2015-06-24
282
– Прелестная Джули, моя Джули… – шептал он.
– Наш мэйферский дом тебе непременно понравится, – пообещала я.
– О да, – откликнулся он, – уверен.
– А когда Ричарду наконец надоест сидеть в Рамплинг-гейте, мы вернемся домой.
ПОППИ 3. БРАЙТ
Разлучница
Поппи 3. Брайт опубликовала четыре повести и два сборника рассказов. Ее произведения печатались в антологиях «Лучшая Американская эротика» («Best American Erotica», «Лучшее из новых ужасов» («The Mammoth Book of Best New Horror»), «Диско 2000» («Disco 2000») и других. К последним ее работам относятся повесть «Пластмассовый Иисус» («Plastic Jesus») и сборник новелл «Виновен, но психически ненормален» («Guilty But Insane»), изданные в Subterranean Press. Поппи 3. Брайт вместе со своим мужем, Кристофером, проживает, в Новом Орлеане.
Автора нередко причисляют к «любителям вампиров», но к этой теме относятся лишь два произведения Брайт: повесть «Потерянные души» («Lost Souls») и публикуемый здесь рассказ.
«Вампиры открывают в области ужасов самую проторенную тропу, ведущую к клише, – говорит Брайт. – И все же огромное большинство авторов рано или поздно обращаются к этой теме, возможно, по той причине, что знакомая канва как нельзя лучше способствует проявлению индивидуальных способностей… Создание образов существ, которые живут за счет энергии других людей, требует от автора способности постигать темные глубины собственной души».
Мой дядя Эдна был забойщиком свиней. Каждый день, возвращаясь с бойни, он приносил с собой запах свиных выделений и крови, и, если к этому времени я не наливал ему ванну с ароматическими эссенциями и мыльной пеной, он шлепал меня по заднице до тех пор, пока его разбухший пенис не начинал толкать в бедро.
Как я уже сказал, он был забойщиком свиней. Только по вечерам, когда он облачался в атласный халат, вы ни за что об этом не догадались бы. Он с видом сказочной крестной феи располагался в старом доме при ферме, прихлебывал из бутылки «Джека Дэниэлса» и проклинал шлюху, соблазнившую его сожителя.
– Разлучница! – визжал он, стучал кулаком по столу и бренчал браслетами с фальшивыми бриллиантами, которые всегда носил на своей костлявой руке. – Как он мог ею увлечься, когда у него был я? Как он мог так поступить, мой мальчик?
Его негодование не было лишено смысла, потому что даже размазанная губная помада и торчащие из-под халата волосы на груди не могли испортить определенной привлекательности, присущей дяде Эдне. Что еще более странно, так это то, что эта шлюха и не помышляла уводить его сожителя. Дядя Джуд, который жил с дядей Эдной с тех пор, когда тот еще был просто Эдом Слоупсом, внезапно превратился в гетеросексуала и увлекся крашенной хной девицей из бара, называвшей себя Верной. То, что для нее было вечерней забавой, дядя Джуд принял за величайшую страсть всей своей жизни. И больше мы его не видели. Мы никогда не могли понять его поступка.
В то время, когда ушел дядя Джуд, дяде Эдне было тридцать шесть лет. С тех пор годы и виски сильно его потрепали, но дядя отлично умел накладывать макияж, и, как мне кажется, дядя Джуд снова мог бы в него влюбиться, если бы они только встретились.
Но я ничем не мог им помочь, а кроме того, в то время меня больше интересовала ловля змей и лягушек, чем сердечные дела взрослых. Однако через несколько лет я услышал, что Верна снова появилась в нашем городке.
Я сразу понял, что дядя Эдна не должен об этом знать. Иначе он взял бы свой дробовик и стал бы за ней гоняться, а потом его до смерти затрахали бы в тюрьме. Кто бы тогда позаботился обо мне? В школе я обратился к одному парню. Он заставил меня отсосать его член прямо посреди кафетерия, но зато я вернулся домой с четырьмя таблетками ксанакса. В тот же вечер я все их бросил в бутылку «Джека Дэниэлса». Очень скоро дядя захрапел, как бензопила, и стал пускать слюни на свой вечерний наряд. А я отправился на поиски Верны. Не то чтобы мне очень хотелось с ней встречаться, но надеялся узнать, где она в последний раз видела дядю Джуда.
Я оставил велосипед через дорогу от единственного в нашем городке бара «Нежная кварта». Внутри парами стояли и танцевали мужчины. Некоторые принарядились в платья, но в основном все были в джинсах и фланелевых рубахах – ведь мы жили в простом рабочем городке.
А потом я увидел ее. Верна втиснула свою мясистую задницу в кабинку и прижималась к сидящему там мужчине. Второй сидел напротив и смотрел на них, чуть не плача. Я узнал их: это были Боб и Джим Френчетт, давным-давно женатая пара. Рука Верны с ярко накрашенными ногтями лежала на бедре Боба и поглаживала поношенную ткань джинсов.
Я прошел прямо к их столику.
Джим и Боб были слишком заняты, чтобы обратить на меня внимание, а Верна, казалось, не узнала меня. В последний раз она видела меня еще ребенком и тогда едва ли заметила мое присутствие, поскольку сидела, опустив голову и присосавшись к шее дяди Джуда. Я заглянул ей в лицо. Ресницы слиплись от черной туши, на веках маслянисто поблескивали бирюзовые тени, а ярко-красный рот казался открытой раной. Затем ее губы дрогнули в насмешливой улыбке.
– Что тебе надо, мальчик?
Я не мог придумать, что сказать. Я даже не знал, как вести себя дальше. Я отшатнулся от стола, пальцы задрожали, а щеки вспыхнули огнем.
Я уже отстегивал велосипед от фонарного столба на другой стороне улицы, когда в дверях бара показалась Верна. Она пересекла пустынную улицу, пригвоздив меня к месту неподвижным взглядом по-волчьи бледных глаз. Я хотел запрыгнуть на велосипед и унестись прочь или просто убежать, но не мог. Я хотел отвести глаза от блестящих, словно свиные внутренности, накрашенных губ и тоже не мог.
– Твой дядя… – прошептала она. – Это ведь был твой дядя Джуд, верно?
Я затряс головой, но Верна, продолжая улыбаться, нагибалась ко мне, пока ее губы не оказались на уровне с моим ухом.
– Он был отвратительным трахальщиком, – сказала она.
Острые ногти Верны впились мне в плечо. Она прижала меня к фонарному столбу, а сама опустилась на колени.
Горячая желчь поднялась к горлу, но я не мог даже шевельнуться; второй рукой она расстегнула мне брюки.
Я старался, чтобы мой член не поднимался, правда старался. Но ее рот, казалось, нагнетал в него кровь, притягивал к самой коже. Мне казалось, она вот-вот вырвет его с корнем. Язык скользил по яйцам, проникал в мочевой канал. И вдруг у основания члена возникла пронзительная боль, чего никогда не было во время подобных забав с другими мальчишками. А потом, как я ни сдерживался, я изверг сперму, и Верна глотала ее так, словно жутко проголодалась.
Наконец она вытерла губы и рассмеялась. Потом поднялась, повернулась и зашагала к бару, словно меня здесь не было. Как только дверь за ней закрылась, я упал на колени и меня рвало, пока не заболело горло. Но даже в тот момент, когда запах и вкус полупереваренной пищи заполнили мне рот и нос, я почувствовал, что мой член снова твердеет.
Чтобы сесть на велосипед, мне пришлось мастурбировать. Как только я свернул в боковую улочку, я представил, как блестящие толстые губы снова смыкаются вокруг меня, и заплакал. Я никак не мог избавиться от мерзких образов, никогда не занимавших мои мысли раньше: от запаха промозглых пещер и рыбного рынка, от мягкого шлепанья тела, покрытого слоем жира, с болтавшимися впереди и сзади наростами, напоминавшими о раковой опухоли. И все эти мысли разъедали мой мозг, словно рак.
Я изо всех сил крутил педали, спеша к дому дяди Эдны. Но мне казалось, что я уже никогда не вернусь домой.
МЭРИ А. ТУРЗИЛЛО
Когда Гретхен была человеком
Роман Мэри А. Турзилло «Марс – не место для детей» («Mars is No Place for Children») в 1999 году был удостоен премии Небьюла в номинации «Лучшее произведение научной фантастики». Ее рассказы, а также критические статьи и небольшие сборники стихов публиковались в журналах «Azimov's», «Fantasy & Science Fiction», «Interzone», «Science Fiction Age», «Weird Tales» и множестве антологий, выходивших как в Соединенна Штатах, так и в Британии, Германии, Италии и Японии.
Все время, остающееся от ухода за любимыми кошками, она посвящает работе над фантастическим романом о приключениях марсианской девочки, страдающей заболеванием крови. У Мэри есть сын, Джек Бриззи-младший, и муж Джеффри А Лэндис. Они проживают в городе Берея.
«Не каждый чувствует себя в душе жертвой или вампиром, – говорит автор, – но даже те, в ком ничтожно мала примесь вампиризма, не могут не понимать, что это чудовище одиноко и жаждет любви, хотя и испытывает страх перед этим чувством. Страсть, которую стремится удовлетворить вампир, а его жертва готова с ним разделить, есть ужасный и священный дар. Нет ли в ней сходства с любовью тирана к добровольному рабу или с любовью ребенка к родителю, сочувствующему страданию своего чада? Нет, это гораздо больше. Это средоточие самой пылкой страсти. Мы боимся, но жаждем ее».
– Ты всего лишь человек, – сказал Ник Скарофорно, перелистывая потрепанные страницы первого издания «Образа зверя».
Разговор между ними завязался после нерешительной попытки Гретхен продать Нику Скарофорно раннее издание рассказов Пэнгборна. Затем они, скрестив ноги, уселись на поцарапанный деревянный пол в магазинчике «Книги» мисс Трилби и наблюдали за танцем пылинок в лучах послеполуденного августовского солнца. Гретхен погрузилась в пучину саморазоблачений и наслаждалась жалостью к самой себе.
– Порой я даже не чувствую себя человеком.
Гретхен уселась поудобнее и прислонилась спиной к стопке пахнувших пылью кожаных переплетов «Книги знаний» издания 1910 года.
– Это я могу понять.
– Да и кто бы предпочел такую участь, будь у него выбор? – спросила Гретхен, обводя обветренными пальцами рисунок древесных волокон на полу.
– А у тебя есть выбор? – поинтересовался Скарофорно.
– Видишь ли, после того как Эшли поставили диагноз, мой бывший получил над ней опекунство. Ну и тем лучше. – Она порылась в карманах рабочего халата в поисках платка. – После того как мы расстались, я даже не была в больнице. А его страховка распространяется на девочку, но только в том случае, если лечение будет проходить в Сиэтле.
На нее нахлынули непрошеные воспоминания: теплое миниатюрное тельце Эшли ерзает у нее на коленях, тоненькие пальчики открывают «Где живут необычные вещи», тычут в строчки. «Мама, читай!»
Скарофорно кивнул.
– Но неужели лейкемию до сих пор не научились лечить?
– Иногда это удается. Сейчас у нее наступила ремиссия. Но сколько продлится это улучшение?
Гретхен исподтишка рассматривала Скарофорно. Удивительно, но он ей понравился. А она уже решила, что депрессия убила в ней все сексуальные порывы. Ник был крупным, коренастым парнем, но без признаков жира, с быстрыми светло-карими глазами и растрепанной шевелюрой. Он вспотел в своих серых брюках, коричневой футболке и пляжных сандалиях, но если и не отличался особой привлекательностью, все же выглядел совсем неплохо. У Ника была привычка вертеть на запястье браслет с часами, и под ним порой мелькала полоска незагоревшей кожи с вытертыми тонкими волосками.
– Но сам по себе рак бессмертен, – пробормотал он. – Почему же он не наделяет бессмертием своего носителя?
– Рак бессмертен?
Да, конечно, рак должен быть бессмертным. Это же идеальный хищник. Так почему бы ему не заполучить все козыри?
– Я говорю о раковых клетках. В лаборатории раковые клетки поджелудочной железы жили еще пятьдесят лет после того, как пораженный болезнью человек умер. Но раковые клетки все же не так разумны, как вирусы. Вирус предпочитает не убивать своего хозяина.
– Но вирусы убивают людей?
Он усмехнулся:
– Верно, многие вирусы убивают. И бактерии тоже. Но существуют бактерии, которые тысячелетия назад решили завладеть каждой клеткой наших тел. Они превратились – как бы это сказать? – в органеллы. Это вроде митохондрий.
– А что такое митохондрия?
Он пожал плечами, слегка бравируя своими познаниями:
– Это преобразующие энергию органы в животных клетках. Но отличные от ДНК своего хозяина. Существует предположение, что можно создать митохондрии, которые обеспечат своему хозяину вечную жизнь.
Гретхен изумленно взглянула на него:
– Нет. Даже думать об этом не хочу.
– Почему?
– Это было бы ужасно. Что-то вроде зомби. Или вампира.
Он промолчал, но в глазах заплясала улыбка.
Она слегка вздрогнула.
– Эти идеи ты почерпнул в книгах мисс Трилби?
– Это мудрость веков. – Ник обвел жестом высокие полки, потом поднялся. – А вот идет и сама мадам Трилби. Как ей понравится, если она застанет тебя на полу с посетителем?
Гретхен вспыхнула:
– Она не будет возражать. Мой дед дружил с ее отцом, и я работаю в этом магазинчике с самого детства.
Она ухватилась за протянутую руку Скарофорно и тоже поднялась.
Мисс Трилби, хрупкая и подвижная женщина, распространявшая вокруг себя запах пудры и отсыревшей бумаги, втащила в магазин ящик из-под молочных бутылок, набитый брошюрами. Увидев Гретхен, она нахмурилась. «Странно, – подумала Гретхен. – Еще вчера она говорила, что мне нужно найти другого мужчину, а сегодня смотрит с осуждением. За то, что я сидела на полу? Но я всегда сажусь на пол, когда надо достать что-то с нижних полок. Здесь нет места для стульев. Значит, за то, что болтала с покупателем-мужчиной».
Мисс Трилби бросила почту на прилавок и скрылась в задней комнате.
– Не слишком приветлива сегодня, а? – произнес Скарофорно.
– Она всегда хорошо ко мне относится. И даже одалживает денег на поездку в Сиэтл, чтобы я могла повидаться с девочкой. Но сегодня что-то нервничает.
– Ага. Да, хотел спросить, пока не ушел. Ты замерзла или плакала?
Гретхен вспыхнула:
– У меня хронический насморк.
Внезапно она словно увидела себя со стороны: жидкие волосы, костлявая, сутулая фигура. И как только она могла надеяться на флирт с этим парнем?
– Береги себя.
Он прикоснулся пальцами к ее запястью и вышел на улицу.
– Он тебе не нужен, – заявила мисс Трилби, направляясь из подсобки к древнему компьютеру фирмы «Кайпро».
– А разве я Сказала, что он мне нужен?
– Я прочла это по твоему лицу. Он что-нибудь купил?
– Жаль, но я так и не поняла, что его интересует.
– Я кончу свои дни в приюте для бедных. Надо было предложить ему древние медицинские пособия. Или детективы. А он читает исторические романы прямо у полки и посмеивается. Воображает себя знатоком, отыскивает ошибки.
– Чем он вам так не понравился, кроме того, что читает книги и не покупает?
– О, он покупает. Но, Гретхен, ягненочек, тебе не подходит такой парень. Это ненормальный отшельник.
– Но он умеет слушать. И сочувствовать.
– Как мясник теленку. Что это за чепуха насчет бессмертия рака?
– Ничего. Просто мы говорили об Эшли.
– Прости, ягненочек. Жизнь жестоко с тобой обошлась. Но постарайся быть немного мудрее. Этот человек похож на вампира.
Гретхен разгладила пыльный конверт с пластинками «Эврианты» и «Оберона» в исполнении труппы Лондонского оперного театра.
– Может, он и есть вампир.
Мисс Трилби округлила губки в немом выражении ужаса.
– Может! Однако он не похож на Фрэнка Лангеллу,[5] не так ли?
Нет, он она него не похож, решила Гретхен, разбирая заказы на переиздания «Манускрипта об икебане» Каденшо и трудов де Оннекура.
Но было в Нике Скарофорно что-то привлекательное, что-то кроме его сочувствия к неизлечимо больному ребенку. Возможно, это его тонкий мрачный юмор. Мисс Трилби могла и ошибаться.
Почему бы не попытаться привлечь его внимание?
Ее усилия даже самой Гретхен казались смехотворными. Она попросила Киишу, мать-одиночку, занимавшую комнату напротив, помочь осветлить несколько прядей волос на голове. Она купила дешевый шерстяной жакет, отороченный ангорой, и раскопала старый бюстгальтер, увеличивающий грудь.
– Ягненочек, – сухо заметила мисс Трилби, когда Гретхен как-то явилась в магазин во всем своем «великолепии», – между человеком и модными картинками не много общего.
Но усилия Гретхен если и не впечатлили Скарофорно, то, во всяком случае, не остались незамеченными. Вскоре он пригласил ее на кофе, потом на ужин. Хотя чаще всего он приходил в магазин незадолго до закрытия и позволял ей попытаться всучить очередного «белого слона» вроде сочинения преподобного Вуда «Нарушители, или О том, как обитатели земли, воды и воздуха не в состоянии посягать на чужие владения». В это время Гретхен теребила серебряную цепочку на шее, а потом они усаживались на пол, и она изливала на него свои беды. Других покупателей в это позднее время обычно не было.
– Ты доверяешь ему свою частную жизнь, – сказала как-то мисс Трилби. – А что ты знаешь о его жизни?
Он много говорил. Действительно много. О философии, истории, о деталях болезни Эшли, и однажды Гретхен спросила, чем он занимается.
– Я краду души. Я фотограф.
Ого.
– С таким занятием вряд ли можно заработать много денег, – заметила мисс Трилби, услышав об этом. – Ходят слухи, что у него имеется неофициальный источник доходов.
– Вы хотите сказать, криминальный?
– Ты слишком романтична, Гретхен. Спроси лучше у него.
В ответ были названы счастье игрока и удачные инвестиции.
Однажды, уходя в магазин, Гретхен открыла почтовый ящик и обнаружила письмо – даже не телефонный звонок – о том, что ремиссия Эшли закончилась и ее девочка снова оказалась в больнице.
Она испытала непереносимую, почти физическую боль. Гретхен боялась возвращаться в свою квартирку. Ко дню рождения Эшли она купила книгу с иллюстрациями Яна Пиенковски[6]«Дом с привидениями», полную забавных, словно вырезанных из бумаги фигурок. Теперь она не могла взглянуть на нее, словно это была отравленная наживка.
Гретхен отправилась в магазин и начала составлять каталог новых поступлений, но дело не клеилось, она даже не могла вспомнить алфавит. Мисс Трилби не без труда отвлекла ее от этого занятия.
– Что случилось? Что-то с Эшли?
Гретхен протянула ей письмо.
Мисс Трилби, нацепив лорнет с толстыми стеклами, прочла извещение.
– Посмотри на себя, – сказала она. – У тебя щеки пылают. И глаза блестят. Несчастье красит тебя. Или близость смерти подталкивает нас к размножению, как романтические отношения в концлагере?
Гретхен содрогнулась.
– Может быть, мое тело снова побуждает меня к репродукции?
– Чтобы заменить Эшли. Это не смешно, ягненочек. Однако, может, так и есть. Но я опять хочу тебя спросить: почему ты выбрала этого мужчину? Неужели безумие тебя не пугает?
На следующий день Гретхен вместе с ним прошла к машине. Ей показалось совершенно естественным без приглашения забраться внутрь, проехать до его дома, а потом подняться на второй этаж по лестнице с потрескавшимися ступенями.
Он усадил ее на табурет в затемненной кухне и показал несколько своеобразных старинных фотографий архитектурных объектов. В помещении пахло химикатами и уксусом. Открытую дверь в кладовку подпирал старый «Коммодор 64». В гостиной Гретхен заметила более современный компьютер с заставкой на экране в виде гигеровских[7] ребятишек с гранатами и кружившихся в танце духов.
– Я никогда здесь не ем. – сказал Ник. – В качестве кухни эта комната совершенно бесполезна.
Затем он слил содержимое кювет в канализацию и прополоскал ванночки. Под тонкой шерстью громко забилось сердце. От его тела, гибкого, как у льва, исходил мужской, какой-то хищный запах.
Когда он отвернулся, она расстегнула жакет. Пуговицы, словно подогревая ее страсть, слишком легко выскользнули из петель.
Жакет соскользнул в тот момент, когда он снова повернулся к ней лицом. И при виде удивленного взгляда, скользнувшего по ее худощавой груди, она ощутила холодок кухни.
Он снова отвернулся и вытер руки кухонным полотенцем.
– Тебе не стоит в меня влюбляться.
– Не слишком ли самоуверенно с твоей стороны?
Она не собиралась влюбляться. Нет. Это совсем другое.
– Это не самоуверенность, а предостережение. Я охраняю свою территорию, хищники всегда так поступают. Да, некоторое время я буду держать тебя при себе. Но рано или поздно ты начнешь мешать моей охоте. И тогда я тебя убью или прогоню, чтобы не убивать.
– Я не намерена влюбляться в тебя.
Твердо. Убедительно.
– Отлично.
Он бросил полотенце в раковину, подошел к ней и приник к ее рту.
Она неловко ответила; после долгого перерыва реакция оказалась слишком сильной, и она оцарапала ему спину.
Поцелуй закончился. Он погладил ее волосы.
– Не беспокойся. Я не стану пить кровь. Я могу сдерживать свои импульсы.
Она решила подыграть его шутке, в которую почти поверила.
– Это не важно. Я хочу стать такой же, как ты.
Шутка?
Он уселся на стул, привлек ее к себе, прижался щекой к груди.
– Этого недостаточно. Для превращения у тебя должны быть соответствующие гены.
– Это действительно инфекция?
Она почти шутила, наполовину притворяясь, что верит.
– Как вирус, который заражает раком. Я только знаю, что из тысяч моих жертв только несколько человек подхватили лихорадку и выжили, став такими же, как я.
– Вампирами?
– Можно сказать и так. Одним из тех, кого я заразил, был мой сын. Он тоже заболел лихорадкой и переродился. Поэтому я решил, что все дело в генах.
Он крепче прижал ее к себе, словно желая согреть.
– А что случится, если у жертвы окажутся неподходящие гены?
– Ничего. Ничего не случится. Я никогда не дохожу до того, чтобы убивать. Я никого не убивал уже более сотни лет. Тебе ничто не угрожает.
Она соскользнула на пол, встав на колени, обвила руками его талию. Он поддерживал ладонью ее голову, гладил по обнаженным рукам и плечам.
– Шелк, – наконец произнес он, поднял на ноги, прикоснулся к груди.
Она кормила Эшли, но это не предохранило девочку от лейкемии. В груди столкнулись лед и огонь, как будто снова вот-вот польется молоко.
– Ты одинок?
– Господи, конечно. Только поэтому я не устоял против тебя. Знаешь, у меня инстинкты хищника, этого я не могу отрицать. Но я родился человеком.
– Как ты заразил своего сына?
– Случайно. Я сам заразился вскоре после женитьбы. Пьетра, моя жена, давно умерла.
– Пьетра. Какое странное имя.
– Для Флоренции тринадцатого века оно нисколько не странное. Мое перерождение произошло вскоре после свадьбы. Я очень тяжело болел. Я понимал, что мне нужна кровь, но не знал почему и не мог контролировать свою жажду. Я выпил кровь священника, который пришел меня исповедовать. Жажда оказалась такой сильной, что я убил его. Но я не хотел его убивать, Гретхен. Я был не более виновен, чем младенец, сосущий материнскую грудь. Первая жажда всегда почти неконтролируема. Я выпил слишком много, а когда увидел, что он мертв, быстро оделся и убежал.
– И оставил свою жену.
– Я больше никогда ее не видел. Но спустя несколько лет я встретил за карточным столом молодого человека. Притворился его другом и заманил в темный переулок. Я выпил его крови, чтобы утолить жажду. А позже снова увидел его, уже переродившимся. Он стал моим соперником в погоне за кровью. Я заразил его, он переболел лихорадкой и стал таким, как я. Позже я сложил все куски головоломки. Я покинул Пьетру беременной, и, как ты понимаешь, он оказался нашим сыном. У него имелись необходимые гены. Если бы их не было, он бы и не заметил небольшой потери крови.
Его рука вновь погладила ее по плечу.
– А где он теперь?
– Я сам частенько гадаю об этом. Вскоре после его перерождения я заставил его уехать. Вампиры не могут держаться вместе. Им необходимо охотиться.
– Почему ты все это мне рассказываешь?
Гретхен пыталась контролировать себя, но услышала, каким тонким стал ее голос.
– Я всегда говорю людям, кто я такой. И никто не верит.
Он встал, заставил ее подняться, снова поцеловал, прижался к ее телу бедрами. Она прошлась рукой по его плечам и расстегнула рубашку.
– Ты тоже мне не веришь.
И тут она улыбнулась:
– Я хочу тебе поверить. Помнишь, я как-то говорила, что не хочу быть человеком.
Он приподнял бровь и посмотрел на нее сверху вниз.
– Боюсь, твои гены не позволят тебе стать кем-то еще.
В его аккуратной спальне почти не было мебели. На низенькой полке рядом с кроватью она заметила книги из магазина мисс Трилби: «Красный дракон» и «Исповедь наркомана». Внезапно он поднял ее и уложил поверх покрывала. Они опять долго целовались. Потом он медленно овладел ею. Он не закрыл дверь, и с кровати был виден экран компьютера. Гигеровские духи хранителя экрана исполняли сладострастный танец. А потом она закрыла глаза, но духи продолжали танцевать под веками.
Когда все закончилось, она поняла, что солгала. Если это и не было любовью, то чем-то столь же сильным и опасным.
Она провела пальцем по вздувшейся вене на его руке.
– Ты родился в Италии?
Он поцеловал ее руку, скользящую по его коже.
– Да, сотни лет назад. До того, как моя плоть онемела.
– Тогда почему ты говоришь без акцента?
Он перекатился на спину, скрестил руки под головой и усмехнулся.
– Я провел в Америке больше времени, чем ты. И очень старался избавиться от акцента. А ты не собираешься спрашивать меня о солнечном свете, чесноке и серебряных пулях?
– Это все суеверия?
– Похоже, что так. – Он вновь усмехнулся. – Зато чувства постепенно угасают.
– Ты сказал, что не способен любить.
Он вытащил из прикроватной тумбочки перьевую ручку и вонзил кончик себе в руку.
– Видишь?
Кровь медленно растеклась по коже.
– Прекрати! Господи, зачем ты себя поранил?
– Просто чтобы показать. Плотью постепенно овладевает… рак, если можно так выразиться. Все начинается с самых холодных частей тела. Нервы разрушаются. Я ничего не ощущаю. Эмоции тут ни при чем.
– И только для охраны своей территории…
– Да. Эмоции не умирают окончательно. В этом кроется ужасный конфликт. Я слышал об одном очень старом вампире, у которого был поражен мозг. Он стал хуже, чем акула, превратился в машину для поглощения крови. Но метастазы распространяются очень медленно.
Она набросила на себя простыню. Теперь, когда они лежали порознь, комната казалась прохладной.
– Но ты казался мне обычным человеком, когда…
– Значит, ты ничего не почувствовала, когда мы целовались?
– Почувствовала?
Он взял ее указательный палец и засунул себе в рот. У самого корня языка она нащупала крошечные выступающие шипы.
Она внезапно испугалась и отдернула руку. Он поймал ее пальцы и поцеловал, почти насмешливо.
Ужас перемешался с нежностью, и она зарылась лицом в подушку. Но разве не это она воображала себе и почти надеялась ощутить?
– В следующий раз, – сказала она, повернув к нему лицо, словно маргаритка к солнцу, – выпей моей крови, пожалуйста.
Духи хранителя экрана продолжали танцевать.
Одна мысль об автобусной поездке в Сиэтл вызывала у нее ужас, и она прогоняла ее, словно, оставаясь в Уоррене, могла предотвратить надвигающееся несчастье. Но второе письмо, на этот раз от ее бывшей невестки Мириам, заставило взглянуть фактам в лицо. Мириам писала, что химиотерапия на этот раз не помогала. Эшли «угасает».
«Угасает!»
С той же почтой пришла открытка от Скарофорно:
«Уехал из города по делам, занимаюсь инвестициями. Всего хорошего, человек», – написал он.
Она предупредила мисс Трилби, что ей нужен выходной, чтобы навестить Эшли.
– Ягненочек, ты ужасно выглядишь. Не вздумай ехать на автобусе. Я дам тебе денег на самолет, и ты сможешь отдать их, когда выйдешь замуж за какого-нибудь богатого адвоката.
– Нет, мисс Трилби. У меня просто насморк, вот и все.
Но у нее горела кожа, во рту и в горле пересохло, а голова пульсировала от боли.
В тот день они чистили книги от пыли. Спустившись со стремянки, Гретхен почувствовала такую усталость, что ушла в подсобную комнатку и свернулась клубком на стоявшей там кушетке, взяв с собой книжку «Как пожелаете». Слова кружились у нее перед глазами, но они помогали прогнать мысли о болезни Эшли, о бессмертных раковых клетках, убивающих смертное тело. Мысли о бессмертии. Это должно сработать. Другой вид рака. А потом все мысли исчезли.
Она очнулась в больнице Всех Святых, все такой же больной и беспокойной.
– Пей. У тебя обезвоживание, – сказала ей сиделка.
В комнате пахло отбеливателем и увядшими цветами.
Кто же ее сюда привез?
– Я не знаю. Может, твоя хозяйка? Пожилая женщина. Скоро придет доктор, все тебе расскажет. Постарайся каждый час выпивать по стакану воды.
В минуты просветления Гретхен испытывала радость. Началось перерождение, определенно это то самое перерождение. Если она выживет, то освободится от непосильной ноши человеческого бытия.
Анализы ничего не выявили. Ничего удивительного, этот вирус не станет размножаться в желе из агар-агара. Если только это действительно вирус.
Она не спала ночами, мечтая о человеческой крови. И расплакалась, когда из палаты перевели ее соседку, страдающую от анорексии вдову, почти высохшую от голода, но все же способную дать несколько восхитительных капель, если бы Гретхен смогла добраться до нее в отсутствие сиделок.
