2015-06-30
656
(Егор 1997: 72-73)
В том же номере "Риска", в котором 19-летний Игорь делился своей жаждой всё новых членов, опубликовано письмо 27-летнего Дмитрия:
"Я не знаю, что такое проблема постоянного партнера. Просто с тех пор, как год назад он вошел в мою жизнь, она стала наполненной и осмысленной. Я хочу его постоянно, всё время, но дело не в этом: уже достаточно давно секс отошел куда-то на второй план, к тому же и жить нам негде, так что вместе мы по большей части гуляем по городу и пьем чай в гостях у его или моих друзей, давно уже ставших общими... Наверно, нас можно назвать постоянными партнерами, а для меня он никакой не "партнер", а любимый. И это навсегда."
(Дмитрий 1992)
Виктор из Одессы (Виктор 1997) пишет в газету "Диалог-плюс" о том, как он вошел в голубой мир.
"В лицо все вокруг улыбались, а у самих на уме было только одно: как бы поиспользовать, поиметь меня! Ведь я же тогда не отказывал!" Постепенно, присмотревшись, он стал иначе оценивать окружающее: "Я понемногу общался с геями, но познав подлость, цинизм в этом кругу, понял, что это всё не мое! То, во что я свято верил и надеялся, придя с армии, всё исчезло, как мираж. Я сам себе казался уродом, ущербным даже в том, что я геи, но <...> увидев весь колорит настоящего голубого контингента, который никогда не тусуется на плешках-точках, а живет в своем, недоступном для таких мире, понял и оценил его!"
Активист "голубой" периодики, называющий себя Сашей Дымовым, обращается к читателю "1/10":
"Слушай, как у тебя с общением? Иногда у меня складывается такое впечатление, что мы в нашем "голубом" мире взяли обязательство: процесс общения завершить досрочно.
Дежурный марафет, и вот мы уже за столом веками испытанным способом стараемся поскорее найти общий язык. Из распахнувшейся вдруг души вываливается весь набор достоинств и недостатков, перечисляются пикантные подробности предыдущих связей в наивном ожидании, что в них может быть что-то оригинальное, что они могут придать какой-то вес рассказчику. И когда ты уже должен, по всей вероятности, почувствовать себя избранным и осчастливленным, тебя... язык поворачивается с трудом сказать слово "приглашают" в постель. <...> Почему мы так спешим поставить точку? А потом, после ВСЕГО, остается только спросить:
"Ты меня любишь?" или проще: "Тебе понравилось?" и назначить новую встречу, которая ничем не будет отличаться от первой. Может быть только тем, что говорить уже будет не о чем.<...> Не знаю, как ты, а меня захватывает процесс сближения". Он описывает те мелочи, из которых складывается образ "встречного". "Мы встретились, и теперь всё в знакомстве наших душ и тел становится важным. Взаимопроникновение наших душ, поверь, не менее увлекательный роман, чем любая фантастика об иных мирах."
(Дымов 1995: 11)
Но дурные стороны геевской субкультуры не только в опасности СПИДа, не только в убогости и бедности мимолетных сексуальных контактов, ставших рутиной, дело еще в ущербности самой геевской субкультуры как таковой. Не всякая субкультура заметно обогащает общую культуру. Есть, скажем, воровская субкультура - из нее кое-что вошло в общую культуру народа (воровские песни, жаргон, кое-где и мораль), но из вошедшего большую часть стоило бы выкинуть. И уж во всяком случае духовное богатство человеческой личности определяется не ее субкультурой, а тем, что в человеке есть от общенациональной культуры и культурного наследия человечества. А то, что он получил от субкультуры, способно придать его личности некий колорит, если это нечто сопряжено с общекультурными интересами и ценностями.
О проявлениях гомосексуальности в русской культуре не раз высказывался Борис Парамонов, больше всего известный своими выступлениями по радио "Свобода". В одном из своих очерков на эту тему он весьма ехидно прошелся по ликующим тирадам энтузиастов геевского движения в России в связи с отменой статьи, каравшей за гомосексуальные сношения. Теперь, мол, не замедлят появиться новые Чайковские и Бердяевы и будут свободно творить культуру, спокойные за свою свободу.
"Наивные ожидания, - охлаждает их пыл Парамонов. - Теперь, в лучшем случае, будет создаваться гомосексуальная субкультура, а гомосексуальная культура - Культура с большой буквы - сойдет на нет. Джеймс Болдуин - не Уитмен.
В чем тут дело? В понятии и практике репрессии.
Культура возникает как результат репрессии первичных инстинктов. Сказать понятнее и сильнее: она возникает тогда, когда существует цензура. Цензура, взятая уже не только в узком смысле институций литературного контроля, но как набор обязательных норм, правил игры, принятых в данной цивилизации <...> Нормативность угнетает, репрессирует. Богатство человеческих переживаний не может уложиться и выразиться в этих жестких и узких рамках, и оно ищет обходных путей, сублимируется. Так и создается высокая Культура. Она не может быть непосредственным криком души - как бы ни была высока ваша душа. Она, собственно, и не может быть красива вне этих узких рамок. Душе нужны узкие врата, чтобы сказаться. Она должна пролезать в игольное ушко, чтобы создать нечто высокое, "создать прекрасное из тяжести недоброй".
А сам по себе гомосексуализм - как и все наши страсти - это не более чем "тяжесть недобрая". Большей культуротворческой энергией он обладал именно потому, что - в отличие от прямого (как говорят в Америке) секса - не институционализировался (по крайней мере в нашей иудео-христианской культуре)".
"Тяжесть недобрая"? Как всякая страсть? Но тогда и любовь вообще - "тяжесть недобрая". И порою это так. Тяжесть, наверное, не в самой гомосексуальности, а в атмосфере вокруг нее. Что же касается большей способности гомосексуалов к культурному творчеству, то и причины этого и сам факт еще под вопросом.
А дальше у Парамонова о ситуации в России: "Становится свободнее, но - не интереснее. Тут в том-то и дело: свобода отнюдь не всегда ведет к разнообразию и богатству красок. Отпадает необходимость во многих, вчера еще обязательных сублимациях. Но Бердяев, которому не нужно сублимировать свой гомосексуализм, никогда не напишет книгу "Смысл творчества", не претворит в философию свои элементарные инстинкты" (Парамонов 1994).
Разумеется, Борис Парамонов полностью одобряет отмену 121!й статьи и отнюдь не призывает к восстановлению политической и литературной цензуры. Он только не приветствует вседозволенность и чувство полной и абсолютной свободы. Он за некоторую самодисциплину, и даже не только само-. За моральный контроль общественного мнения над личностью. Когда наступает абсолютная политическая свобода, то воцаряется анархия, ведущая к большому кровопролитию. Когда декларируется абсолютная свобода творчества, приходят к господству пошлость и безвкусица, потому что крикливости легче пробиться, пестрота заметнее. Когда вводится абсолютная свобода любви - вплоть до анонимного секса и постоянной смены партнеров, секс обесценивается, а любовь отмирает.
Трехтомная история сексуальности Мишеля Фуко оказала огромное влияние на исследования в этой области, способствовав популярности "конструктивистских" концепций. Моя книга не "конструктивистская". В ней на первом плане не общество, конструирующее матрицы для сексуальных типов, а личность, выбирающая для себя сексуальное поведение в соответствии со своей природой, биографией и средой. Личность не является безвольной и безответственной отливкой сконструированной обществом матрицы. В сложной игре разнообразных факторов, с которыми личность вынуждена считаться, возникают разные варианты, и свою сексуальную ориентацию можно проявлять по-разному - войти в гомосексуальную субкультуру или создать гомосексуальную семью, жить в промискуитете или в прочной любовной связи, эпатировать общество открытыми проявлениями своей сексуальности или предпочитать интимность, жить преимущественно сексуальными интересами или гармонично сочетать их с другими. У личности есть выбор, и этот выбор она делает на основе собственной воли, богатства духа и моральной ответственности.
Гомосексуальный с 13 лет, наш телеобозреватель и бывший министр Андрей Черкизов (1997) в интервью "Московскому комсомольцу" сказал, что, по его мнению, серьезной гомофобии у нас в стране нет. "Я считаю это очень важным. Только я бы не хотел, чтобы члены моего "профсоюза" навязывали свой образ жизни, свой образ мыслей обществу, так же, как я бы не хотел, чтобы общество навязывало свои представления о жизни членам моего "профсоюза". Плохо быть гомофобом, но плохо быть и воинствующим педерастом".
Конформность - это явление не культуры, а субкультуры, потому что именно община, коммуна заботится о монолитности и добивается одинаковости и изоляции от мира. Это легко заметить на опыте коммунаров, коммунистов и религиозных сект. Личность же вырастает на основе общей культуры и предоставляемых ею возможностей разнообразия и изменчивости. В возможности их выбора - подлинная свобода. Всякая субкультура, а гомосексуальная в особенности, ограничивает личность. Как выразился Мэннинг (Manning 1996: 94, 107), эта субкультура является "монолитом" и отличается "бездумным единообразием". При всем сходстве сексуальных пристрастий клонированная фигура гея и Чайковский - на разных полюсах.
