2015-06-28
221
— Значит, ты собираешься вот так спокойно выдать меня замуж за сына какого-то мошенника! — весело констатировала Гвинейра. — Но если серьезно, отец, то как, по-твоему, я должна поступить? Отклонить предложение Уордена? Или с неохотой его принять? Мне следует быть исполненной достоинства или покорной? Плакать или кричать? А может, устроить побег?! Тогда твоя честь не пострадает вовсе. Если я скроюсь в ночном тумане, это ведь будет не твоя вина! — При мысли о таком волнующем приключении в глазах Гвинейры заплясали озорные искорки. Хотя бежать в одиночку было куда менее интересно, чем быть похищенной...
Силкхэм сжал кулаки.
— Гвинейра, я тоже не знаю, что делать! Разумеется, твой отказ поставит меня в неловкое положение. Однако мысль о том, что ты выйдешь замуж лишь ради спасения чести отца, для меня не менее мучительна. Я никогда не прощу себе, если твой брак окажется несчастным. Поэтому я прошу тебя... ну... как бы это сказать... проверить серьезность намерений Уордена и отнестись к нему с некой долей благосклонности.
— Ну хорошо, — пожав плечами, ответила Гвинейра. — Проверим, так уж и быть. Но ведь для этого нужно позвать сюда моего потенциального свекра, не так ли? И маму, наверное, тоже... Хотя нет, ее нервы этого не выдержат. С мамой мы поговорим позже. Итак, где мистер Уорден?
Джеральд Уорден ждал в соседней комнате. Ему все, что разыгрывалось сегодня в доме Силкхэмов, казалось весьма забавным. Леди Сара и леди Диана в общей сложности уже шесть раз посылали прислугу за нюхательными солями; кроме того, они по очереди жаловались на внезапное чувство тревоги и слабость. Горничные не присели ни на минуту. В настоящий момент леди Силкхэм полулежала в гостиной, приложив ко лбу пузырь со льдом, в то время как леди Ридлуорт в одной из гостевых спален умоляла супруга сделать что-нибудь ради спасения Гвинейры, в крайнем случае вызвать Уордена на дуэль. Полковник, разумеется, был не в восторге от подобной перспективы. Он лишь презрительно поглядывал на новозеландца и, судя по всему, хотел лишь одного: как можно быстрее покинуть владения тестя.
Сама же виновница суматохи, по всей видимости, отнеслась к предложению Уордена спокойнее всех. Конечно же, Силкхэм отказался сообщить дочери неожиданную новость прямо при Джеральде, но истерика такой темпераментной девушки, как Гвинейра, вряд ли смогла бы пройти незамеченной... Однако же из кабинета лорда, как ни странно, не донеслось ни единого вскрика. Когда же Уордена пригласили в кабинет, он застал Гвинейру без слез, но с горящими щеками. Чего-то похожего Джеральд и ждал: несомненно, его предложение оказалось для девушки сюрпризом, но не слишком шокирующим. Она направила взгляд своих прекрасных синих глаз на мужчину, который таким необычным образом добивался ее руки для своего сына, и с интересом уставилась на него.
— Возможно, у вас есть с собой фотография?
Гвинейра не собиралась ходить вокруг да около, а сразу же перешла к делу. Сегодня она показалась Уордену еще более обворожительной, чем вчера. Строгая синяя юбка подчеркивала стройную фигурку девушки, а блуза с рюшами придавала ей более взрослый вид. Зато копна роскошных рыжих локонов дочери Силкхэма на этот раз предстала перед Джеральдом во всей красе. Горничная лишь связала две пряди волос на затылке синей бархатной лентой, чтобы кудри не лезли Гвинейре в лицо. В остальном же они свободно спускались по плечам и спине девушки почти до самой поясницы.
— Фотография? — растерянно переспросил Джеральд Уорден. — Нет, фотографии нет... разве что план... и несколько эскизов, поскольку я еще хотел обсудить некоторые детали внешнего оформления дома с одним английским архитектором...
Гвинейра расхохоталась. Она вовсе не выглядела потрясенной или напуганной.
— Я спрашиваю вас вовсе не о доме, мистер Уорден! А о вашем сыне! Э-э-э... Лукасе Уордене. У вас нет с собой его дагерротипа или фотографии?
Джеральд Уорден покачал головой.
— К сожалению, нет, миледи. Но уверен, Лукас вам понравится. Моя покойная жена была красавицей, а все говорят, что Лукас — ее точная копия. Он высокий, выше меня, но стройнее. У него пепельно-русые волосы, серые глаза... и он прекрасно воспитан, леди Гвинейра! Его образование стоило целого состояния. Лучшие гувернеры из Англии... Подчас мне кажется, что мы даже слегка... э-э-э... переусердствовали в этом. Лукас... хм... короче, общество от него в восторге. И Киворд-Стейшн вам тоже наверняка придется по душе, Гвинейра! Наш дом возведен в лучших традициях английской архитектуры. Это не обычный деревянный домик, как у большинства колонистов, а настоящий большой особняк из серого песчаника. Поверьте, он прекрасен! И мебель я тоже заказывал в Лондоне, в лучших столярных мастерских. Я даже посоветовался с декоратором, чтобы все было в лучшем виде. Вам там понравится, миледи! Конечно же, прислуга в Киворд-Стейшн не так хорошо обучена, как ваши горничные, но маори послушны и схватывают все на лету. И мы можем разбить рядом с домом розарий, если вам...
Джеральд осекся, увидев нахмуренный лоб Гвинейры. Похоже, идея с розарием ей не понравилась.
— Я могу взять с собой Клео? — поинтересовалась девушка. Услышав свое имя, лежавшая под столом бордер-колли подняла голову и уже знакомым Джеральду преданным взглядом посмотрела на хозяйку.
— А Игрэн?
Джеральд Уорден не сразу понял, что речь идет о кобыле Гвинейры.
— Гвинейра, как ты можешь сейчас говорить о лошади! — вмешался помрачневший лорд Силкхэм. — Ты ведешь себя как ребенок! Речь идет о твоем будущем, а тебя волнуют какие-то игрушки!
— Ты считаешь моих животных игрушками? — вспыхнула Гвинейра, не на шутку обиженная таким замечанием. — Овчарку, которая выигрывает все соревнования, и лучшую охотничью лошадь в округе?
Джеральду гнев девушки был лишь на руку.
— Миледи, вы можете взять с собой все, что пожелаете! — поспешил вмешаться он. — Ваша кобыла станет красой и гордостью моих конюшен. Однако в этом случае нам стоит подумать о том, чтобы подыскать для нее подходящего жеребца.
А собака... ну, вы же сами прекрасно знаете, что я заинтересовался ею еще вчера...
Похоже, девушка по-прежнему сердилась, но ей удалось взять себя в руки и даже пошутить.
— Ах, вот в чем дело, — промолвила Гвинейра с лукавой усмешкой, но взгляд ее оставался таким же холодным. — Все это сватовство понадобилось вам лишь для того, чтобы заполучить лучшую овчарку моего отца! Теперь мне все понятно. И все-таки я подумаю над вашим предложением. Возможно, вы будете относиться ко мне с большим уважением, чем мой отец. Во всяком случае вам, мистер Уорден, удается отличить скаковую лошадь от игрушки. А сейчас позвольте мне удалиться. И тебя, отец, тоже прошу пока не беспокоить меня. Я хочу подумать обо всем этом в спокойной обстановке. Скорее всего, мы увидимся за чаем.
Гвинейра выскочила из кабинета отца. Внутри нее все кипело от ярости. Теперь, когда ее никто не видел, глаза девушки наполнились слезами. Как и всегда, когда ей случалось сердиться или помышлять о мести, Гвинейра отослала горничную и, задернув полог, свернулась калачиком в дальнем углу своей огромной кровати. Клео еще несколько секунд принюхивалась к двери, чтобы убедиться, что служанка действительно ушла, а затем проскользнула под пологом и прижалась к хозяйке, пытаясь хоть как-то ее утешить.
— По крайней мере теперь нам известно, кем мы являемся для моего отца, — прошептала Гвинейра, погладив мягкую шерстку Клео. — Ты — всего лишь игрушка, а я — ставка в карточной игре.
Поначалу, когда отец сообщил ей обо всей этой истории, Гвинейра отнеслась к ней куда менее серьезно. Девушку скорее развеселило, что ее отец тоже был не без грешка, к тому же это сватовство показалось ей шуточным. С другой стороны, отец явно бы рассердился, если бы она не захотела выслушать предложение Уордена! Не говоря уже о том, что он в любом случае загубил будущее своей дочери; в конце концов, что бы там ни решила Гвинейра, овцы достались бы Уордену! А ведь деньги, полученные от продажи этой отары, должны были стать ее приданым.
К счастью, Гвинейра не была одержима мыслью о браке, скорее даже наоборот: ей очень нравилось в усадьбе отца и больше всего она мечтала о том, чтобы однажды возглавить его ферму. Она бы наверняка справилась с этой задачей лучше брата, которого в загородной жизни привлекали лишь охота и скачки с препятствиями. В детстве Гвинейра часто мечтала о таком радужном будущем: она останется вместе с Джоном Генри на ферме и будет заботиться обо всем, позволяя ему жить в свое удовольствие. Тогда брат и сестра считали это отличной идеей.
— Я стану профессиональным наездником! — говорил Джон Генри. — И буду разводить лошадей!
— А я позабочусь об овцах и пони, — заверяла отца Гвинейра.
Пока дети были маленькими, лорд Силкхэм смеялся над этим и называл дочь «своей маленькой управляющей». Но чем старше они становились, чем почтительнее работники фермы отзывались о Гвинейре и чем чаще Клео побеждала на соревнованиях овчарку Джона Генри, тем меньше лорд Силкхэм был рад видеть в конюшнях свою дочь.
А сегодня он вообще заявил, что считает все, что делала для него дочь, игрой! Гвинейра с яростью вцепилась в подушку, но затем задумалась. Неужели лорд Силкхэм и вправду так думал? Или же... Что, если отец считает ее, Гвинейру, серьезным конкурентом своего единственного сына и наследника? Или как минимум помехой для его превращения в настоящего хозяина фермы. В таком случае Гвинейру здесь ждало незавидное будущее! Независимо от того, обеспечат ее приданым или нет, отец постарается выдать ее замуж до того, как Джон Генри закончит колледж, то есть в ближайшие несколько месяцев. Мать тоже торопила его; ей хотелось как можно быстрее приковать свою непутевую дочь к камину и пяльцам. А при нынешнем финансовом положении Силкхэмов Гвинейре не стоило рассчитывать на хорошую партию. Супругой лорда с такими обширными владениями, как ферма ее отца, она уже наверняка не станет. Хорошо, если ей достанется хотя бы такой муж, как лорд Ридлуорт. Не исключено, что дело и вовсе сведется к браку с каким-нибудь вторым или третьим сыном из дворянской семьи, работающим врачом или адвокатом в Кардифе, и переезду в его скромный городской дом. Гвинейра подумала о ежедневных чаепитиях, скучных беседах с соседями, заседаниях благотворительных комитетов... и содрогнулась от ужаса.
Но ведь был и другой выход — принять предложение Джеральда Уордена!
До этого переезд в Новую Зеландию был для Гвинейры игрой воображения. Весьма забавной, но неосуществимой фантазией. Одна лишь мысль о том, чтобы связать свою жизнь с мужчиной, живущим на другом краю земли... мужчиной, для описания которого даже собственный отец не смог найти больше двух десятков слов, казалась ей нелепой. Однако теперь девушка всерьез задумалась о Киворд-Стейшн. О ферме, на которой она может стать хозяйкой, женой колониста, прямо как в тех захватывающих романах, которые ей подсовывала горничная! Безусловно, Уорден многое приукрасил, когда описывал великолепие своего особняка и его гостиных. В конце концов, он хотел произвести на ее родителей хорошее впечатление. Вероятно, его ферма все еще достраивается и расширяется. В противном случае Уорден не стал бы договариваться с ее отцом о покупке овец! Гвинейра могла бы работать и обустраивать ферму вместе с мужем, помогать ему с овцами. На огороде она бы выращивала различные овощи вместо скучных роз с их шипами. Девушка уже видела, как она, вытирая пот со лба, идет за плугом, в который впряжен сильный вол, и ступает по впервые возделываемой земле.
А Лукас... ну, он хотя бы был молод и, по словам его отца, весьма недурен собой. О большем девушке не стоило и мечтать. Тем более что в Англии ей бы тоже пришлось выйти замуж отнюдь не по любви.
— Что ты думаешь по поводу Новой Зеландии? — спросила Гвинейра свою любимицу, почесывая ей брюшко. Клео восторженно посмотрела на хозяйку и как будто бы улыбнулась.
Гвинейра улыбнулась в ответ.
— Ну что ж! Решение принято единогласно! •— хихикнула девушка. — Хотя... нам нужно еще спросить Игрэн. Но спорим, что она тоже скажет «да», когда я обмолвлюсь насчет обещанного жеребца?
Отбор приданого Гвинейры вылился в долгий ожесточенный поединок между девушкой и леди Силкхэм. После того как леди немного отошла от своих обморочных приступов, вызванных решением дочери, она с привычным усердием принялась за подготовку к свадьбе. При этом она, разумеется, беспрерывно и многословно высказывала свои сожаления по поводу того, что торжество состоится не в имении Силкхэмов, а где-то «в глуши». И все же леди восприняла красочные описания особняка Уорденов в Кентербери с большим одобрением, нежели ее дочь. Кроме того, мать Гвинейры радовало, что Джеральд принимал живое участие во всех вопросах, связанных со свадьбой и приданым.
— Разумеется, у вашей дочери должно быть роскошное свадебное платье! — воскликнул он, когда Гвинейра отказалась от чудесного наряда с морем рюш и длинным шлейфом, заявив, что она собирается ехать на церемонию венчания верхом и все это великолепие будет ей лишь мешать.
— Мы проведем венчание либо в церкви Крайстчерча, либо, к чему лично я склоняюсь больше, в рамках домашней церемонии на моей ферме. В первом случае венчание, конечно же, будет выглядеть торжественнее, но найти подходящее место и хорошую обслугу для последующего праздничного приема будет не так-то просто. Поэтому, я надеюсь, мне удастся уговорить преподобного отца Болдуина приехать в Киворд-Стейшн. Там я могу принять гостей в соответствии с правилами хорошего тона. Избранных гостей, разумеется. На свадьбе будет присутствовать лейтенант-губернатор, самые важные представители британских властей, крупные предприниматели — вся верхушка светского общества Кентербери. Поэтому платье Гвинейры должно быть безупречным. Ты будешь прекрасно выглядеть, дитя мое!
Джеральд легонько похлопал Гвинейру по плечу и удалился, чтобы поговорить с ее отцом о перевозке овец и лошадей. Мужчины единодушно решили больше никогда не вспоминать ту роковую карточную игру. Лорд Силкхэм отправлял отару овец и собак за океан в качестве приданого дочери, в то время как леди Силкхэм старалась преподнести знакомым помолвку Гвинейры с Лукасом Уорденом как весьма удачный союз с одной из старейших семей Новой Зеландии. В каком-то смысле это было правдой: родители матери Лукаса были одними из первых колонистов Южного острова. А если, несмотря на все старания леди Силкхэм, в гостиных ее друзей и шептались по поводу свадьбы Гвинейры, до ее матери и сестер эти сплетни не доходили.
Гвинейру же возможные пересуды волновали меньше всего. Она с огромной неохотой посещала многочисленные чаепития, во время которых ее так называемые «подруги» с наигранным восторгом отзывались о ее переезде, утверждая, что это «захватывающее» событие, а потом начинали вслух мечтать о своих будущих мужьях из Поуиса или какого-нибудь крупного города. В те же дни, когда никаких визитов не намечалось, мать Гвинейры настаивала на том, чтобы девушка пересмотрела все предложенные ей ткани для платья, а затем несколько часов неподвижно стояла перед портнихами. Леди Силкхэм приказала им снять мерки для нескольких вечерних и повседневных нарядов, заботясь о том, чтобы ее дочь во время поездки выглядела элегантно, как и подобает настоящей леди. Она никак не могла поверить, что первые несколько месяцев в Новой Зеландии Гвинейре понадобится скорее легкая летняя одежда, чем зимние вещи. Однако на другой половине земного шара, не уставал повторять Джеральд, времена года менялись местами.
Кроме того, новозеландцу постоянно приходилось выступать в роли посредника, когда между матерью и дочерью вспыхивал очередной спор о том, что нужнее — еще одно вечернее платье или третье платье для верховой езды.
— Не может быть, — взволнованно доказывала Гвинейра, — что в Новой Зеландии мне придется целыми днями наносить визиты соседям и участвовать в бесчисленных чаепитиях, как здесь, в Кардифе! Вы сказали, что это юная страна, мистер Уорден! Еще не до конца освоенная! Там мне не понадобятся шелковые платья!
Джеральд Уорден улыбнулся обеим женщинам.
— Мисс Гвинейра, не беспокойтесь, в Киворд-Стейшн вы будете окружены таким же утонченным обществом, как и здесь, — начал он, хотя и знал, что это беспокоило скорее леди Силкхэм, чем Гвинейру. — Однако расстояния между усадьбами там намного больше. Ближайший сосед, с которым мы поддерживаем дружеские отношения, живет в сорока милях от нас. В таких условиях на чай друг к другу не походишь. Кроме того, строительство дорог пока находится на начальном этапе. Поэтому мы предпочитаем ездить в гости верхом, а не в карете. Но это вовсе не значит, что наше светское общество является менее цивилизованным, чем английское. Вам скорее следует настроиться на продолжительные визиты, поскольку совершать однодневные поездки в Новой Зеландии чересчур хлопотно. А для этого вам, конечно же, понадобится соответствующий гардероб, — заметил Джеральд. — Кстати, я уже забронировал места на корабле. Мы отправляемся восемнадцатого июля. Судно называется «Дублин» и следует от Лондона до Крайстчерча. Часть трюмов уже подготовили для перевозки животных. Хотите сегодня после полудня поехать со мной и посмотреть на жеребца для вашей Игрэн, мисс Гвинейра? Мне кажется, за последние дни вы почти не выходили из гардеробной.
Мадам Фабиан, французская гувернантка Гвинейры, больше всего волновалась по поводу культурной отсталости колоний. Она на всех доступных ей языках сожалела, что Гвинейра не сможет продолжить свое музыкальное образование, тем более что игра на фортепьяно была единственным занятием светской дамы, к которому девушка имела хоть немного таланта. Но и здесь Джеральду удалось сгладить острые углы: разумеется, в его доме есть фортепьяно — покойная миссис Уорден прекрасно играла и постоянно занималась с сыном. По словам отца, Лукас был великолепным пианистом.
Удивительным образом именно мадам Фабиан удалось добиться от Джеральда более подробного рассказа о будущем муже Гвинейры. Преданная искусству учительница просто умела задавать правильные вопросы: когда речь заходила о концертах и книгах, театрах и картинных галереях Крайстчерча, в разговоре сразу же всплывало имя Лукаса. Похоже, жених Гвинейры был очень культурным и художественно одаренным молодым человеком. Он рисовал, музицировал и вел постоянную переписку с британскими учеными, в которой речь главным образом шла об исследовании необычного животного мира Новой Зеландии. Этот интерес будущего супруга Гвинейра, пожалуй, могла разделить; что же касается остальных склонностей Лукаса, они ее скорее пугали. От наследника «овечьего барона» девушка ожидала куда меньшей тяги к искусству. Пальцы ковбоев, о которых Гвинейра так любила читать, уж точно никогда не касались клавиш фортепьяно. Но, возможно, Джеральд Уорден и здесь все немного приукрасил? Безусловно, «овечий барон» хотел представить свое поместье и семью в лучшем свете. На самом же деле жизнь в Новой Зеландии окажется более суровой и захватывающей! Так что, когда пришло время собирать чемоданы и коробки для переезда, Гвинейра даже не вспомнила о своих нотах.
Миссис Гринвуд отнеслась к увольнению Хелен на удивление спокойно. После каникул Джорджа все равно собирались отправлять в колледж, поэтому в услугах гувернантки он уже не нуждался, а Уильям...
— Что касается Уильяма, я собираюсь подыскать ему более снисходительную воспитательницу, — заявила миссис Гринвуд. — Он еще совсем ребенок, и с этим нужно считаться!
Хелен старалась держать себя в руках и усердно поддакивала хозяйке, хотя все мысли девушки были заняты новыми воспитанницами, которых ей придется опекать на борту «Дублина». Миссис Гринвуд великодушно позволила гувернантке посетить воскресное богослужение и познакомиться с сиротами. Как и ожидала Хелен, они были хрупкими, недокормленными и запуганными. Все девочки носили чистые, но уже залатанные в нескольких местах серые платья, и даже у старшей из них, Дороти, под одеждой не прорисовывалось и намека на женские формы. Девочке едва исполнилось тринадцать, и десять из этих тринадцати лет она вместе с матерью провела в приюте для бедных. Сначала женщина где-то работала, но где именно, девочка уже не помнила. Она знала лишь, что однажды мать заболела и спустя некоторое время умерла. С тех пор Дороти жила в сиротском доме. Мысль о поездке в Новую Зеландию нагоняла на нее смертельный ужас, однако, с другой стороны, она была готова сделать все возможное, чтобы прийтись по душе своим будущим работодателям. Она начала учиться читать и писать только в сиротском приюте, однако изо всех сил старалась наверстать упущенное. Хелен для себя решила, что будет заниматься с Дороти на корабле и поможет ей восполнить пробелы в образовании. Она сразу же почувствовала симпатию к хрупкой темноволосой девочке, которая могла превратиться в настоящую красавицу при условии, что ее будут хорошо кормить и не давать повода ходить ссутулившейся и смотреть на всех с покорностью забитой дворняжки. Дафна, вторая по старшинству сирота, была немного смелее. Она долго жила на улице вместе с другими беспризорниками, и наверняка лишь благодаря удаче ее не уличили в воровстве, а нашли под мостом, где заболевшая и отощавшая девочка лежала без сознания. В приюте с Дафной обходились строго. Учительница считала, что огненно-рыжие волосы девочки — это признак чрезмерной жизнерадостности, и наказывала ее за каждый озорной взгляд. Дафна была единственной из шести сирот, которая сама вызвалась на переезд в Новую Зеландию. А вот Лори и Мэри, близнецов из Челси, необходимость этого путешествия вовсе не радовала. Обе девчушки были добрыми и услужливыми, когда понимали, что от них требуется, однако не слишком умными. Лори и Мэри верили каждому слову жестоких мальчишек, которые целыми днями рассказывали им о чудовищных опасностях морского путешествия, и не могли понять, почему Хелен так легко согласилась на переезд. А Элизабет, двенадцатилетняя мечтательная девочка с длинными светлыми волосами, напротив, считала решение учительницы отправиться за океан ради неизвестного мужчины очень романтичным.
— О, мисс Хелен, это будет как в сказке! — восхищенно шептала она. Элизабет немного шепелявила, из-за чего ее постоянно дразнили, и поэтому почти никогда не говорила громко. — Принц, который ждет свою возлюбленную! Он наверняка очень сильно тоскует и каждую ночь видит вас во сне!
Хелен рассмеялась и попыталась высвободиться из цепких объятий самой младшей из своих подопечных, Розмари. Рози было одиннадцать лет, но на вид Хелен не дала бы ей и десяти. Как кому-то могло прийти в голову, что этот испуганный ребенок способен самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, оставалось для девушки загадкой. До этого Розмари ни на шаг не отходила от Дороти. Теперь же, когда рядом появилась дружелюбная взрослая девушка, Рози, недолго думая, переметнулась к ней. Хелен было приятно чувствовать маленькую ручку девочки в своей, хотя она понимала, что поощрять столь сильную привязанность не стоит: дети уже получили работу в Крайстчерче и учительница ни в коем случае не должна давать Рози надежду, что после переезда девочка сможет остаться с ней. Тем более что будущее самой Хелен пока что было довольно туманным. Ответа от Говарда О’Кифа она так и не получила.
И все же Хелен приступила к подготовке своего приданого. Все свои небольшие сбережения она потратила на два новых платья и несколько комплектов нижнего, постельного и столового белья. За небольшую доплату девушке также разрешили взять на корабль свое любимое кресло-качалку, и Хелен потратила несколько часов, чтобы аккуратно его упаковать. Чтобы немного справиться с волнением, девушка рано начала собираться в дорогу и закончила все основные приготовления еще за четыре недели до начала путешествия. Однако малоприятную необходимость уведомить о своем отъезде родных она откладывала чуть ли не до самого отъезда. Когда же Хелен наконец сообщила семье неожиданную новость, все вышло примерно так, как она себе это представляла: сестра была шокирована, а братья не на шутку рассердились. Поскольку Хелен больше не могла оказывать им материальную помощь, юноши были вынуждены снова переехать к преподобному отцу Торну. Хелен же считала, что такая перемена пойдет Джону и Саймону лишь на пользу, и довольно откровенно высказала им свое мнение.
Что же касается сестры, Хелен ни на миг не поверила в искренность ее длинного письма. Разумеется, Сьюзен почти на страницу расписала, как сильно будет скучать по сестре, а в некоторых местах чернила даже размыло слезами, которые, однако, были вызваны скорее тем, что оплата обучения Джона и Саймона теперь ложилась на ее плечи.
Когда же Сьюзен и ее муж наконец-то прибыли в Лондон, «чтобы еще раз все обсудить», Хелен пропустила наигранные причитания сестры мимо ушей и объяснила ей, что переезд вряд ли что-нибудь изменит в их отношениях.
— Чаще, чем пару раз в год, мы и раньше друг другу не писали, — немного резко сказала девушка. — Ты слишком занята своей собственной семьей, да и меня в скором времени ждет что-то похожее.
Ах, если бы за этими словами скрывалось нечто большее, чем ее мечты!
Однако Говард по-прежнему хранил молчание. И лишь за неделю до отъезда Хелен, которая уже давно перестала каждое утро высматривать почтальона, Джордж принес ей конверт с множеством разноцветных марок.
— Вот, мисс Дэвенпорт! — взволнованно промолвил юноша. — Можете вскрыть его прямо сейчас. Обещаю, что не буду подсматривать и никому об этом не скажу. Я поиграю с Уильямом, о’кей?
Хелен в это время была с воспитанниками в саду, занятия на сегодня уже закончились. Уильям развлекался тем, что бесцельно катал мяч по площадке для крокета.
— Джордж, что это еще за «о’кей»? — по привычке одернула юношу Хелен, торопливо выхватывая из его рук заветное письмо. — Откуда ты вообще взял это слово? Из бульварных романчиков, которые читает прислуга? Ради всего святого, хотя бы не оставляй их лежать где попало. Если Уильям...
— Уильям не умеет читать, — перебил гувернантку Джордж. — В отличие от моей матери нам с вами это прекрасно известно, мисс Дэвенпорт. Но я больше не буду говорить «о’кей», обещаю. Вы будете читать письмо?
Хелен насторожило необычайно серьезное выражение, застывшее на лице юноши. Она ожидала от Джорджа скорее привычной лукавой усмешки.
Однако чего ей было бояться? Даже если мальчик доложит матери, что Хелен в рабочее время читает свои личные письма... через неделю она уже будет в открытом море... если только не окажется, что...
Хелен дрожащими руками разорвала конверт. Если мистер О’Киф больше не проявляет к ней интереса...
«Моя безмерно уважаемая мисс Дэвенпорт!
Слова не способны передать, как сильно меня тронули Ваши строки. Я не выпускаю Ваше письмо из рук с тех пор, как несколько дней назад его получил. Оно сопровождает меня везде; во время работы на ферме и редких поездок в город я время от времени нащупываю его в кармане и каждый раз утешаюсь и безумно радуюсь тому, что где-то далеко для меня бьется Ваше сердце. Должен признаться, что в самые темные часы моего одиночества я украдкой прикладываю его к губам. Этот лист бумаги, которого касались Ваша рука и Ваше дыхание, для меня так же свят, как те немногие вещи, которые напоминают мне о семье и до сих пор бережно хранятся в моем доме.
Но как нам быть дальше? Уважаемая мисс Дэвенпорт, больше всего на свете мне бы сейчас хотелось воскликнуть: «Приезжайте! Давайте оставим наше одиночество в прошлом! Сбросим старую кожу из мрачных сомнений и отчаяния, чтобы вместе начать новую жизнь!»
Здесь все замерло в ожидании первых запахов весны. Еще немного — и трава зазеленеет, а на деревьях распустятся почки. Как бы мне хотелось насладиться этой красотой и опьяняющим чувством пробуждения жизни вместе с Вами! Но чтобы осуществить эту мечту, увы, недостаточно одних лишь высоких светлых чувств, так что позвольте поделиться с Вами моими вполне прозаичными соображениями. Я бы с радостью прислал Вам деньги на переезд прямо сейчас, уважаемая мисс Дэвенпорт — ах, что уж там, милая Хелен! Однако мне придется подождать, пока не объягнятся овцы, чтобы примерно подсчитать, какой доход сможет принести моя ферма в этом году. В конце концов, я ни в коем случае не хотел бы начинать нашу совместную жизнь с долгов.
Сможете ли Вы с пониманием отнестись к этим обстоятельствам, уважаемая мисс Дэвенпорт? Захотите ли подождать, пока я смогу со спокойным сердцем позвать Вас к себе? Поверьте, мне этого хочется больше всего на свете.
Бесконечно преданный Вам
Говард О’Киф»
Сердце Хелен забилось с такой силой, что ей впервые в жизни не помешали бы нюхательные соли. Говард вовсе не отвернулся от нее! Он ее любил! А теперь она могла сделать ему приятный сюрприз! Вместо письма он получит ее саму! Девушка была бесконечно благодарна преподобному отцу Торну! И леди Бреннан! И даже Джорджу, который принес ей это чудесное письмо...
— Вы... вы уже дочитали, мисс Дэвенпорт?
Погрузившись в свои мысли, Хелен не заметила, что юноша все еще стоит рядом с ней.
— Хорошие новости?
Однако Джордж не выглядел так, словно собирался разделить с учительницей ее радость. В его глазах читался скорее испуг.
Хелен обеспокоенно посмотрела на воспитанника, но затем, не в силах сдержать своей радости, восторженно ответила:
— Лучшие новости из всех, которые я когда-либо получала!
Джордж даже не улыбнулся.
— Значит... он и вправду собирается на вас жениться? Он... не советует вам остаться здесь? — глухо спросил юноша.
— Но, Джордж, с чего бы ему советовать мне остаться? — От внезапно свалившегося на нее счастья Хелен совсем позабыла, что недавно она без устали повторяла ученикам, что не отвечала ни на какое объявление. — Мы отлично подходим друг другу! Он в высшей степени образованный и культурный молодой человек, который...
