки благодаря наличию незанятого близкими людьми твоего пространства и времени.

Вот и в Бобылевском ЛТП Виктор зря времени не терял, тем паче режим здесь был много мягче лагерного, существовали неплохая библиотека и возможность общаться с нормальными людьми, а не только блатарями и зэками. Отдушиной для Виктора стала и выездная работа по заявкам уренских предприятий. На заводе у Гуркина в Кремлеве разглядели нужного для них специалиста. В Мордовском лагере он набрался умений по столярному ремеслу, а директор Гуркин затеял переоформление конторского интерьера, решив обшить все стены фактурной древесиной и рейкой. Фронт работ «элтэпэшникам» был обеспечен на несколько месяцев. С особым усердием Виктор оформлял директорский кабинет, затевая при этом с Гуркиным душевные беседы. И когда мастеру подошел срок вторичного освобождения из ЛТП, место работы и комната в общежитии ему были обеспечены.

Но Гуркин, облагодетельствовав алкаша, и не подозревал, что пригрел у себя на груди змею. Оценив пытливый Кремлевский ум и полагая, что чужой человек станет надежным хранителем секретов, он надумал посвятить мастера в одну из своих предпринимательских затей – предложил стать соучредителем – не больше, не меньше!- одной из посреднических фирм, которыми, как трухлявый пень опятами, начал обрастать завод с дачей зеленого света созданию всяческих товариществ с ограниченной и безграничной ответственностью, закрытого и сверхзакрытого типа.

Сущность деятельности таких фирм сводилась к одной схеме: выработанную коллективом продукцию толкнуть с выгодой для узкого круга лиц, состоящего из сынков, дочек, зятьев, сватьев и кумовьев руководителя и просто надежных людей, болтать не умеющих.

- Человек ты, Виктор Александрович, сравнительно еще молодой,- напутствовал компаньона Гуркин.- Новую жизнь тебе не поздно начинать, и лишний финанс не помешает, так ведь?

И тут борец за справедливость Кремлев, отсидевший за эту самую справедливость в Мордовских лагерях пять лет, вдруг возьми да и заяви:

- Позвольте отблагодарить за предложение… Но честь мне все-таки дороже финансов, Василий Иванович.

- Что?- остолбенел от удивления Гуркин.

- У людей воровать не хочу,- был еще более откровенен Виктор, - люди пашут, пашут, продукцию производят, зарплату не получают, а я паразитировать на их труде буду? Спасибо, Василий Иванович, не хочу.

- Да ты что, Виктор Александрович! Сбесился что ли?- выходил из себя Гуркин.- Да тебя запущенный механизм раздавит, как сморчка!

- Никто и не пожалеет. Ни кола, ни двора у сморчка, ни семьи, ни детей!

- Интересно, Виктор Александрович, очень интересно,- успокаивал себя Гуркин.- Ты, значит, мнишь себя героем-праведником, идущим по верному пути, а мы – большинство – идем в болото?

- Заблуждаться может и большинство. Но вы – не большинство, Василий Иванович. Вы – кучка бессовестных людей, наживающихся на бессловесном страхе зависимого от вас большинства. Боязнь же оказаться в меньшинстве меня не страшит. Я этот продукт сталинизма в себе изжил.

- Ого, так ты уже и на коллектив замахиваешься, а не только на кучку бессовестных людей! Тогда дела твои, брат Виктор, начисто проиграны.

- Коллектив – это сумма личностей, а не баранов. А сумма баранов, сами знаете, каким словом называется.

- Ну-ну, Виктор Александрович,- подводил итоги разговору по душам директор завода,- попробуй повторить подвиг мифического героя Самсона, вырвавшего две колонны храма над головами трех тысяч его врагов.

- При этом он и сам погиб,- выявил не худшее знание мифологии и Виктор,- но не сдался.

Последнее заявление Виктора Кремлева означало объявление войны Гуркину. Через неделю директор издал приказ об увольнении Кремлева по сокращению штатов. Кремлев обратился в прокуратуру с заявлением о незаконных действиях администрации в отношении его и о финансовых махинациях, допущенным директором завода Гуркиным, которые стали известны благодаря дружеским связям с работником планово-экономического отдела Ивановым. Так что не столь уж одинок оказался Кремлев в своей борьбе против механизма, посредством которого Гуркин собирался его раздавить.

Срочно прервав командировку после ночного рандеву в веревкинском особняке, Вадим Шавырин погрузился в изучение положения дел с избирательной кампанией на областном уровне. Открывшаяся картина угнетала. Железные проценты были определены по представительству в депутатском корпусе женщин, коммунистов, комсомольцев, рабочих, колхозников, интеллигенции… С чудовищной силой рвались в органы власти партийные функционеры. Правящая элита не желала терять своих полномочий и отдавать власть как раз тому народу, чьи интересы должна была выражать и защищать.

В действующем составе облисполкома Шавырина привлекла фамилия одного из заместителей председателя – Павла Александровича Шишкова. Не сын ли это того Шишкова, с которым был так дружен дед Федор Арефьевич? Вадим захотел встретиться с Шишковым.

Павел Александрович оказался пожилым уже человеком, который, впрочем, еще оказывался полезным для властных структур, потому его и не отправляли на пенсию.

- Внук Федора Арефьевича Шавырина, как я понимаю?- сразу поинтересовался хозяин обширного кабинета.

- Да, Федор Арефьевич умер несколько лет назад. А как сложилась судьба вашего отца? Я знаю лишь, что после войны его арестовали повторно…

- Увы, то же самое знаю и я. В новое время пытался сделать запрос в управление лагерей, но даты и места смерти так и не удалось установить.

- Видимо, он погиб еще до смерти Сталина?

- Скорее всего. Иначе бы выпустили.

- Этот бурный, насыщенный великими историческими событиями век…- иронически высказался Вадим, прощупывая почву политических убеждений собеседника.

- Да, мы кичимся миллионами жертв, принесенных ради слепорожденной идеи, издеваемся над слишком спокойным веком девятнадцатым. А чего ради нужны были все эти жертвы? Не ради ли такой же спокойной жизни?

- Так что же, Павел Александрович, после выборов новой власти развернемся к старому?

- К старым ценностям, создаваемым веками, несомненно. Но по части научно-технического прогресса придется нажимать во все лопатки за удирающим от нас западом.

- Выходит, у социализма в России нет будущего?

- У такого социализма, какой будто бы был…

- Казарменного,- подсказал формулировку Вадим.

- Да, у казарменного социализма будущего нет. Да и вообще, к чему все эти «измы» - копи-тализм, соси-ализм. Нам нужно нормально устроенное общество с равенством прав и возможностей обеспечить себе достойную жизнь. Вот и все.

- И не надо бояться богатеть?

- Ни в коем случае не надо. Деньги богатого всегда перетекут в карман также стремящегося разбогатеть, ведь богатые заинтересованы в приобретении ценных вещей, а эти вещи кто-то производит же! Умей работать головой и руками, и тебе не надобен никакой соси-ализм, дающий одинаковую жвачку и гению и тупице.

- Свежее рассуждение,- удивился Вадим, глядя на заместителя председателя облисполкома.- А в новую власть вы намерены идти?

- Выдвинули,- ответил Шишков.- Если люди сочтут меня для дела полезным, то готов еще послужить.

Приятное впечатление оставил после себя у Вадима этот крупный человек. Оно затушевывало неприятные воспоминания о рвущемся во власть ничтожно-мелком Кельине. Но если в органах новой власти сойдутся две такие величины, конфликт неизбежен. Интересной обещала быть в областном совете борьба нового со старым. И что любопытно: представитель старшего поколения выражает интересы молодых, а представитель молодого – старых.

Кельин в предвыборных баталиях прочно держал ставку на ветеранах. Этот контингент наиболее сплочен и мобилизован, да если на мобилизацию его работают такие энергичные люди, как Татьяна Максимовна Картузова да Евгений Иванович Сухой!

- Только через мой труп пройдет в областной совет тот человек, который не Кельин,- заявляла Картузова.

- Сукой буду, но не пущу антисталинскую заразу в область,- клялся Сухой в узком кругу верных сталинистов.

Впрочем, и ельцинистами некоторые из них не прочь были называться, находя в упрямом уральском мужике с внешностью бригадира со стройки черты самодержца, способного выпихнуть из Кремля Горбача с его Раиской.

Антигорбачевские настроения вовсю властвовали над умами и здешней партсовноменклатуры, видевшей в действиях ретивого реформатора покушение на их привилегии и спецкормушки. Одно исключение из конституции статьи о правящей роли партии чего стоило!

- Расстрелять «ревизиониста» за это мало!

- Роль райкомов принизил до уровня какой-то общественной организации вроде клуба любителей пива!

- Партию развалил!

- Бегут теперь все из партии как крысы с тонущего корабля!

- Василий Иванович Гуркин из партии вышел!

- Вот и до Союза ретивый перестройщик-переломщик добирается, опрос о нужности-ненужности его затеял…

Уренский контрреволюционный «моськизм» (моська-функционер лает на своего партийного слона-генсека, даровавшего ей свободу лаять) набирал угрожающую силу. И подобное по всей стране. Перестройка заставила грязь всплыть, забродить, цепляясь за теплое. «Караул!- кричала из Ленинграда большевичка Нина Андреева.- Девственности принципов лишают!» «Нас продали Западу!»- хором восклицали на собраниях сторонники методов «держать и не пущать». Вот в такой обстановке состоялись первые альтернативные выборы в местные органы власти в марте 1990 года.

3 апреля состоялась первая сессия областного совета. Коммунисты одержали на выборах блистательную победу. Девяносто процентов депутатов оказались партийными, что на тридцать процентов было даже больше, чем в совете предыдущего созыва. Вадим результатом был удручен, хотя к антикоммунистам себя не относил. Угнетало, что представители практически развалившейся партии не дадут хода реформам в области, призыв проводить которые все слабее и слабее доносился из Кремля.

Среди депутатов на первой организационной сессии Вадим увидел знакомые лица – Павла Александровича Шишкова и среди пятерых уренцев – Сергея Кельина.