Обучение 9 страница

Я видел родителей малышки, ее рождение, детст­во. Это тихий и болезненный ребенок. Очень много крестиков в этот период. Зная, что могу вмешаться в ее жизнь, я убрал два крестика, избавив ее тем са­мым от двух простуд: в первый раз — когда она по весне очень сильно промочила ноги, но продолжала с детьми пускать кораблики в ручье и доставать их, если они застревали, и вновь спускать на воду. Вовторой раз тоже весной, но уже годом позже, она во дворе сбивала сосульки с крыши пристроек около дома и грызла их. Это грозило ужасной ангиной.

Что произошло в тот миг, когда я поднял первый крестик? Конечно, убирал я его мысленно, просто си­лою воображения стирал. Подняв крестик таким об­разом, я увидел, как картинки, только что увиден­ные мной, прокрутились назад в обратном порядке... Прозвучал щелчок, я не понял, в каком месте. Был он приглушенный, после него стали прокручиваться те же события, но несколько измененные. Что же из­менилось?..

Няня, собирая малышку на улицу, надела ей ре­зиновые сапожки, а не войлочные, как раньше. Те­перь же малышка, пуская кораблики, не промочила ноги, тем самым избежала простуды. Во втором слу­чае, когда я поднял крестик, произошли тоже изме­нения: малышка за столом опрокинула на себя тарел­ку супа, за что была наказана — ее не пустили гулять на улицу в этот день, а на следующий семья уезжала за город. То есть жизнь продолжалась и опасность ан­гины миновала.

Когда я. поднял первый крестик, ощутил рядом с собой чье-то присутствие. От того, кто находился рядом, исходило тепло и шло чувство успокоения и уверенности в себе. Я хотел было открыть глаза и посмотреть, кто же это стоит рядом со мной, но не смог сделать этого. Мое внимание от ощущений те­пла, спокойствия и уверенности переключилось на бегущие одна за другой картинки. Так просматри­вался день за днем во всех случайностях. Если Учи­тель или Марк вносили какие-то изменения, я видел лишь измененный вариант. Должно быть, если я вносил какие-то изменения, они видели тоже только измененный вариант.

Юность: девушка жива и подвижна, очень общительна и разговорчива, весела. Ко времени замужества ее дорожки расходились веером. У нее будет много поклонников, но выбор падет на трех претендентов.

Наблюдая за ее жизнью, я вошел в ее образ, испы­тывая и радость, и переживания, и боль, обиду, разочарования — все, что она должна была испытать, пройдя через конкретные события. Я словно стал на какой-то период ею самой. И ужасно боялся сделать ошибку: поставить где-нибудь крестик, усложнив си­туацию. Но в этот момент я ощутил острую потреб­ность вмешаться и остановить миловидного юношу — удержать его от признания в любви. Я поставил кре­стик. События прокрутились назад, и вот идет изме­ненный вариант: он провожает ее до дому, держа под руку, вот его рука соскользнула ей на талию. Все как в первый раз. «Неужели ничего не изменится?!» — ужаснулся я. И в этот миг откуда-то из подворотни, громко залаяв, выскочила огромная собака. Я даже вздрогнул от неожиданности. Но юноша отпустил де­вушку и вжался в угол между домами, оставив ее без­защитной. У меня в голове проскользнула мысль: «Кошку бы!» — и тут же с дерева спрыгивает кошка… Собака бросилась теперь за дико кричащей кошкой, тем самым девушка избежала укусов. Я облегченно вздохнул. Юноша подошел к ней и попытался вновь обнять, шепча слова утешения. Она же оттолкнула его, влепив ему пощечину.

Таким образом я устранил одного претендента на ее руку, не усложнив тем самым ситуацию: девушке придется пережить разочарование. Но зато она неми­нуемо встретится с человеком, предназначенным ей в мужья Свыше. Если же в силу каких-то обстоя­тельств они расстанутся, к ней навстречу выйдет не­минуемо дублер. Я не желал ей зла, хотя и знал, как тяжела боль разочарования, ведь миловидного юно­шу она превозносила, считая его чуть ли не идеаль­ным мужчиной...

Больше серьезно я не вмешивался в ее жизнь, лишь просматривал и изменял некоторые мелкие ситуации. Я чувствовал себя в ответе за изменения в ее жизни и наблюдал лишь за обновленными варианта­ми ситуаций, которые изменяли Учитель и Марк.

Так была просмотрена вся ее жизнь. Как долго мы это делали — не знаю, но когда видения исчезли и я открыл глаза, женщина все еще стояла, преклонив колени. Марк подошел к ней, указывая нам жестом, чтобы оставались на месте, и обратился к женщине:

— Закрой глаза. Смотри и запоминай.

Через какое-то время женщина поднялась с ко­лен, опираясь на руку Ведущего, и повернулась ли­цом к Марку.

— Ты все хорошо просмотрела и запомнила? — спросил Марк, чеканя слова.

— Да, — твердо ответила женщина.

— Желаешь ли посмотреть некоторые ситуации еще раз?

— Нет, — так же твердо и уверенно прозвучал от­вет.

— Ты готова к переходу?

На лице женщины отобразилось волнение, каза­лось, в короткий миг ее охватила масса чувств. Но, овладев собой, она четко произнесла:

— Да, я готова к переходу.

— Благословляю во имя Бога Святого, — осеняя крестом женщину и все так же чеканя слова, прого­ворил Марк. Затем Марк, Ведущий, который стоял рядом с женщиной, и сама идущая на Землю в один голос произнесли:

— Аминь!

От вида этой церемонии у меня мурашки пробе­гали по телу. Я даже как-то вздрогнул. Посмотрел на Учителя, тот был спокоен, видимо, для него про­исходящее было знакомо.

В это время Марк и Ведущий взяли за руки женщину и подошли к самой воде. Марк стоял с одной стороны от женщины, Ведущий — с другой. Они внима­тельно следили за ней, она же сделала еще несколько небольших шагов в воде так, что ноги ее были по щико­лотки омыты водой. Стоя вот так, она подняла руки к лицу, откинула прядь выбившихся из туго заплетен­ной косы волос и наклонилась к воде. Я стоял немного сбоку от нее и мог видеть, что она делает. Женщина за­черпнула в пригоршню воды и умыла лицо, затем еще несколько раз зачерпывала воду и пила ее с жадно­стью. Я видел, как ее качнуло в сторону, но она удер­жалась на ногах, и тут к ней подошел Ведущий. Под­держивая, он увлек ее за собой.

— Удачи в пути! — пожелал им вслед Марк.

— Благодарю! — отозвался Ведущий, уводя за со­бой покорно идущую женщину.

— Куда они идут теперь? — поинтересовался я.

— Сейчас они держат путь к месту, называемому в Долине Перехода Лобное.

— Что это значит?

— Это место, с которого душа сходит на Землю и соединяется с телом в момент рождения ребенка.

— А как совершается этот переход?

— Ты хочешь спросить, что испытывает душа в этот миг? — уточнил Марк. - Да.

— То же, что и при уходе в этот мир на девятые сутки. Происходит движение по тоннелю, только те­перь в обратном направлении — к Земле, а не от нее.

— Что происходит при соединении тела и души?

— О Николай, я не смогу ответить тебе на этот во­прос, так как не знаю и сам. Все, что могу сказать, — соединение тела и духа — Таинство Божие.

Пока мы разговаривали, Учитель не вмешивался в нашу беседу. Наступила небольшая пауза, и Учи­тель спросил:

— Мы можем уйти?

— Да, конечно. Благодарю за помощь. И вот еще что, — глядя на меня, продолжил Марк, — Николай, хорошо запомни события этого дня. Придет время, и тебе придется деталь за деталью восстановить в па­мяти все происходящее сегодня.

— В день, когда я буду идти этим путем?

— Нет. Ты вспомнишь это не для себя, для дру­гих. Более ничего не могу тебе сказать. А теперь мо­жете возвращаться.

Не прощаясь и не говоря более друг другу ниче­го, мы разошлись в разные стороны. Учитель шел за­думавшись, я не прерывал его мыслей. Мне было на что смотреть здесь. Хотя бы само Озеро! Оно вызы­вало во мне неописуемое восхищение... Я любовался игрой света и волн. Мы шли вдоль озера по берегу. Мое внимание привлек крик, тонущий в общем шу­ме, разливающемся в воздухе. Голос показался мне знакомым. Оглянувшись, я увидел... и замер... Двое мужчин в белых одеждах, как у Марка, буквально во­локом по земле тянули к воде Шарля!..

— Учитель! — окликнул его я. — Учитель, смот­ри! Это же Шарль, твой подопечный!

Учитель подошел ко мне, и мы вместе смотрели на происходящее. Шарль извивался и кричал что-то нечленораздельное. Его вопли более походили на рев раненого животного. И вот они все трое в воде. Ви­димо, Шарля заставляют пить, а он отчаянно мотает головой, не желая касаться лицом воды. Тогда один из державших его мужчин наклонился к нему и сво­бодной рукой умыл его лицо. Но и после этого Шарль отказывался пить воду. Все тот же мужчина, что и умывал его, положив руку на голову Шарля, не­сколько раз с силою опустил ее в воду, задерживая в воде ненадолго. И вот Шарль, а он стоял на коленях в воде, ослаб и коснулся воды лицом, видимо, стал нить сам. Затем его подняли на ноги, и, пошатывающегося, один из державших его мужчин повел в сто­рону от Озера. Они уже затерялись среди людей, а я все еще пораженный увиденным, стоял и смотрел вдаль.

— Идем, Николай, — тронул за руку меня Учи­тель, желая вывести из состояния прострации, —
идем, ну сколько еще можно здесь стоять?

Не говоря Учителю ни слова, я все же пошел за ним. Так мы в молчании дошли до развилки дорог.

— Николай, ты хочешь вернуться домой?

— Нет, Учитель, я давно не видел тебя, мне хочет­ся побыть с тобой, поговорить. Если, конечно, ты не занят, то можно отправиться к тебе.

— Что ж, ко мне — значит, ко мне.

Он взял меня за руку. Миг и мы у его небольшо­го домика. Войдя в дом, Учитель прошелся по ком­натам, определив:

— Дважды приходил Николос. Наверное, что-то случилось. Хотя странно, что он ничего не оставил. Навещу его завтра. Я совсем выбился из сил. — И он подошел к шкафчику, в котором держал кое-что из непортящихся продуктов. Осмотрев критическим взглядом полочки, он констатировал: — Не мешало бы сходить на рынок, но я устал...

— Учитель, то, что я брал с собой в дорогу, почти цело. Нам на двоих хватит вполне.

— Хорошая мысль. Давай к столу свою дорожную суму. Я устал и голоден. Надо поддержать силы.

Пока я ходил за сумой, Учитель быстро пригото­вил напиток, взболтав сироп с водой. Мы плотно по­ели. Я почувствовал, как уходит от меня некое на­пряжение, сменяясь чувством удовлетворения. Вста­вать не хотелось. Мы так и сидели какое-то время с Учителем за столом. Он спросил меня, где я побывал. И я рассказал ему в первую очередь про Ютиша и Ле­онору.

— Знаешь, Учитель, меня интересует вот что: ка­ким образом Леонора оказалась в неизвестном месте _й почему ее никто не встречал и не искал? Ведь в го­роде знали, что Ютиш нашел девочку.

— Здесь есть своя загадка. Я же могу сказать, что девочка была некрещеной.

— Почему?

— Потому что такие дети часто теряются во Все­ленной, попадая в различные ситуации, проходя да­же мимо встречающих их.

— Что же теперь будет с ними?

— Не знаю, как распорядится Всевышний, но я отправлю в Космос полученную от тебя информацию. По праву Учителя я могу сделать это.

— А кому ты передашь о Ютише и Леоноре сооб­щение? — Мне была небезразлична их участь.

— Я передам эту информацию во Вселенский Банк Знаний. К кому она попадет, я не могу знать. Но жизнь Ютиша, я имею в виду его наказание, будет пересмотрена, а девочка, скорее всего, примет креще­ние и будет возвращена родным.

— Жаль... — непроизвольно вырвалось у меня.

— Чего тебе жаль?

— Мне жаль Ютиша, он очень привязан к малыш­ке и будет без нее страдать.

— Но, Николай, согласись, ты и сам говорил, что Ютиш недостаточно образован, значит, не может дать ей должного воспитания.

— Леонора же посещает школу!

— Она посещает начальные классы. А что будет после? Ты не задумывался над этим?

— Нет, я не думал...

— Вот и плохо. Ютиш в наказании, с твоих слов, пробудет еще более двадцати лет. Он не имеет права выходить за окрестности города. Куда он сможет уст­роить девочку, чтобы она смогла учиться дальше?

— Здесь может помочь школа, в которой она учит­ся, — продолжал настаивать я.

— Нет, начальные классы не направляют более никуда выходящих из их стен детей. Об этом долж­ны заботиться родители. А что может сделать Ютиш? Скажи мне что?

— Не знаю...

— Так вот, мне кажется, что сообщение о них в Банк Знаний Вселенной — самое правильное реше­ние. Разве ты не согласен?

— Согласен, — ответил я после некоторого молча­ния, вынужденный принять позицию Учителя.

Я все же был немного расстроен. И возможно, от расстроенных чувств забыл и об усталости. Я все уб­рал со стола. Разобрал кровать Учителю, постелил постель себе в той же комнате на тахте. Учитель на­блюдал за мной и улыбался. Я, несколько раз взгля­нув на него вскользь, видел лукавую усмешку в его глазах.

— Николай, — заговорил он, нарушая молча­ние, — ты не доволен сегодняшними событиями? Что тебя удручает? Не молчи, поделись.

— Не знаю, просто вид Шарля... Его сопровож­дающие применили к нему силу...

— Иногда приходится и силу применять.

— Ладно, что было, то было. Давай лучше ляжем отдыхать. Меня что-то в сон клонит.

— Николай, а мне интересно вот что: что имел в виду Марк, сказав, что тебе придется вспомнить все увиденное для других?

— Не знаю. Я не задумывался над этим.

— А знаешь, Николай, его слова можно восприни­мать как пророчество или предсказание.

— Почему?

Это чистые и возвышенные духи. Их нельзя обмануть. Им же открыто многое, что сокрыто от нас

— Поживем — увидим. Я устал, и у меня в голо­де путаются мысли

— Что ж, доброй ночи, Николай.

— Доброй ночи, Учитель.

Я сразу же уснул. А утром пришлось расстаться с Учителем, хоть у меня еще были к нему вопросы, но он был вынужден идти к Николосу.

СИЛЫ КОСМОСА

После посещения Долины Перехода у ме­ня возникло желание взять в руки крас­ки, кисти и мольберт. Полученное в Си­ноде образование на пятом и шестом уровнях давало мне возможность овладеть основами техники живо­писи и приобрести кое-какие навыки в работе с крас­ками. Конечно, я не пытался даже посягнуть на кра­соты игры света и теней, запечатленные в памяти на Озере Забвения, но у меня было желание прорисовать воду так, чтобы, глядя на холст, казалось, что она в движении, что она плещется, бьется о берег. Я, как говорится, с головой ушел в эту работу. Сначала по­лучалось просто рисованное изображение: картинка и никакого движения. Я испортил не один холст, но все же добился желаемого результата. Я нарисовал несколько небольших пейзажей, где непременно при­сутствовала вода. Не знаю, как бы оценили мои ра­боты художники-мастера, я же был доволен.

В работе находил удовлетворение и успокоение. На какой-то период я стал затворником, потому что ни у кого не бывал, а если кто приходил ко мне, то не заставал дома. Я рано утром уходил из дома. Бро­дил, выискивая более живописные, на мой взгляд, места, делал зарисовки, наброски. Потом, облюбовав какое-нибудь место, начинал рисовать, используя ра­нее сделанные наброски, совмещая их с выбранным видом. На один холст, как я подсчитал, у меня ухо­дило около трех недель.

И вот однажды я вернулся чуть раньше, завершив работу над очередным пейзажем. Я был в хорошем рас­положении духа и даже что-то напевал вполголоса. Придя домой, я в гостиной расставил свои готовые холсты и стал рассматривать свои работы и оценивать их, как будто я был критиком. Я так увлекся приду­манной ролью, что не заметил, как в дом кто-то вошел. Я не замечал этого присутствия очень долго.

— Последние работы более совершенны. В общем, эта маленькая коллекция заслуживает быть показан­ной более широкой аудитории, — констатировал я, критически рассматривая выставленные работы.

— Я тоже так думаю, — услышал я за спиной ба­бушкин голос. От неожиданности я даже вздрогнул. Повернувшись к бабушке, я увидел ее радостной и улыбающейся. Она похлопала в ладоши и еще раз озадачила меня:

— Николушка, ты у меня не только неплохой ху­дожник, но еще и актер!

— Бабушка, как долго ты наблюдала за мной?

— Почти с того момента, как ты вернулся домой.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Чего не может быть? — переспросила она.

— Не может быть, что так долго находишься в до­ме, а я совсем не чувствовал твоего присутствия.

— Тебе рассказать, что ты делал и говорил?

— Нет, не надо, — устыдился я своего поведения.

— Когда я зашла в гостиную, ты уже успел войти в образ критика. Я не стала останавливать тебя, noраженная твоей игрой.

— Ладно, не надо более об этом. А картины, скажи, тебе нравятся?

— Я уже высказала свое мнение. Мне больше все­го понравилась вон та, в центре.

— Хорошо, бабушка, я вставлю ее в рамку и по­дарю тебе.

— Зачем же, Николай?

— Она тебе понравилась, вот пусть и будет у те­бя. — Мне была приятна похвала бабушки, к тому же мне и самому по замыслу больше нравилась именно эта картина, которую выбрала бабушка.

— Ты серьезно подумай над своим предложением, Николай, — в голосе бабушки послышались строгие нотки, что означало ее недовольство.

— Чем я вызвал твое негодование, бабушка?

— Как чем? Тебе не мешало бы серьезно отнестись к своим работам и показать их более сведущим лю­дям, чем я.

Подобное заявление вызвало у меня смех, чем обидел бабушку еще больше.

— Не понимаю, над чем ты смеешься? Я говорю тебе серьезные вещи.

— Не обижайся, бабушка, просто все это, что ты видишь здесь, — несерьезно. Это лишь маленькая прихоть. Я никогда не стану художником, у меня нет к этому искусству призвания!

— Ты посмотри, что ты нарисовал и как!..

— Не отрицаю, мне нравится, но у меня более нет желания рисовать...

— Я совсем отказываюсь понимать тебя...

— Бабушка, — я подошел к ней и обнял ее, — пойми, мое призвание — перо, а не кисть. Конечно, если будет появляться желание рисовать и будет для этого возможность — я буду рисовать, но только для себя. И не более... Это для общего развития.

— А как ты намерен поступить с этими картинами?

Участь, одной уже решена — оправленная в рез­ную рамку, которую, я обещаю тебе, выстругаю сам эта картина будет доставлена в твой дом. Примерно то же самое произойдет с другими. Я оставлю себе лишь те, что мне особо понравились.

— Ты неисправим, Николай, — вздохнула ба­бушка.

— Почему же?

— С тобой бесполезно спорить, ты все равно сде­лаешь по-своему.

— Я огорчил тебя?

— И да и нет. Ты зрелая личность и можешь по­ступать во всем так, как хочешь. Прошло то время, когда ты нуждался во мне...

— Не говори так, бабушка, — перебил я ее, — ты не права! Здесь ты нужна мне более, чем когда-либо. С тобой в мою жизнь вошло что-то новое.

— Да, как же! Ты обещал навестить меня, а само­го и след простыл... И картину в рамке, позвольте уз­нать, когда доставите? — бабушка продолжала сер­диться. Так было и раньше, когда я, выслушав ее мнение, поступал по-своему.

— Бабушка, я не задержу подарок надолго, обе­щаю тебе... А ты... ты, правда, очень многое сделала для меня. Ты не раз уже возвращаешь меня к жиз­ни... Вот и теперь, когда ты здесь, я чувствую себя не таким одиноким, как раньше.

— Ты одинок?
- Да.

— Погоди, Николушка, как же так? А твоя девушка, что ты рассказывал мне... Она ведь ушла на­много раньше тебя, разве вы не встретились?

— Нет.

— Почему же? Ведь ты говорил мне, что вы лю­бите друг друга... Ты так верил в эту жизнь и в то, что вы встретитесь здесь, на небесах.

— Этому ты научила меня, но все вышло иначе.

Не понимаю. Объясни хоть, что произошло?

Мне пришлось рассказать ей все, что я знал, и, конечно, о своих безуспешных поисках Тамары. Я толь. ко скрыл разговор между Учителем и Николосом, который случайно подслушал. Теперь бабушка была расстроена еще больше, но уже не из-за картин. Она переживала за меня.

— А я-то думала, что хоть ты обретешь счастье... В тот раз я не стала спрашивать, почему в доме нет женщины. Думала, что ты сам меня с ней познако­мишь, а вышло вон как.

— Бабушка, а как ты?

— Что ты имеешь в виду? Одинока ли я? Да, это я не буду скрывать, Николай. Пока живу одна. А что будет дальше, Бог покажет.

— А твой муж, что с ним? Ты и раньше ничего не рассказывала о нем, почему, бабушка?

— Так сложилась моя жизнь, что в молодости я никого не любила. Красавицей не была, но ребята за мной ходили. Годы шли... Отец решил, что пора ме­ня замуж отдавать. Он у меня спросил: «Есть ли кто у тебя, дочка, на примете, кто сердцу мил?» А что я могла ему ответить? Холодно было сердце мое. Я так ему и сказала. Тогда он сам подыскал мне жениха.

— Бабушка, а что же ты так и пошла замуж без любви, за кого указали?

— Ох, Николушка, не я была одна такой в наши­то годы. На сердце холод... А лишний рот в доме дер­жать кто будет?.. Вот как исполнилось мне 17, так отец и объявил о моей помолвке с будущим мужем. Он с его родителями все заранее обговорил.

— А ты не знала?

Почему не знала? Догадывалась. Только отец в тайне имя избранника держал до самой помолвки. Мать знала, но тоже молчала. Не знаю, отец ли за­претил или верила в мое благополучие, что так спо­койна была. Когда отец сказал, за кого мне придется замуж идти, я ахнула. Да, было отчего!.. Семья по­богаче нашей, да и парень собою красив, не одна дев­ка по нему сохла. Мать мне сказала: «В хорошую се­мью идешь, дочка. И недалеко. В соседнем селе жить будешь. И парень собою пригож. Думаю, счастлива будешь». Только от этих слов защемило что-то в серд­це. Нехорошо мне стало, побледнела. Матушка ахну­ла, а отец: «Бывает такое в канун свадьбы». Они, ока­зывается, обо всем договорились: и когда сватов за­шлют, и когда свадьба будет. Пришлось смириться, хотя вплоть до свадьбы слезы лила. А после свадь­бы — и того...

— Бабушка, он что, совсем плохой был?

— Да нет, не так уж и плох. Ты поймешь меня: ко мне, как к женщине, ласков, а в остальном — все равно что зверь, грубый и жестокий. Я никогда та­ких не видела. Первое время мы неплохо жили, а как понесла я малыша, так он гулять начал да на меня покрикивать. А там и руки стал распускать.

— Что ж ты молчала? Родителям рассказала бы.

— Не могла. Боялась его гнев на себя навлечь, Да и доля женская такая — все терпеть. Чем доль­ше жили, тем хуже становилось. Детей трое было, Да не любил он их. Как подрастать стали, так он и на них руку подымал. Я защищала, как могла. Ус­тала я очень, стала Бога просить, чтобы поразил его болезнью, приковал к постели или уж совсем забрал. Грех на душу брала, но детей было жалко, особенно Первенца — отца твоего. Он старший, да мальчиш­ка, ему больше всех доставалось... А потом его убили.

— Не рассказывай об этом, я все знаю.

— Знаешь? — Брови бабушки изогнулись в удив­лении. — Кто тебе рассказал?

— Мой Учитель. Учитель?

— Да. Когда он шел меня встречать, он изучил мою жизнь, всю мою родословную. Он знает жизнь близких мне людей, все так, как оно было на самом деле.

— Что ж, тогда мне не надо будет вспоминать еще раз то, что вызывает во мне ужас.

— Бабушка, а где он сейчас? Ты что-нибудь зна­ешь о нем или виделась?

— Нет! Не хочу встречаться с ним. Он ненавистен мне. Но я его видела. Ведущий его приходил ко мне, говорил, что встреча возможна. Да я отказалась. То­гда он предложил мне посмотреть на него, может, что изменится, ведь его образ здесь иной и он во многом стал лучше. Он исправляется. Мне с трудом в это ве­рилось.

— И ты решилась посмотреть на него?

— Да, женское любопытство взяло верх надо мной.

— Что тобою двигало еще кроме любопытства?

— Пожалуй, ничего. Он был красивым мужчиной при жизни на Земле, и мне хотелось посмотреть на него, каким он стал. Любви я к нему никогда не ис­пытывала, а с годами стала ненавидеть...

— Ты была там, где находился он?

Нет. Его Ведущий показал его иным образом. Вот что я увидела: высокий широкоплечий мужчина с рыжеватыми волосами ниже плеч, оголен по пояс, штаны ветхие, изодранные, руки широкие, натру­женные. Я сначала видела его со спины. Он вышел из дома, если эту лачугу можно назвать домом... Ско­рее — нора в земле, лишь дверь деревянная, а в ней небольшое округлое отверстие, должно быть, вместо окна. Он вышел из своей лачуги и пошел вниз по тро­пе. Кругом подобные строения, кругом люди снуют, но все мое внимание было лишь на нем, я хотела ви­деть его лицо. Так он дошел до большого входа в го­ру и слился с потоком похожих на него людей. В полумраке я видела, как он работает. Но его лицо я не могла рассмотреть, лишь глаза вспыхивали двумя живыми огоньками, когда он поворачивался в сторо­ну горевшего вдали факела. У него длинная борода, отчего он еще больше казался похож на зверя.

— Почему ты в нем до сих пор видишь зверя?

— Не знаю, Николай, не знаю.

— А что было потом?

— Я все-таки рассмотрела его при нормальном свете, когда он вышел из забоя на улицу и умылся. Да, его Ведущий был прав, он действительно сильно изменился. Ему было так не присуще сострадание к другим. А что же видела я? Он помог дотащить руду в корзине споткнувшемуся человеку. Мало того, он прижал его к себе и говорил что-то успокаивающее, но я не могла расслышать его слов. Я не верила то­му, что видела.

— А как он выглядит?

— Я уже говорила, что он бородат. Издали похож на старика. А приглядишься — молод и полон сил. Глаза голубые, ресницы рыжие, почти бесцветные. Это все, что можно было рассмотреть на его лице. Ко­гда он повернулся боком, то прорисовался римский профиль.

— Твое любопытство было удовлетворено?

— Конечно, но сострадания, жалости или хоть ка­кого-нибудь интереса он во мне не вызвал, для меня он был и останется чужим человеком.

— И что же теперь?

— Да ничего. Все идет своим чередом. А Ведущий спросил у меня: «Хочешь ли ты, чтобы твоему мужу сообщили о твоем приходе?»

— Нет, — ответила я.

— Почему? — удивился Ведущий.

— Я хочу, чтобы он забыл обо мне, как и я о нем. Разве ты не видишь, что мы разные люди?

Твои слова обдуманны? - Да.

— И ты никогда не пожелаешь встречаться с ним, даже по истечении срока его наказания?

— А на сколько лет он отправлен на рудники?

— На двести лет, но теперь уже меньше. К тому же он исправляется, и я, как его Ведущий, буду хо­датайствовать о нем, чтобы сократили срок повинно­стей.

— Нет. Я не желаю видеть его ни сейчас, ни по­том. — Я была решительно настроена, и Ведущий не стал со мной спорить, особенно после слов: «Если он исправляется, значит, ему становятся не чужды боль и разочарование, он осознает, что есть истинная радость. А если так, то я не хочу ему причинять лишней боли. Он, наверное, тешит себя надеждой быть вместе со мной, но пусть лучше сразу знает: нет — и все».

— Я не совсем тебя понимаю, — сказал Ведущий.

— Пусть исправляется и дальше, но не ради ме­ня, а ради себя самого. Так он избежит разочарова­ния...

— Это понятно, но ты не хочешь, чтобы он знал о твоем приходе в этот мир?

— Да, я не хочу. Ты ему лучше сразу скажи, что в силу определенных обстоятельств мы никогда не сможем быть вместе.

— Я вижу, ты тверда в своем решении. И в тебе нет к нему никакого сострадания. А о любви лучше и не говорить: ты его никогда не любила.

— Я не буду отрицать твоих слов.

— Тогда я ухожу.

— Удачи в пути и в работе, — от души пожелала я Ведущему и проводила его до двери. — Вот такие дела, Николушка.

— Бабушка, но ты сказала, что живешь пока од­на. Что ты имела в виду?

— О! Я жду свою любовь... Да-да! Не удивляйся. Когда мне было около 40 лет, в нашем селе появил­ся врач. Знала, что он женат. Однако сердцу не при­кажешь. Старалась его избегать, но тщетно! В моем сердце жил он, и только он. Мне жизнь показалась краше. Я летала.

— А он? Как он относился к тебе?

— Несколько лет жила в сомнении... Однажды мои сомнения были разрушены: мы встретились слу­чайно в почтовой карете. В город нас ехало только двое. Всего несколько часов езды, а радость на годы! Конечно, меж нами не было ничего предосудительно­го. Он человек чести: узы брака святы. И я не пыта­лась разбивать его семью. Знаю, каково воспитывать детей женщине одной. А детей у него — семеро!

— И как же вы мирились со своим положением?

— А нам не надо было многого! Хватало при встре­че взгляда и улыбки. Иногда ночами во сне мы были вместе и счастливы. Именно сны и вселили в меня уверенность, что и здесь мы будем вместе. Ведь на­ши души соприкасались...

— Как прекрасна твоя история и необычна. Я рад за тебя, бабушка, если вы соединитесь и будете вме­сте.

— Я с нетерпением жду этой встречи. И хочу вый­ти его встречать.

— Ты уже что-то успела узнать?

— Да. Он болен чахоткой. Удерживала его на Зем­ле только я, а теперь его жизнь угасает быстро, и он очень скоро станет Путником...

В тот вечер мы засиделись допоздна. Пока мы си-Дели, я сделал рамку для картины, она получилась красивой. Бабушка взяла ее с собой, уходя домой.

Я ужаснулся, подсчитав по картинам, сколько вре­мени провел в уединении. Сад пришел в запустение. Я привел его в порядок и решил навестить Учителя, к которому у меня было немало вопросов. Его не было I дома, информация, оставленная для меня, сообщала что его надо искать у Николоса. У Николоса Учитель провел уже немало времени, а тот все не возвращался, бросить цветник на произвол судьбы было невозмож­но, и Учитель терпеливо ждал старца.