Девственность - как проблема

Перед первой брачной ночью сидит мужик

и красит себе яйца зеленкой.

Друзья спрашивают: «Зачем?»

А он: «Завтра сниму штаны, жена увидит,

спросит, почему яйца зеленые?

А я ей – раз сразу в морду, бац: «Где ты другие

видела?»

Долго думал, что главное в следующем периоде жизни человека: от восемнадцати до двадцати-двадцати двух? И понял. Люди взрослеют, и помимо обычной подростковой озабоченности их жизнь наполняют разные социальные установки. А также страхи, что ты не справишься с ними. Причем страхи преследуют в равной степени как мужчин, так и женщин.

Что касается парней, то самой страшной их проблемой становится затянувшаяся девст­венность, особенно если вдруг над твоей головой, как волосатая засасывающая вагина, нависла армия. «Это что же?1 - в спермотоксикозной панике мечется душа будущего вои­на.- Если я не стану мужиком сейчас, то шанс выпадет только в двадцать! Если дожи­вешь!!! Но это же позор и ужас до преклонных двадцати лет оставаться валдайской цел­кой. Как на это отреагирует телка, которую сниму после армии?! И вообще - вдруг к тому времени все мои жениховские способности сойдут на нет?» и т. д, и т. п. Дух бунтует, са­мец мечется и не знает, куда бежать и кого иметь. Он не смеет уговаривать ровесниц, ибо все одно не снизойдут, а где обрести жрицу любви, ведать не ведает. Особливо если это тварь дрожащая, обитающая в Ленинграде в конце восьмидесятых и имеющая от роду не­полных кврнадцать лет.

…Именно тогда мы с моим приятелем оказались на тропе воинственного поиска при­ключений перед армией. Но если у меня с бабами уже «все было», то у него - пока нет.

- Я тебе помогу! - геройски заявил я, представляя внутренний ужас своего товарища
(ведь я на его месте бился бы в истерике). Хотя моя уверенность и строилась тогда из ред­
ких удач, которые смело можно приравнять к чуду, все же у меня было «намного» больше
опыта, сына ошибок трудных и гения, друга парадокса.

И мы отправились в ЦПКиО им. Кирова, где, взяв папрокат лодочку, ненавязчиво гоня­лись за телочками с более-менее сформировавшимся желанием хоть кому-нибудь, хоть на полшишечки… Удача в тот день решила улыбнуться только одному из нас. Мы, то бишь я, подцепили двух девок. Но только одна из них была не похожа на горгулью, а вторая -вылитый Квазимодо. Но что делать.

- Ладно. Тебе нужнее, так что «Эсмеральда» твоя,- шепнул я на ухо приятелю,

- Не даст! - обреченно пробурчал он.

- Куда денется. Тебе не даст, достанется мне. А вторая тогда твоя (ха-ха-ха). Так что старайся.

И мы взялись уговаривать баб пойти ко мне домой, на палочку чая.

...Если бы только эпать, что моя жертва в тот день пропадет даром. Пока я мучился в комнате с доставшимся мне бегемотиком с крокодильим личиком, у которого внезапно оказались критические дни и внезапно вдруг возникшая любовь ко мне (девушка настой­чиво предлагала встречаться, а я отмахивался повесткой), мой приятель все два часа, про­веденные с девкой наедине, базарил с ней за жизнь.

- Как же так?1 - обиженно вопил я после того, как девчонки ушлн.- Я же как Матросов бросился на этого лемура Уступил тебе царевну, а ты, как кот Баюн, - трындишь, трын-дишь и…

- Но она сказала, что еще девственница. Что мне было делать? – со сказочнойдуростью возмущался он в ответ.

Что, что?! Меня позвать.

А может - он влюбился с первого слова? И по глупости надеялся, что так ему точно бу­дет известно, ждала его «Эсмеральда» из армии или нет. В этом возрасте абсолютно не понятны мотивы, движущие людьми. У всех куча страхов. У парней - дождется девушка или нет. А бабы опасаются и прикидывают, женишься ты на ней после армии или нет. Или ей лучше что нибудь сейчас подыскивать...

Женщины коварны уже с юности, они тоже не хотят упускать удачу. Ну, или мне так кажется. По крайней мере та в меру симпатичная «Эсмеральда», с которой мы красиио познакомились в парке и трогательно простились, уходя, пообещала ждать моего приятеля и писать ему письма в армию. А писала она их не только ему... По крайней мере и мне она тоже писала.

Впрочем, на ней свет клином не сошелся: мне писали шестеро девушек, хотя многие бойцы и сослуживцы не верили в мои способности. Потому что в армии, как ни крути, не только мой приятель, а практически большинство были еще девственниками. Помню, как ко мне подошли азербайджанцы и спросили: «Ром ты из города?» - «Да».- «А ты когда-нибудь трахал женщину?» - «Да. Неоднократно».- «Ой, не надо, не заливай».- «А вы нет? Неужели только ослиц?!»

Но как им было поверить в мои способности, если ситуация с сексом в деревнях или небольших городках была еще хуже. А я... Я за первые месяцы в армии сбросил восемна­дцать килограммов и был похож на пятиклассника. Даже заболел тогда, о чем и сообщал в письмах к любимым. Одна из них, моя «санаторная» любовь Вика, даже примчалась в госпиталь. Благо служил я недалеко от ее родного Минска (каких-то полторы тысячи ки­лометров). За тот год, что мы не виделись, она сильно изменилась. Неожиданно расцвела: может, недавно лишилась девственности, может, обо мне много думала, а думы о возвы­шенном облагораживают!

Когда ее увидели кавказские «деды», они просто опешили.

- Это твой девушка? - с недоверием спрашивали они, пристально оглядывая мою исху­давшую персону.

- Мой. А что такого? - ответил я с видом бывалого и тертого джигита. И тут же понял, что я - орел.

Она оставила пару апельсином, банку сгущенки, посидела и уехала. А я осознал, что в санатории прошлым летом лечился не от того. Нужно было зрение и мозги вправлять. То есть я не только не трахнул готовую к этому телку, но даже и не разглядел ее как следует. Типа, девочка как девочка. И только сейчас, посмотрев на нее глазами других людей, из­менил свое мнение. Стал писать ей, предлагая в письмах выйти за меня замуж. Но у нее уже были другие… планы. Она сообщила, что, к сожалению,. Уезжает с папой в Амери­ку... И уехала с каким-то парнем в Израиль.

...Несколько лет спустя я оказался у них в гостях. Там не было даже свободной кровати, и мне дали спальный мешок. Зато утром ее парень ушел на работу, а я перебрался в кро­пать, и у нас все, наконец, спустя столько лет случилось. Едва мы кончили и я сел переку­рить, как ее парень зачем-то вернулся. К счастью, он нас не застукал, хотя, может, и запо­дозрил что-то...

Ну да ладно. Это уже другая история.

А тогда в армии, поняв, что эта звезда исчезла с моего небосклона, я продолжал стро­чить другим девушкам. И, как только меня отправляли в командировку в Питер, не упус­кал случая встретиться со всеми ними (кстати, забыл сказать, что в командировках я был семь раз. Потому что у меня какой-то дальний родственник оказался генералом в Геншта­бе округа). Приезжая домой, встречался сначала со знакомыми девушками, потом с мало­знакомыми, и даже совсем с незнакомыми. Разумеется, цель, которую преследуешь в та­ких отпусках, - чтобы бесценное время не было потрачено зря. Сразу прикидываешь, даст - не даст. Глаз выбирает баб, готовых переспать: ведь уламывать тебе некогда, мозг анали­зирует это.

И вот как-то в этой череде дошла очередь и до «Эсмеральды» из парка. Той, слегка симпатичной, что писала и мне, и моему товарищу, и... ее уламывать я бы тоже не стал,-чего терять время и делать подлянку другу - но я все же с ней встретился. И увидел, что... произошли необратимые перемены: она вполне подходила под то, что мне сейчас нужно,-под секс-тренажер.

И я позвал се к себе.

А она, не будь дурой, пришла.

Конечно, мне захотелось ее раздеть. В девичьих глазах при этом не появилось ни стра­ха, ни упрека, какой бывает у девушки в торжественный момент дефлорации. В глазах подруги только суетились раздумья о правильном выборе жеребца. Она даже сказала дву­смысленную фразу: «Вот если бы ты не был другом Андрея...»

Что имелось в виду? Что тогда она бы отдалась, не переживая насчет сплетен? Или, ес­ли бы я не был его другом, она бы сейчас разбила мне морду, а так как дружба - это свя­тое, она готова практически на все? Что тоже странно, ведь она не обязана спать с другом. Но раз уж она сама пришла, мне задумываться о причинах и лейтмотивах фраз было со­всем недосуг. Тем более что она уже разделась, улеглась и даже раздвинула ноги.

…Вернувшись в часть, я выкинул ее из головы и, ожидая следующей командировки, продолжал писать длинные страстные письма. Теперь на первый план выдвинулась моя вторая «санаторная любовь». Красноярская скромница. С ней я, наверное, даже связывал какие-то надежды. Она сообщала в письмах, что очень ждет и очень любит. Из ее писем я узнал, что она приехала в Питер, что поступила в институт, что провалилась и что сейчас учится в ПТУ на маляршу-штукатуршу и живет в общежитии. Однажды она вдруг сооб­щила неприятную новость: что до последнего времени была девственницей, ждала только меня, но... ее изнасиловали. С одной стороны, я огорчился, а с другой - путь, простите за цинизм, был открыт. Едва мне снова дали отпуск, как я рванул к ней.

В этот раз мы гуляли вместе с товарищем по батальону. Ему тоже дали отпуск. Так вдвоем мы и пошли по бабам. Ему после приличного промежутка времени, проведенного в армии, не меньше моего хотелось заглянуть, хоть на часок, в женское общежитие. И он держался моего общества, считая, что со мной у него больше шансов на удачное знаком­ство, а ему это крайне важно.

Может, это даже было написано на наших жеребячьих мордах? Ибо вахтеры общежи­тия быстро нас раскусили и решили не пускать. Меня?! Не пустить к девушке, которой пишу уже два года! Наивные, они думали, что нас остановят двери. Но мы в душе были не кочегарами или там плотниками, а настоящими монтажниками-высотниками и пошли в обход. Точнее, полезли по водосточной трубе. На третий этаж, как нечего делать.

И вот она - любимая!..

Мы, конечно, посидели для приличия. Поговорили. Еще посидели. Еще поговорили. Прошло два часа И тут я ненавязчиво и непринужденно выключил свет. Подруга моей любимой, жившая в этой же комнате, не издала протестующих воплей, за что я ей очень благодарен.Правда, мой товарищ и в темноте продолжал тупо и прилично сидеть, держа красотку за руку.

После первого же акта любви я вызвал его в коридор покурить и спросил: «Ты чего? Вали ее, она ж не против».- «Не, она не хочет. Она же не стала раздеваться».

«Вот болван,- уверенно думал я. - Ничего про баб не знает».

Но оказалось, что, несмотря на свою самоуверенность, болваном в ту ночь остался я. Но кто же мог подумать, что так ныйдст. Я еще не попадал в такие ситуации!..

Этот отпуск был последним. Уже через три месяца я вернулся из армии. До сих пор помню этот день - двадцать шестое апреля. Семья обрадовала меня тем, что всего четыре дня назад, двадцать второго апреля, к ним приходил папа одной незнакомой им девочки сообщить, что она ждет от меня ребенка. Черт возьми! Как?! Я же спрашивал у нее, мож­но ли в нее кончать!.. Она же сама разрешила! Кто же мог предположить, что девушка не знала о том, что после этого случаются дети. Кто угодно, но только не я.

Мама сказала: «Рома, помоги ей. Денег дадим. У нас среди знакомых хорошие врачи. Тебе только нужно узнать, какой у девочки срок».

Мысль о той, что будет ребенок, вызывает у мужчин разные чувства. Обычно ты хо­чешь ребенка от той женщины, с которой планируешь жить, и тогда, когда уже можешь ребенка прокормить. Но эту девушку я, простите, знаю очень относительно: только по нашим детским письмам (в которых она, между прочим, клялась, что любит, но даже не дождалась), а постель еще не место для знакомства. И ребенка я решил не заводить. Живя с родителями и не работая, не мог же посадить им на шею случайно свалившуюся на меня бабу, да еще и с ребенком. А самое главное, я уже решил поступать в институт. Оконча­тельно определившись к этому моменту, кем я хочу стать в своей жизни.

...Ну а пока я просто ехал к беременной девушке, понимая, что жизнь-то моя накрыва­ется медным тазом, который еще и гудит, как набат. Но при этом все равно у меня были сомнения в том, правильно ли отталкивать девушку и ребенка. Виноваты ли они в чем-то? Сомнения мучили меня до тех пор, пока я - как велела мама - не спросил у «ясеня», на ка­ком она месяце. И тут она выдала фразу, сразу настроившую меня на саркастический лад: «Ну давай посчитаем, когда ты у меня был?» - «Что?! Ты беременна и даже не знаешь срок?! И не помнишь день, когда я был, хотя писала, что считаешь минуты до моего воз­вращения?»

Тут я окончательно и бесповоротно понял, что ребенка мне точно не хочется, тем более уверенности в моем отцовстве у меня совсем не было. Правда, несмотря на все это, я со­брался поступить по-джентльменски: оставить деньги на аборт и записать на обоях теле­фон врача. Все произошло меньше трех месяцев назад, а, значит, сроки еще не вышли.

Но денушка неожиданно уперлась, что хочет ребенка именно от меня.

- Я понимаю, но жениться сейчас не могу. Не хочу жениться, хочу учиться.

- А я хочу и рожу. Как ты не понимаешь: я хочу ребенка именно от тебя...

- Тогда это твой выбор и только твой ребенок.

- Да! Он мой! И я своего ребенка не брошу, как некоторые!

- Я и не бросаю. Я предлагаю от него просто избавиться. И т. д.

Сложно все это слышать, но еще сложнее ломать себе жизнь, связывая себя с челове­ком, которого не любишь, и что еще страшнее - которому не веришь. Больше мы не встре­чались. Она звонила еще пару раз. Разговаривала с моим дедом: «Передайте Роме, что у него родился сын». Потом позвонила снова, сказала, что ей трудно и нужны триста долла­ров. Я мог тогда помочь. Но поскольку я не был уверен, что это мой ребенок, не хотел от­крывать кормушку. Сказал, что она разговаривает с моим братом Александром, а Роман женился и уехал в Америку.

Где-то живет мой ребенок. Я с содроганием жду, что скоро он нарисуется, и даст мне п… просраться. Что ж, пускай. Если будет на меня похож, куплю ему квартиру и помогу с работой. Правда, это ничего не изменит, но сниму камень с души. Это не совсем правиль­но - бросать своих детей. Он же не виноват, что мама у него дура.

Ситуация, прямо сказать, некрасивая. Зато с тех пор я понял, что в таких вопросах нельзя доверять женщине полностью, чтобы на эти грабли не наступить еще раз. Женщи­ны, особенно молодые, не особенно умны. К тому же они верят своим не особенно умным подружкам, которые могут наговорить чего-нибудь особенного: типа, «если вы в третий раз за ночь это делаете, то кончать туда можно» или «если женщина не кончила, то она не залетит», и прочую лабуду. Самец, помни: даже если ты идешь у нее на поводу, ее про­блемы решать все равно придется тебе.

Возможно, такие ситуации - временное явление жизни. Просто девочки в этом возрасте дозрели телом, а с мозгами у них по-прежнему засада. Им страшно хочется секса, но страшно в этом признаться даже самим себе, а тем более подругам и, уж конечно, сле­дующему парню. Хорошо врать они еще не умеют, но говорить правду им уже не хочется. Страхов и предубеждений у них не меньше, чем у ровесников, просто они иные: «он обя-22

зательно бросит меня, узнав, что я уже попробовала»; или «а если я нужна ему только для того, чтобы после армии было с кем перекантоваться, пока не найдет другую, а я два года потеряла зря»; или «а вдруг он не женится, если я не залечу с первого же раза»; ведь все мои подруги только так и выходили замуж» и т. д. Что стукнет в голову молодой бабе, не ясно никогда. Поэтому самцу нужно думать своей головой и надеяться только на себя. И верить своим ощущениям. Потому как бабы, мучимые всеми своими страхами, жутко лживы и способны на любые чудовищные наговоры.

Я это понял, когда через месяц-два после дембеля зашел в свой подъезд и встретил того самого приятеля, с которым нас вместе забирали в армию.

- Андрюха! - обрадовался я. - Ты вернулся? А чего здесь стоишь, позвонил бы в дверь, тебе бы открыли. Ну заходи, отметим.

- Нет! - Он стоял как каменный. И в глазах этого каменного гостя горел нехороший огонь.- Ты с моей девушкой спал!

«Во, дает девица, - офонарел я.- Зачем она ему про всех любовников-то рассказывает?»

- Ну спал, и чего? Она сама пришла. Позвонила и пришла.

- Она сказала другое: что ты позвонил, обманом завлек ее к себе на хату и изнасиловал,

- произнесло могильным голосом зомбированное существо.

Я понял, что меня сейчас, наверное, будут немножко убнвать. Мне стало жаль себя. И его тоже. Ее я не жалел. Скорее, даже восхищался. Вот тварь!

- Где, как? - Я пытался встряхнуть его, привести в нормальное человеческое состояние.

- Как завлек? Как ишака - морковкой? Тогда скажи, что была за наживка! Изнасиловал?!
Но как? Ты можешь трахнуть бабу, если она не хочет?! Даун! Приди в себя! - Я тряс его,
клялся, что не был у девушки первым. Что не стал бы ломать целку, раз это девушка това­
рища.

Постепенно в его глазах появились искры разума и проблески понимания.

- Правда? - в сотый раз переспрашивал он. - Ты не был первым?

- Даже не вторым. Там уже батальон прошел. Клянусь, чем хочешь. Ты же видел, мне своих баб хватало.

Он ушел от меня окрыленный. Сказал, что все выяснил и прогонит ее к какой-то (по-моему, даже ее) матери. Но он, по всей видимости, в душе был исследователем и хотел знать все от корки до корки. Будь на его месте человек более разумный, он бы не стал ни­чего выяснять, а просто пошел искать другую. Но откуда разум, если ты два года писал девушке и мечтал о ней… свободной рукой.

На следующий день они заявились оба. За ночь красотка совсем прополоскала ему моз­ги и сейчас собиралась подтвердить это громким спектаклем. Она кричала мне, что я не мужчина, а дерьмо в штанах и не могу нести ответственность за случившееся. Ей явно до зарезу нужно было доказать ему, что я был первый. И что изнасиловал ее. Как не было мне жаль друга во всей этой чудовищной лжи, а я совсем не планировал его в этом под­держивать. Я сказал: «Если ты хочешь довести эту ситуацию до полного кретинизма, то можешь дать мне в рожу, только делай это побыстрее, потому как рядом с этой стервой я долго стоять не могу!» И демонстративно убрал руки за спину.

Честно говоря, я от него такого не ожидал!

Размахнувшись как следует, он двинул мне пару раз! Теперь искры полетели из моих глаз. А он, взяв за руку своего оракула, исчез из моей жизни навсегда.

Вскоре через кого-то я узнал, что он на ней женился и уехал в другой город. Бог им су­дья, но женщина начала совместную жизнь с обмана. А ведь мужчина повзрослеет, набе­рется ума. Ему не всегда будет двадцать. Что он ей скажет после окончания периода спермотоксикоза, когда спокойненько обдумает ситуацию и когда познакомится с еще ка­кими-нибудь представителями «слабого полу» и изучит их психологию получше?

Я вот уже тогда, вскоре после всех этих случаев, стал задумываться над тем, что жен­щины коварны. Они играют нами, а мы им верим. И меня стали посещать серьезные опа­сения: вдруг мне вообще девственницы н«достанется?! Тем более что, будучи идеалистом,

я тогда полагал, что если женюсь, то конечно уже не буду трахаться с другими. А если жена окажется не девственницей, значит, так и останется пробел в истории моей половой жизни?! Ну нет! Надо успеть до свадьбы попробовать хотя бы одну девочку.

И я стал искать.

Правда, поиски мои были без отрыва от производства. Ибо как раз в это время у меня начались экзамены в Институт культуры на отделение режиссуры шоу и массовых празд­ников. За годы бесполезной службы в рядах СА я забыл все, что знал, и даже то, о чем ни­когда не задумывался. Поэтому готовился я тщательно, собираясь в дальнейшем работать по выбранной профессии, будучи уверенным, что после института непременно стану зна­менитым и, как следствие, богатым. Что любопытно, далеко не все из моих «коллег» были такими же, как я. Абитуринты Института культуры в те годы, да и сейчас, делились на три основные категории. Примерно десятая часть думали так же, как я. Они шли учиться, точ­но зная, чего хотят. Остальные делились на две примерно равные группы: одна из них -это те, кто поступил в театральные вузы; а вторая, прости Господи, просто случайные ду­ры. Те самые, которых упомянули в афоризме: «Если ума нет - иди в пед; если стыда нет -иди в мед; если совсем дура - иди в культуру».

Вот абитуриентка из последней категории и была первой девственницей в моей био­графии. Хотя от нее никто такого сюрприза и не ожидал. Она же была старше меня на три года. Ну какие целки могут быть двадцать четыре?

Эту невинность я приметил, так как она была практически легендой абитуры (наравне с одним грузином, который сделал в сочинении восемьдесят ошибок!). Девочка никак не могла понять, что всё делает неправильно. Мне стало искренне ее жаль и, учитывая, что она, будучи человечицей, не была для меня конкуренткой, я пригласил ее к себе домой, собираясь подготовить ее к экзамену по специальности. Где-то в середине процесса этого помогания мне совершенно случайно как-то вдруг подумалось, а почему бы не пригласить ее еще и в спальню. Что в том плохого?!

- А может, давай этого... то есть того? - невинно спросил я, словно предлагая попить чаю.

- Ой, нет-нет, - стала ломаться она. Пытаясь взять в толк, чего она ломается, если я ей явно нравлюсь, я тихонечко подталкивал ее к двери в спальню. Оказавшись окончательно припертой, она выдала: «Да я сегодня не могу».

«Это мужчина не всегда может, а женщина готова всегда»,- подумал я ехидно.

- Пойдем... пожалуйста.

- Я завтра сама приду! - вдруг с необычайно честными интонациями объявила она.

- Да? Но раз уж ты, в принципе, согласна, то какая разница, сегодня или завтра? Давай лучше сегодня, знаем мы эти ваши завтраки.

И она сдалась.

Я подложи ей под задницу небольшую подушку, думочку, ну… чтобы ей удобней было лежать. Какого же было мое удивление, когда выяснилось, что она была невинна! И что самое неприятное, крови оказалось много. Мне пришлось ее долго смывать с ковра. Хо­роший и дорогой был ковер. А эта зараза мне даже не помогала. Она премерзко хихикала, типа, ты сам хотел, вот и получил.

Да уж, спасибо!

Сюрприз был неожиданный, но все равно приятный. Я ведь и вправду хотел. За время экзаменов мы с ней успели многое. Не только в постели, я слово держал и готовил ее к эк­заменам. И, между прочим, хотя в тот год она не поступила, на следующий ее взяли.

Ну а я планомерно продолжал искать возможность трахнуть девственницу... Как я их находил? Конечно, спросить девушку напрямую об этом очень сложно. Но бывало по-разному. Например, мы гуляем компанией, и кто-нибудь говорит одной из девчонок: «Катька, поцелуй его. Ему понравится, ты же нецелованная». Ух ты! И я начинал ухле­стывание за Катькой. Недели две так гуляешь. Чуть-чуть обнимешь, поцелуешь. Потом разденешь по пояс. Она говорит, что дальше нельзя. На следующий день можно и немного

дальше. Так и идет продвижение по нелегкому и интересному пути. С ними интересно. Они без комплексов; потому что не в курсе, что плохо, что хорошо. Их можно обучать, они подчиняются. Ведь они уверены, что ты бывалый мужчина, пробовал все. И в даль­нейшем они будут настроены на твою волну, «заточены»» под тебя. А если перед тобой было два мужлана, которые просто тупо трахали, то она все делает уже по шаблону. И пе­ревернуть ее в другую позу невозможно. У меня была девочка, которая полагала, что сек­сом можно заниматься лишь лежа на спине. Все остальное - жуткий разврат!

Надеюсь, нет, практически уверен, что моя охота и мои действия тогда не нанесли ущерб ни одной из юных особ. Наоборот, я, знаете ли, романтик. Мне нравилось все кра­сиво обставлять. Чтобы этот день запомнился девушке - подарить цветы, духи. Одна из баб, которых я лишил невинности, однажды позвонила мне из Германии, где удачно вы­шла замуж: «Ромочка, я тебя поздравляю!» - услышал я в трубке торжественный голос, словно мне вручали Нобелевскую премию. «С чем, дорогая?» - безуспешно пытался я вспомнить хоть какую-нибудь дату. «Как? В этот день четыре года назад мы впервые сде­лали это... А ты что, не помнишь?» - «Ну разумеется, помню...»

То есть девушку помню, а вот дату подзабыл. Даты я в календаре не отмечаю. А то, что она это помнит, - клево. Услышать такое поздравление всегда приятно. Значит, я все-таки мастер своего дела. Целку, на мой взгляд, вообще должны ломать профессионалы, чтобы все сделать правильно и не напугать девочку. Она же ожидает черт знает чего, ведь бабы насчет секса несут сплошную отсебятину. Подруги говорят, что трахаются с пяти лет. «Вначале больно, потом приятно». Поэтому для них этот момент всегда связан с адрена­лином.

А мужчине как раз адреналин и интересен. Помню, одна девочка-спортсменка лежала на постели и плакала. Спрашиваю: "Тебе больно, неприятно?» - «Нет, приятно».- «А чего плачешь?» - «Мне очень страшно».

В сексе существует куча разных факторов, которые могут все испортить. Помню, как однажды когда я занимался этим с женой и уже кончал, вдруг резко зазвонил будильник. Мы закончили процесс, а потом хохотали как ненормальные. Но ведь если в этот момент под твоим жинотом задыхается девственница, она может остаться старой девой до конца света. Если ты первый - ты просто обязан быть на высоте. Мой опыт мне подсказывает, что я, наверное, делаю все не плохо. Ведь женщины, переспав со мной, никуда не уходи­ли. А раз остаются, значит, во мне что-то их привлекает.

Всего в моей жизни было восемнадцать девственниц. Одна стала моей женой. А семна­дцати гражданам девочек не досталось. Ну не повезло.

Вообще же девственницы - если мы говорим о невинности - понятие сложное и совсем не ограничивается физической целостностью организма. Не это самое главное. Тем более сейчас, когда хирурги восстанавливают эту штуку столько раз, сколько хочешь. У меня были девочки, способные на разные фокусы в постели, но туда не давали: «А это - для мужа». И кто они такие после подобных заявлений, если не лицемерные монстры? Девст­венность все-таки хочется приравнять к целомудрию. Есть хороший анекдот на эту тему.

Парень из приличной семьи приходит свататься к девушке. Ее мать расписывает перед будущим зятем достоинства своей дочери: «Посмотрите на нее. Она же невинна, как бу­тон розы. Образование получила в монастыре. Фривольных книг не читала, телевизор не смотрела. Мы с мужем ее воспитывали в духе полнейшего аскетизма. Вот, например, по­смотрите на ее спальню».

Заходят в спальню. Там только кровать, тумбочка, на ней Библия. Ничего лишнего. И клетка с сонным попугаем. Парень споткнулся. Попугай в клетке проснулся и закричал: «Осторожней, придурок, мать разбудишь!»

Немая сцена. А попугай продолжает: «Не туда, козел. В жопу давай. Мне еще замуж выходить».

Никакой мужчина не хочет подобного. Он хочет бить первым. Потому что если до тебя кто-то здесь уже побывал, она начинает сравнивать. И ты превращаешься в «одного из...»

Хотя кто-то скажет, а не все ли равно? Главное, чтобы, когда вы уже вместе, быть уве­ренным, что не «один из...» А девственность, потеря которой вызывала жуткие страхи у девушек моего поколения, сейчас вообще не рассматривается как серьезная категория.

Сейчас, когда до твоего слуха доносится отголосок чужих юношеских страхов, сомне­ний и неврозов, ты, вспоминая себя прежнего, пытаешься понять: а чего эти дети сходят с ума? Например, вчера у меня за стенкой в половине четвертого утра начала долбить по клавишам пианино соседка. Я знаю о ней лишь то, что она молода и где-то там учится. По уровню игры чувтвуется, что учится в консерватории. А по манере игры - ну точно девст­венница. И ее, бедную, то колбасит, то штормит, то накрывает, и мысли-то все у нее пу­таются, и думает-то она совсем нео музыке. Грязно ругаясь про себя, пришлось долбить в стену, проклиная ее целомудрие. Господи, деточка, лучше бы ты в подъезде с мальчиком до утра целовалась, а потом пришла бы домой и рухнула в койку. Так нет, она об этом, зараза, только мечтает, а в реальности не дает спать соседям!

«Как все изменилось», - лежал и думал я, утихомирив девочку громкими стуками пе­пельницей по батарее и головой по стене. Сейчас, встречая целочку, уже поневоле дума­ешь, что с нею не так, раз она до сих пор девственница, а? Должна же быть веская причи­на.

…Ведь это только в те времена, когда я поступил в свой второй институт, почти все студентки были невинны. Как вспомнишь это…

ХОРОШО В ДЕРЕВНЕ ЛЕТОМ!

Как на речке, на мели, Парни девушек… встречали. Их цветами привечали После все ж таки е…ли.

- Слушай, Паша, а у тебя были худые-прехудые бабы? - Этот интимный разговор я спе­циально начал очень громко.- Ну, как они в сексе? Расскажи.

- По-разному! - не менее громко отвечал он,- Ведь это же смотря насколько худые. Вот если такие, как Ирка, то... Хотя она не очень худая. Ирка, ну-ка встань, мы на тебя по­смотрим!

Одна из двух девочек, сидящих на грядке моркови чуть впереди нас, обиженно дернула плечом. Вторая еще ниже наклонила голову к грядке и хмыкнула.

- Хотя нет, знаешь, Ирка не очень худая, - цинично прокомментировал он.- Жопа вон
какая толстая!? А как тебе бабы с большими жопами?..

Девчонки нервничали, явно раздумывая - отползти от нас подальше или пока подож­дать. А мы продолжали наши «мужские беседы», начатые, собственно, только ради того, чтобы над бабами же и поиздеваться. Развлекаться в то жаркое лето 89-го года - когда всех поступивших в институт имени культуры отправили в совхоз имени Тельмана полоть морковку - было больше нечем.

Я говорил, конечно, в прошлой главе, что девственницы меня очень интересовали - но они ведь, как приправа к основному блюду. С ними может выгореть, может - нет. А если и получится, то далеко не сразу. А где тот бурный, регулярный секс, которого жаждешь по­сле армии. Мне тогда был уже двадцать один год; моему приятелю чуть больше. При этом почти все девочки нашего курса были малолетками, которых родители заставили посту­пать сразу после школы.

Итак, девчонки были молодые и поэтому - не давали!

Страна еще не перешла в эпоху сексуального разгула, но в чем-то это было нам на ру­ку. Студентки к нашей дикой болтовне прислушивались, ведь никаких других сведений о сексе у них не было. Так что ужаса они не выказывали. Впрочем, радости в их взглядах тоже не наблюдалось.

Вечером за нами приходил автобус, и мы в него залезали торопливой толпой, так как мест на всех не хватало. Самое главное было усесться на сиденье и потом как бы нехотя предложить какой-нибудь телке присесть тебе на колени. А по дороге я, конечно, успевал облапать все, что меня интересовало. Но, увы, на этом эротические игры и заканчивались.

А по вечерам в совхозе начиналась культурная жизнь. Студенты Института культуры, как никак. Все пели, и все танцевали. И все ныделывались, кто как мог. Молодые «звез­ды» зажигали с концертами. До сих пор помню одного замечательного еврейского маль­чика, приеханшего из Казахстана. Прыщавого до невозможности и до боли похожего на огурец, который потерли на терке, что не мешало ему быть хорошим мальчиком. И глав­ное, настоящим, подающим надежды комиком, который, правда, считал себя трагиком Он еще не разобрался толком в себе, не понял что за такими, как он, - будущее. Мы сразу вы­учили наизусть его песню «Наш неконвертируемый рубль». Он сам написал музыку и де­бильные стихи, сам сыграл и сам спел. Редкость, когда человек может столько вещей сде­лать одновременно. Зал лежал от смеха, когда он на полном «серьезе» пел про наши рос­сийские рубли, подыгрывая себе на рояле.

А я выделялся тем, что был единственным человеком из потока, которому (уже тогда) «народ» посвящал песни. Про меня их было целых три. Бомжевая лирическая, бомжевая патетическая, бомжевая трагическая. Бомжевые, потому что у меня была кличка Бомж. Выглядел я так, помято и лохмато, зато, по-моему, очень колоритно.

А звучало»то все мочью у костра под гитару просто шикарно. Лирическая: «Темная ничь, на манометрах стрелка молчит. Пригорюнившись возле печи. Молодая бомжихи си­дит...» Патетическая: «Бомж живет, не знает ничего о том, что одна бомжиха думает о нем. Бозле магазина пью одеколон. А любовь бомжачья крепче с каждым днем».

Все было чудесно. Кроме одного. Для активной сексуальной жизни мне звездности все еще явно не хватало. И наутро, неудовлетворенные, мы опять ехали на свежезеленые мор­ковные поля.

- Танька! - начал приставать я в автобусе к одной девчонке (не дают, так хоть погово­
рить!).- Танька, скажи, а ты как больше любишь? Сзади, сверху или сбоку?

Она покраснела, глазоньки оквадратились, рот от изумления распахнулся. А я ее еще добил вопросом: «Скажи честно, в попу даешь?»

Танюха готова была рухнуть в обморок. Такой сильной реакции я, конечно, не ожидал, но девочка была, ясное дело, дура. Откуда-то с Кавказа. Русская, но воспитания сурового, восточного. Одевалась безвкусно и ходила с огромной накрученной и начесанной челкой, в куртке пузырем. Из-за этой гребаной куртки или из-за ее просто анекдотической глупо­сти мы за глаза прозвали девушку Тыквой.

- Тань, че молчишь, вспоминаешь?

- Да я вообще еще девочка, - пробормотала растерявшаяся Тыква.

- Девочка?! Да ты что-о-о?! - Я даже подпрыгнул.

То, что здесь чуть ли не все девочки, и без сопливых ясно. Но чтобы так публично при­знаться! Вот это уморила. Обычно ведь нам самим приходилось искать повод для веселья, а тут такой подарок... И начался реальный классический эатопт. Мы доставали ее весь ме­сяц во время этого дико скучного морковного подвига. Повод не повод - какая разница. Приходили вечером на дискотеку и тут же успевали отметиться: «Бабы, какие вы все кра­сивые, нарядные! Но знайте - это все равно ерунда, потому что девочка у нас всего одна».

Утром, с трудом проснувшись и влезая в автобус, снова поминали Таньку:

- Слушай, а ты все еще девочка? Что, вчера вечером никому не дала? Никто тебя не трахает, наверное, потому, что ты страшная.

- Я не страшная, я молодая и красивая.

- Значит, потому, что глупая.

…И все-таки в этом сонном царстве мне иногда удавались победы! Так, я сумел угово­рить одну девицу - из интеллигентной семьи, не очень симпатичная, но умненькая, что называется «белая кость», и очень интересная - прийти вечером «к нам на костер». По­обещал, что будет много народу, - песни, пляски – и даже пиво! А в то время за бутылку пива чуть ли не исключали из института. Вечером она появилась. Костер был, пиво тоже. Народ, разумеется, отсутствовал. Зачем нам зрители? Зато был я, ждал ее на принесенной из барака паре матрасов. Ну... «сидеть на чем-то надо».

Пиво мы выпили быстро. Ночь была прекрасна. И стал я потихоньку заваливать ее на матрасик.

- Вы что, Роман?! - громко возмутилась она. Эротические мои мечты тут же рассеялись в прах. Разбились о все ту же банальную причину! Разумеется, оказалось, что и она еще члена в глаза не видела. А поэтому и не даст.

- Но хоть минет сделаешь? - уже скрипя зубами, выдавил я.

- Что сделать?

- В рот возьми... пожалуйста.

Как ни странно, она согласилась. Неумело, но по-честному, как старательная отлични­ца. Когда ей брызнуло в рот, девочка с недоумением отшатнулась. Вытерла рукой губы и, не понимая, что такое произошло, уставилась на то, что вытекло изо рта.

- Ой, извините! - смущенно прошептала она, поднесла руку ко рту, внимательно рас­
смотрела, слизнула и проглотила. После чего, задравши хвост, удрала в лагерь.

…Сейчас этот наивный минет навевает ностальгические воспоминания. А тогда... То­гда, собирая матрасы, я уже мысленно посылал ее ко всем морковным чертям. «Не хочешь трахаться, и не надо! И красившее, и сговорчивее тебя найду!» - зло думал я.

Хотя и этот маленький успех меня окрылил – ну хоть что-то! С паршивой овцы – хоть шерсти клок. И уже на следующий день, на крылах победы, пусть и небольшой, я стал строить планы, как склеить новую девочку. Мне уже приглянулась одна. Проблема была только в том, что ходила она - как это всегда у них бывает - со страшной толстой подру­гой. Приложив усилия, подругу я сумел отшить и спокойно взялся за убалтывание своей жертвы: «Кстати, отпуск скоро… Ты че думаешь делать? Можно на один день поехать в Питер. Остановиться у меня…»

И девочка – о чудо! - «на экскурсию по городу» согласилась. Мы дружной компанией – Паша-ЕгоБабаЯиОна – поехали ко мне. Прямиком на квартиру к деду и бабке. Оба они оттопыривались в Ялте, совершенно не ожидая в своем доме юношеских оргий. Дверь квартиры, конечно же, оказалась заперта. Ключей от нее у меня, естественно, не было. Я боялся потерять их в морковном раю и оставил родителям. А они, услышав просьбу о ключах, вдруг уперлись рогом: «Зачем тебе ключи, приходи и спи у нас», - заявила мама.

Ага, сейчас, дождаться, что я откажусь от такой трудной победы?! Женщина, ты что?!

Я поднялся к соседям наверх, попросил у них фомку и совершенно цинично, рискуя получить нагоняи от «курортничков», вскрыл ворота.

После всех этих мытарств, после невыносимо долгого ужина с выпивкой я, наконец-то, очутился в комнате один на один со своей суженой. И только взялся за резинку ее трусов, как...

- А что ты хочешь делать? У меня месячные.

-!!??? …мать!!! – Стон Тарзана, рпеданного Читой, огласил квартиру. - А почему ты не сказала раньше?!

- Я же не думала, что у нас что-то будет.

...В рот она брать тоже отказалась. Это, видите ли, оскорбляло ее целомудрие. Кое-как я уговорил ее помочь мне хотя бы руками. Вырвав из лап злодейки-судьбы не самый при­ятный оргазм в своей жизни, попытался отвернуться к стенке и уснуть, чтобы этот кош­марный, зря прожитый день поскорее закончился.

- Рома? - услышал я сквозь дремоту.

- Ну, чего еще?!

- А как у нас будет дальше?

- Что значит - дальше?

- Ну, мы с тобой поженимся?

- Спи, а? Мы еще даже не трахнулись, а ты всякую хрень говоришь, - я пытался уснуть, чтобы снова не думать о сексе. Но существо, лежащее за спиной, все строило какие-то воздушные замки из своих девственных фантазий и еще полночи донимало меня тупыми девичьими вопросами.

Проводив ее с утра и мысленно дав пинка под зад, я тут же про нее забыл.

…Жизнь на морковке вяло потекла дальше: хватал девок за многочисленные сиськи и разнокалиберные жопы, пил пиво, не хотел работать. Я даже в итоге нашел девочку, со­гласную трахаться, но вышло все это как-то неаппетитно. Неумелая, глупая, привязчи­вая…

И вдруг однажды я узнал интереснейшую вещь! Что по ночам кинофотчики - студенты кино-фото факультета - устрашиют оргии в бане. Только попасть туда посторонним труд­но. Мерзавцы закрываются на все замки и не открывают никому, даже родной матери. А кинофотчики были самые старые и тертые среди абитуриентов. На это отделение посту­пали поди, которые уже работали и кино, на телевидении, и журналах, газетах и которым, для продвижения в карьере, не хватало дополнительного образования.

Но и я уже не был школьником, так что закорешиться с кем-то из этой компании мне труда не составило. Вечером я примчался на их гулянку. Мне открыли дверь, и я оказался уже не среди школьниц, а среди молодушек, лет этак двадцати пяти.

Довольно скоро я уединился с одной из них в темной парилке, на верхней полке. Это был быстрый секс на березовых жестких вениках, которые щекотали ей жопу и впивались мне в коленки. Секс без уговоров и прелюдий. Секс без вопросов о свадьбе. Девица полу­чила удовольствие и исчезла, сказав: «Пока».

Я остался лежать, подложив шайку под голову.

После месяца уговоров неподдающихся девственниц, долгих пустых ухаживаний, про­бивания стены головой тебя вдруг затаскивают в темную комнату, трахают без вопросов и разговоров, а потом выкидывают из жизни, сказав «пока»?!!

Ничегосебесказалясебе!

Потом подумал, а чего переживать? Ведь я и сам такой?

Правда, через два дня я перестал воспринимать себя как циника, потому что сильно ув­лекся. Наконец-то я встретил девочку своей мечты. Мы познакомились, о чем-то погово­рили, она сказала, что ее зовут Лена и что ей некогда. На следующий день я пошел ее ис­кать, но не нашел, потому что забыл, как она выглядит.

- А где эта девушка, с которой вчера меня знакомили? - все интересовался я у прияте­лей.

- Да вот она! Не видишь, что ли? Оказалось, она находилась рядом. Но так как я близо­рук, то просто не увидел ее тогда: девушку, которая в будущем и стала моей женой.

И БОГ СОЗДАЛ ОБЩЕЖИТИЕ…

Два студента идут мимо общежития.

Один смотрит на вывешенные на веревочке трусы:

- Первокурсницы.

- А как ты догадался?

- Только первокурсницы стирают трусы. А начиная со второго курса, вообще все без трусов ходят.

Когда ты знакомишься с девушкой, она не может не нравиться. Дальше ею можно ув­лечься, потом ее бросить, а потом перезвонить и предложить выйти замуж. Бывает по-разному. Но очень редко случается, когда люди поняли все друг про друга с первого взгляда. И с первого же взгляда влюбились навеки, решили пожениться и умереть в один день и быть похороненными в одной могиле. Чаще при знакомстве с девушкой ты даже не можешь предположить, какое место она займет в твоей жизни. Но пока ты свободен, не можешь не видеть, что вокруг так много девушек хороших и так много ласковых имен. Особенно если ты еще очень молод и у тебя за пазухой есть тайна, имя которой гиперсек­суальность.

Глупо мне сейчас каяться в том, что студенческие годы, уже живя с Леной, я все равно проводил в поисках новых увлечений. Ведь вокруг была дикая масса свободных женщин, они все были интересны и открыты... В том числе и для общения. И к тому же многие из них жили без родителей, в общежитии.

И вот я, в двадцать один год, понял совершенно чудесную вещь.

Человек, придумавший общежития, был гением! Общежитие - культурный и сексуаль­ный эпицентр города; а для нас он - двигатель разврата в массы. Там все время что-то происходит. У кого-то обязательно - день рождения, у кого-то новая любовь или похоро­ны, ну, то есть какой-нибудь хороший повод выпить... Постоянный и спонтанный празд­ник. Жизнь здесь кипит круглосуточно. А главное, тут водятся бабы!

Девочка, живущая в общежитии, и девочка, которой она была дома, - это уже две раз­ные женщины. Хотя она еще не сбросила старую кожу и по-прежнему находится в зажи­ме, и по-прежнему никому не дает и в рот не берет: и смысле выпивку, но постепенно, день за днем она начинает убеждаться, что, наверное, она несколько не права. Ей стано­вится все понятней, что запреты на секс, курение и выпивку были в ее жизни лишь пото­му, что рядом всегда находились любящие родители, которые по какой-то необъяснимой причине были противниками всего этого наслаждения. Но предки росли в доисторические советские времена, когда было не модно пить, курить и давать до свадьбы. Сейчас же все поменялось десять раз. И на самом деле, парни вокруг умные. Они не дадут ей залететь, не причинят боли, а если и предложат наркотики, так только те, что употребляют сами. А они же не дураки, чтобы употреблять всякую дрянь и приближать свой конец. Они же по­нимают в этом. Массовый гипноз работает. И когда девочке протягивают в компании си­гарету, она курит со всеми. Если все колются героином, то и она попробует. Она свято ве­рит, что люди вокруг нормальные.

А теперь помножьте сию дивную ситуацию на то, что здесь были девочки из застойной эры. Я уже в предыдущих главах упоминал, что это такое, если кто забыл или не знает. Но, говоря про общежитие, данную тему можно подчеркнуть особо еще раз. Здесь дети, воспитанные в полном отсутствии элементарных знаний о половой жизни, оставались еще и без присмотра элементарных родаков, что как нельзя лучше усугубляло ситуацию. Ведь незнание многих доходило просто до маразма. В школе друг другу все рассказывали, что детей рожают из пупка. При этом показывали снимки беременных баб и пускались в объ­яснения, что «пупок раэвязывается, и оттуда вылезает змбриончик». Нередко случалось, что какая-нибудь из целок, чтобы приобрести авторитет среди подружек, начинала кор-

чить из себя прожженную блядь и учить их уму-разуму: например, что при занятиях сек­сом кончать можно, куда угодно, но главное - не целоваться. От этого появляются дети.

Неудивительно, что вчерашние школьницы в общежитии просто потерялись и оконча­тельно запутались в вопросах морали и норм поведения. «Что можно? Что нельзя? Госпо­ди, ответь, как себя вести и что говорить этим мальчикам, а-ууу!»

Девушки часто перегибали палку. В смысле, можно было в коридоре общежития оста­новить какую-нибудь вопросом: «А скажи-кася, красотка, целка ты еще, аль нет?» Она, чтобы не выглядеть «лохушкой», могла заявить: «Малец, не нужно меня глазами трахать, а носом кончать. И, вообще, я была женщиной уже тогда, когда ты еще болтался в мутной капле на конце своего отца!» То же самое могли ляпнуть следующие две, три, четыре не­винности, встретившиеся тебе на пути в туалет. Ведь у девушек лучшая защита - это на­падение. И никто ни за что не признался бы в своей девственности. А ну как ее сочтут не­востребованной и никому неинтересной?!

Вспоминается анекдот: «Алё, это прачечная?!» - «Х…чная! Министерство культуры слушает!» Приблизительно такой ответ следовал бы на вопрос о девственности от сту­дентки института имени культуры. Там на краткий вопрос отвечали в трех сложных ма­терных фразах, после чего еще могли грязно выругаться. Но все это было напускное, фальшивое, а потому морочить головы этим «опытным» девочкам было проще простого! Чем некоторые «сволачные подонки», вроде нас, и пользовались.

К «подонкам» относились только старшие ребята. Уболтать опытную обитательницу общежицкого кибуца тоже ведь не так просто. У каждого при этом была своя методика. Например, мой однокурсник Артур «работал» с удивительно наглой прямотой и просто врожденной артистичностью. Одним из любимых мест его производственной деятельно­сти был душ. Артурчик безусловно знал, про мужские и женские дни, но принципиально приходил туда только в женский день и прятался в засаде. Нет, он совсем не собирался выскакивать из-за угла и пугать девочек громким криком и длиным хоботом. Он пресле­довал более важные цели. Как только в душевую заходила новенькая, этот Амурчик про­скальзывал следом, раздевался и лез под струю.

«Привет, потри мне спинку!» - Перед обнаженной девочкой, стоящей в пузырьках мыльной пены, возникало самое невинное, какое только могло быть, и добродушное та­тарское лицо. Девочка взвизгивала от неожиданности и, прикрывая мочалкой то одну, то другую… части своего тела, возмущенно вопрошала: «Что вы здесь делаете?! Что вы себе позволяете?!»

- А че такого? - косил под лоха Артур. - Я даже не понимаю, что тут такого. Ну, сложно
вам, так не трите.

Играл он хорошо. Девочка даже терялась: «Но сегодня ведь женский день. Или... я что-то перепутала?»

- Какой день? - Артур смеялся минуты две с половиной, а потом, как маленькому ре­
бенку, принимался ей все объяснять.- Девушка, вы с первого курса, что ли? Ну тогда ясно.
Вы, наверное, читаете эти бумажки и верите во все, что там написано? Нет, девушка, это
просто так написано. Здесь уже никто никого не стесняется. Все свои... Потрите мне спин­
ку, пожалуйста. И вот здесь еще.

Так спинка за спинкой, и девочка оказывалась втянутой с сексуальные игры с продол­жением. Порой ему удавалось проделывать этот номер даже с двумя или с тремя одновре­менно. Жаль только, работал Артур всегда в одиночку, и никого из нас не брал на эти во­дные процедуры.

Да и вообще, он являлся уникальным человеком. Ничего не стоило, например, прове­рить, есть ли он в общежитии. Бралась бутылка водки, открывалась и ставилась на стол. Если через пять минут этот сексуальный террорист не появлялся, значит, его в общежитии не было. Можно смеяться, говорить, что это фантастика и просто совпадения, но факт есть факт. Артур шел на водку. На каком бы этаже вы ее ни открыли, пусть бы даже в самой

дальней угловой комнате за туалетом, как совершенно случайно появлялся ОН и говорил; «Простите, а такой-то здесь живет?»

С Артуром мы подружились. Ведь его артистизм проявлялся не только под душем. Од­нажды, сидя на скамейке Летнего сада, мы придумывали, как нам заработать, и решили, раз мы артисты - будем зарабатывать на искусстве. Пусть хотя бы и на улице. Мы вспом­нили все песни о траве, которых в репертуаре певцов прошедшего времени было до жути, и сделали из них «наркоманское попурри». Сшили себе костюмы, чтобы публика при од­ном взгляде на нас тормозила, видела, что это настоящие бродячие музыканты, и вышли в подземный переход. Он - с гитарой. Я - с бубном.

«Музыка Союза композиторов, слова Союза писателей!» - громко объявлял я. И мы на­чинали: «На дальней станции сойду/ Трава по пояс... Трава налево, трава - направо, трава -на счастье, трава - на славу...» Нам особенно нравилась одна песня, она совершенно всех потрясала: «Вот идет журавель-журавель. На бабушкину конопель-конопель. Анаша, ана­ша, до чего ж ты хороша! Травушка-муравушка зелененькая...»

Публика сбегалась моментально. Бывало, что за полчаса мы зарабатывали шестьдесят рублей, а стипендия была сорок пять.

Заработок позволял нам с Артуром чувствовать себя полноценными мужиками и спо­койненько крутить романчики с теми, кто нам нравился. Правда, при этом у меня была Лена, которую я любил, и поэтому старался ходить по этажам общежития культуры так, чтобы не оказаться разоблаченным. Благо оно было для этого достаточно большим. У Ар­тура тоже была девочка, с которой он не просто встречался, но даже жил вместе в одной комнате. Причем он плевать хотел на то, что о его выходках думает она. Или не плевать, но у него все равно существовала уверенность, что его простят. И вправду, хотя такого бабника и алкоголика было еще поискать, «любимая» его всегда прощала. И всем расска­зывала, как его любит и какая он сволочь, и как делала от него аборты, и все-все-все. Она называла его Луною. Я как-то спросил, почему Луной, а не Солнцем или звездой. И деви­ца популярно объяснила, что ее «Солнышко» похоже только на Луну: вечером приходит, а утром уходит.

Но и это лунное расписание не являлось постоянным. Когда его начинало что-то раз­дражать, сие вел себя еще более нагло и цинично. Например, говорил своей подруге, что сходит за спичками, а то они как-то неожиданно закончились. И исчезал дня на три. На четвертый день какие-нибудь студентки стучались к ней в дверь, держа под руки чуть те­плого Артура.

- Это ваше?

- Мое.

- Ну так заберите.

- Вы оставьте пока в коридорчике. Пускай оно полежит, проблюется, а потом затащу к себе. Чтоб в комнате не воняло.

Когда музыкант счастливо облегчал желудок, его возлюбленная затаскивала тело в комнату, после чего затирала вонючие полы в коридоре. Был случай, когда Артур ушел к двум девчонкам, напился у них, натрахался, а потом облевал простыни. Обе девочки с ут­ра пришли к подружке Артура и предъявили ей претензии: «Что это такое! Ну-ка убери за своим. И простыни постирай. Чего это он у нас в комнате нагадил». Она послушно забра­ла его, а утром они вдвоем пошли стирать белье.

Это была какая-то жертвенная любопь, всепрощающая. Она его даже кормила на свои скудные гроши, на стипендию. Хотя он сам умел зарабатывать и к тому же имел обеспе­ченных родителей. Они присылали ему одежду, деньги. Одежду он носил, деньги пропи­вал. А девочка одевалась непонятно во что.

Но поставить ему это на вид было невозможно. У него была практически патологиче­ская жадность, лобовая хитрость и убежденность, что он всегда прав. Однако, в общем и целом, Артур был человек очень яркий, талантливый и веселый. Настоящая душа компа­нии. И отказать ему не могла ни одна девочка. Повелась даже Тыква, которая тогда встре-33

чалась со мной. Я не простил ей этой измены с Артуром. Ведь у них не было даже мимо­летного романа. Он просто заглянул к ней по дороге от одной девчонки к другой. Неужели бабам так нравятся врожденные юмористы?

Иногда, впрочем, он мог достать своей шуткой. Как-то я с Леной решил слиться в экс­тазе и попросил ключи от свободной комнаты. Мне дали. Только мы разделись, легли. Как... раздался стук в дверь.

- Кто там?

- Это я.

- Кто, твою мать, я?

- Твой друг, Артур.

- Че надо?

- Я спросить хотел. Это... У вас веник есть?

- Нет, - говорю, - Артур, у нас веника! И иди отсюда, пожалуйста, на х...!

Решив, что моя вежливая просьба не останется без внимания, я снова полез под одеяло к теплому девичьему телу. Мы почти приступили, как... снова раздался стук в дверь.

- Кто там?!... Молчание.

- Да кто там?!... мать так... растак!.. Опять молчание.

Пришлось встать, натянуть трусы и, прикрывая рукой рвущуюся на волю сквозь ткань душу, идти открывать дверь. За ней стоял Артур.

- Ты чего?

- Я вам веник принес.

-!!!

Веселый, короче, парень.

Но жена мне после этого естественно не дала. Все молодые, «необстрелянные», роман­тические: в слезах.

Кстати, о молодости и неопытности.

Самым показательным примером сексуального невежества и идиотизма стала у нас од­на молдаванка. Спокойная, тихая, полноватая девушка. И вот однажды ночью она стучит­ся в комнату к моей Лене и, удивляясь происходящему, говорит: «Вызови "скорую по­мощь". Я, кажется, рожаю».

- Чего? - спросонья опешила Лена.- Ты напилась, что ли?

- Нет. Рожаю я.

Вызвали «скорую», хотя в роддом отвезти уже не успели. Родила девушка прямо в комнате.

Общежитие трясло, как негра в сугробе! Как могла она ходить беременной, и никто ни­чего не заметил?! Как? Да она и сама-то поздно поняла, что с ней. В институте, конечно, случился скандал и встал вопрос: «Кто виноват?» Виновных не нашли. Хотели ее выгнать, но потом смирились и оставили. А перед ней встал вопрос: «Что делать?» Вернуться до­мой – одинокой и с внезапным ребенком она не могла. Семья ее была из Приднестровья, а там так не принято.

Поэтому родители девушки настойчиво предлагали ей авантюру: «Приведи хоть како­го-нибудь, самого завалящего мужика, - писали они в письмах. - Пройдешься с ним и с колясочкой по селу, чтоб все видели. Потом вы уедете. А мы скажем, что вы развелись. И все в порядке…»

Однако авантюру проиграть было не с кем. Настоящий отец ребенка предпочел оста­ваться инкогнито, а с другими девушка даже и не общалась. И снова она стала стучаться в дверь к Лене.

- Слушай, а может, дашь своего мужика-то. Я его только покажу, да и все. Родители могут денег дать немного. Ну и отдохнет хорошо. У нас природа, река, шашлыки.

- Даже не знаю, - честно удивилась Лена, - он не поедет, наверное.

Но все же она рассказала мне об этом, и я решил откликнуться. Дорогу обещали опла­тить, так чего ж не съездить. Девочка взяла с собой для смелости подружку, и втроем мы поехали на село.

Ехали поездом. Не долго, не коротко. Но мне показалось скучно, и уже по дороге я, как неизвестный герой, влез на верхнюю полку к смуглянке-молдаванке, где под унылый стук колес она отдалась мне ритмично и спокойно.

Родственники встретили нас хорошо. Действительно были и природа, и шашлыки, но... постелили нам в разных комнатах. Мне досталась кровать в комнате ее брата, а она с под­ружкой спала в другой. Ночью я пролез к ним в комнату, наивно полагая, что подруга не­большая помеха для небольшого, но славного Романа, и мы здесь также сможем… как ме­ня жестоко выставили за дверь.

Зато уже утром одна из ее младших сестер вдруг заявила: «Мама, а если они муж и же­на, то почему они спят в разных комнатах?» Хороший ребенок. Умненький. И я тоже ска­зал: «Да! Почему?» Обеспокоенные репутацией дочери, родители постелили нам в одной. Малина.

...Мешала жизни только сильная жара. По ночам я выходил в сад подышать воздухом и как-то увидел, что в летнем душе, закрытом лишь полупрозрачной клеенкой, кто-то моет­ся. Оказалось, это наша подружка. Наличие «законной» жены мне, разумеется, не поме­шало запустить руку за занавес и схватить девицу за ягодицу,

- Рома! - строго и возмущенно зашептала она.- Прекрати немедленно и уйди. Я еще не­винная девушка.

- Да ты что?! - восхитился я.

Буквально на следующий день мы, вместе с братом моей молдаванки, выпивали.

- Слушай, - заявил он в подпитии,- а че это ты мою сестру трахаешь?

- Интересно! - возмутился в ответ я.- А что мне с ней делать еще, когда она рядом ле­жит.

Но я понимал, что люди там суровые. И вытворять черт те что безнаказанно не очень правильно. Потому и направил энергию брата в другую сторону: «А ты сам чего теряешь­ся? У тебя вон под носом целка ходит, а тебе хоть бы что. Я тут ее пощцпал слегка, так она совсем даже и не против».

Мне тут же стало ясно, что зерно упало на благодатную почву. Утром я поспешил за­глянуть в комнату к еще спящей невинности и мимоходом, не удержавшись, просунул ру­ку под одеяло. Грудь поправить. Оказалось - ОНА СПАЛА ГОЛАЯ! «Ага-а-а, - восклик­нул я.- Поздравляю!»

Она ничего не ответила. Только брат потом признался, что поздравлять не с чем: «Я,-говорит, - выпил для храбрости. Прихожу к ней и командую: «Раздевайся!» - «Для чего?» - «Размножаться будем!»

И она начала раздеваться и плакать. Раздевается и плачет, плачет и раздевается. С не­доумением и жалостью он наблюдал за этой трогательной картиной, после чего совесть взяла свое и вместе с ним ушла из комнаты.

Так у них ничего тем летом и не вышло. А вот меня чуть не женили. Поняв, что мужи­чонка я не самый завалящий, а, практически, орел, родители девушки начали под меня подбивать клинья. «Ты такой хороший парень, - пели мне по вечерам, - может, останешь­ся? Мы тебе и дом построим, и машину подарим». И все подливали вина, и все под-кладывали шашлыков А на небе роились кустистые облака, в воздухе сгущались стаи крупных стрекоз и… чего там еще бывает в любовных романах? Короче, чуть не окрути­ли. Я даже не сразу понял, что все серьезно. А когда понял...

...И тут Винни Пух снова вспомнил об одном неотложном деле…

Моя циничная бабушка всегда учила меня: «Ромочка, ты же режиссер. Это слесари по­стоянно женятся. А режиссер подарит девушке цветочек, поцелует щечку, и ауф-видер-зейн». Быстро, оценив все величие народной мудрости, я отчалил любимое питерское об­щежитие, где ждала Лена и... еще немало симпатичных девочек.

К тому времени я так примелькался в общежитии, что мои частые визиты даже не вы­зывали подозрений у его жителей. Меня считали своим, и я тоже старательно прикиды­вался приезжим. Сочииил себе красивую, на мой взгляд, легенду. Что раньше мы с роди­телями жили в Кзыл-Орде, а потом переехали в Барнаул. Там жили на улице Ленина, ко­торая упиралась в горы, где по ночам орали козлы и мешали спать. Мне очень нравятся необычные названия, и, вообще, я хотел бы жить где-нибудь в Гондурасе, но, к сожале­нию, не знаю, где он находится. То, что это вранье, и я там даже не был, нисколько меня не мучило. У всех в институте были легенды. Ведь люди собрались творческие. Особенно легендами славились студенты драмы. Так, одна красотка работала под эстонку. У нее был замечательный акцент и такое же потрясающее, никем кроме нее не выговариваемое название ее родного эстонского городка. Все ей верили, пока однажды не завалилась вго-сти с деревенскими сумками мама из русского городка Елец и не спалила дочь-«эстонку».

...Итак, баб, как я уже сказал, мы кадрили по-раэному. Я часто делал это на общежит-ской кухне. К примеру, заходил и говорил, что очень хочется есть. Накормите, пожалуй­ста. Бабы могли дать кусок мяса и отправить восвояси. Но могли и пригласить к себе в комнату пообедать. Это было уже интересным предложением.

Иногда способы знакомства были и вовсе неординарными и нахальными. Например, как-то в один из дней мы с ребятами напились по черному. Я остался у них ночевать, по­тому что уползти домой было просто невозможно. С утра, естественно, всем очень плохо. Болят бошки, ломит ножки. Хочется жрать, а денежек ни у кого нетутн. Наверное, я мог поехать домой и поесть, но бросать приятелей не стал и принял волевое решение пойти по комнатам зарабатывать вокалом. Взял с собою товарища. У него, правда, не было ни слу­ха, ни голоса, но зато была страшная рожа, и он, один из немногих, мог сам передвигать­ся. И наш дуэт пошел по этажам.

- Мы бродячие музыканты и хотим заработать на кусок хлеба, - представлялся я каж­
дому открывшему нам дверь. - Пустите нас, мы вам споем.

А в общежитии Института культуры почти в каждой комнате стоит ПИАНИНА. Хоть и раздолбанная, но звуки издающая. В некоторые комнаты нас из любопытства пускали. Интересно, все-таки. Не каждый день кунсткамера на дом выезжает. Если пускали – я иг­рал и пел, а мой второй голос тоже что-то подвывал и протягивал всем шляпу.

В которую нам из жалости кидали, кто что мог: мелкие деньги, огрызки сосисок, кар­тошку, яйца и другие объедки.

Одну дверь нам открыли две девочки-припевочки. Они нас впустили, но, немного по­слушав, важно сказали:

- Ребята, вы что, не понимаете, что поете отвратительно, а играть вообще не умеете?

- Неужели? - изумились мы. - А вы умеете?

- Конечно. Это же наша специальность. Мы - хоровики-народники.

Мы выслушали это со вздохами извинения, за что нам дали таблетки от головной боли и накормили.

А вечером на собранную мелочь мы опять устроили пьянку. И я, задавшись вопросом, где мне сегодня давануть храпака, решил навестить добрых самаритянок. Они открыли дверь и по-доброму, в двух-трех матерных образных выражениях, объяснили, что женская комната вообще не место для ночевки грязных бездомных кобелей. После чего попыта­лись меня вытолкать.

В неравной схватке - а, может, им и не очень хотелось почувствовать себя амазонками -я прорвался к кровати и завалился жопой кверху. Вынести меня они не смогли. Сказав волшебную фразу «Ну и х… с тобой!», они легли вдвоем на одну кровать, которую я, про­снувшись ночью, и взял на абордаж. Девочка, лежащая с краю, не супротивилась. Вторая, у стенки, вообще делала вид, что спит и к происходящему разврату отношения не имеет.

...Снова я появился там через неделю. Но той певички, с которой мы так удачно спе­лись, не было. В наличии имелась только ее соседка, которой я и стал петь серенады. А она начала странно ломаться, как голос парня во время мутации.

- Понимаешь, Рома, - стесняясь, сообщила она. - Я не могу с тобой быть. Я еще девица.

- А сколько тебе лет?

- Девятнадцать.

- Скока-а? Нет, дай мне мою одежду - я уйду. Я не вынесу твоего позора! В таком воз­расте. С таким чудным голосом.

- Позор, ты думаешь? - растерялась она.

- Конечно... Давай выпьем за то, чтобы никогда тень позора не легла на наши седины!

И мы с ней дерябнули. Потом хлопнули еще. Девушка все сильнее задумывалась, а мо­жет, девятнадцать - это действительно много? А может, и правда - пора. Я подливал масла в огонь, типа, разве же она не знает, что быть девственницей в двадцать - это вообще клеймо. Не нужна никому, что ли? Это не оценят. Она как-то быстро сломалась. Позже она призналась, что ее соседка уж очень хорошо отзывалась о моих фантастических спо­собностях. У нее перебывало немало парней, и она в этом точно разбирается. А также по­советовала, что если уж лишаться невинности, то с грамотным парнем.

Это было приятно.

Наверное, слушок, что я умело лишаю невинности, пополз обо мне, и меня пригласила для этой цели еще одна девочка. Сказала, что до нее, как бы это сказать, дошли слухи о моей компетентности. А она знает, что первый раз важен, и хочет, чтобы все прошло хо­рошо. К несчастью, когда видишь такое циничное отношение к сексу, ты тоже начинаешь подыгрывать. К тому же, когда она меня встретила, я был не совсем трезв. Чего она в не­котором своем волнении не заметила.

- Ну ладно. Раз ты хочешь, давай, - снисходительно согласился я. А чего не согласить­
ся? Идешь себе по коридору, а тебя зовут девственности лишить. - Девочка ты симпатич­
ная, поэтому работать буду бесплатно. Ну, пошли к тебе.

В комнате я и вовсе заигрался настолько, что все свел к клоунаде: «Ну, раздевайся. Нет, не так. Медленно. Лучше раком встань...» Потом стал надевать на член очки. Типа, по­смотри, кисанька, какого крокодила мы сейчас будем трахать. Так и не довел дело до кон­ца. И все же, возвращаясь к вопросу о девственн