Н. Ф. Шахматов

СТАРЕНИЕ - ВРЕМЯ ЛИЧНОГО ПОЗНАНИЯ ВЕЧНЫХ ВОПРОСОВ И ИСТИННЫХ ЦЕННОСТЕЙ¹

Частота, с которой встречаются болезненные нарушения пси­хики в старости, зачастую тяжелый их характер, трудность содер­жания таких больных в обществе, жалкий и неприглядный вне­шний облик психически больного старика привели к широкому распространению негативного психосоциального стереотипа ста­рого человека. Этому способствует и то, что старение практически всегда сопровождается физической немощностью и болезненно­стью. По существу, старость болезненна всегда. Однако и при пло­хом здоровье, скромном материальном достатке, относительном одиночестве пожилой человек может находиться в согласии со сво­им возрастом, оказаться в состоянии выделить положительные сто­роны своего нового старческого бытия, испытывать высокие радо­сти. Обычно при этом можно наблюдать пересмотр прошлых жиз­ненных установок и взглядов, что сопровождается выработкой но­вой, созерцательной, спокойной и самодостаточной жизненной по­зиции, удовлетворенностью настоящим, само удовлетворенностью.

¹ Шахматов Н. Ф. Старение — время личного познания вечных вопросов и ис-^1инных ценностей // Психология зрелости и старения. — 1998. — № 2. — С. 14—?п

Соображения, которые высказаны в этой статье, опираются на многолетний опыт исследования пожилых лиц, в первую оче­редь — пожилых с различного рода психическими отклонениями, но также и людей со здоровой психикой. Исследовались пожилые, находящиеся на лечении в психиатрических больницах, домах-интернатах для престарелых общего типа, а также старики, про­живающие в сельских районах и в условиях большого города. Из общего числа пожилых, не обнаруживающих признаков психи­ческих отклонений, можно выделить группу лиц, спокойно отно­сящихся к тем изменениям, которые привнесло в их жизнь старе­ние, положительно оценивающих свое старческое существование.

Прежде чем перейти к характеристике этой группы, остано­вимся на том главном, что определяет отношение к старению со стороны самого пожилого человека и его окружения.

Положение пожилого человека в обществе в основном опреде­ляется состоянием его здоровья, физической активностью. При­способление к новому положению в старости, предполагаемые приемы адаптации и реабилитации, направленные на улучшение этого приспособления, связаны в первую очередь с физическими возможностями старика.

Соматическое неблагополучие, недомогание, болезненные ощу­щения составляют содержание старческого существования. Осоз­нание факта начала возрастных изменений определяется ограни­чением физических возможностей, а уже затем ощущением недо­могания, недужными и болезненными переживаниями. Особое вни­мание к своему физическому состоянию типично для первых эта­пов старения. Они обычно характеризуются неприятными и тре­вожащими переживаниями. Стремление увидеть в естественных признаках старения какие-то конкретные соматические заболева­ния, переоценка значения медикаментозных средств — типичные симптомы первых этапов старения. Старость отражается в созна­нии пожилого человека как преимущественный физический не­дуг, и очень скоро проблемы, тревожащие пожилого человека, начинают приводить к тому, что его физическое состояние ухуд­шается.

В дальнейшем, по мере старения, отношение к собственному физическому состоянию бывает разным. У пожилых, особенно в глубокой старости, можно наблюдать снижение уровня подоб­ных переживаний, у них появляется терпимое или безразличное отношение к своим физическим недугам. Близка к этому и дина­мика отношения к собственной смерти. Исследуя пожилых стар­ше 60 лет, не обнаруживающих признаков невротических и пси­хических расстройств, мы отмечали у них отсутствие истинного интереса к вопросам, связанным с приближением смерти. Созда­валось впечатление, что чем старше человек, тем менее актуален для него данный вопрос. На этих этапах отношение к продолжающим выявляться и утяжеляться физическим изменениям опреде­ляется утвердившейся к времени позднего возраста позицией, от­ражающей приятие или неприятие старческого бытия.

Отношение к собственному старению — активный элемент пси­хической жизни в позднем возрасте. По сути, это тот принцип, по которому можно разграничить благоприятные и неблагоприятные формы психического старения. Хорошее здоровье, умеренный ха­рактер возрастных изменений, сохранение деятельного образа жиз­ни, наличие семьи, материального достатка, так же как и про­шлые заслуги, награды и звания, не являются залогом осознания старости как интересного, полноценного периода жизни. И при наличии всего перечисленного человек в старости может считать себя ущербным, обделенным, больным, убогим и несчастным. Приятие собственного старения есть результат активной творчес­кой работы по переосмыслению жизненных установок и позиций, пе­реоценке жизненных ценностей.

Представление о жизни в старости как жизни полноценной в значительной степени определяется установившимся к этому вре­мени характером деятельности старого человека. В возрасте дея­тельной «молодой» (60 — 70 лет) старости человек приходит к мыс­ли, что к той форме деятельности, которой он занимался до это­го, существенного уже ничего добавиться не может. Привычным делом можно заниматься и дальше, доставляя удовольствие себе и другим, но, по выражению Моэма, «дом уже построен». Имен­но этот возраст и есть то время, когда утверждается мысль завер­шить жизненную программу каким-то обобщением, подведением итогов. Если повседневная деятельность в какой-то степени отве­чает этой задаче, налицо и удовлетворение своей старческой жиз­нью. Положительная оценка предусматривает установление при­емлемых рамок и объема новой повседневной деятельности, а удов­летворение жизнью связано с положительным отношением к соб­ственному старению как времени, когда возможно, в силу внут­ренних потребностей, переосмыслить свою прошлую жизнь с уче­том того, что нового в ней, по старым меркам, уже ничего не будет. Новое открывается именно за счет переосмысления, и это, несомненно, несет в себе положительный эмоциональный заряд. В основе стремления к занятости в старости лежит врожденная человеческая потребность целенаправленной деятельности. Одна­ко старость — это время, когда занятость выбирается не в силу внешних потребностей, определяемых коллективным образом жиз­ни, а сугубо личными интересами и стремлениями, важным из которых оказывается стремление привести все в какой-то логи­чески-смысловой порядок, найти ответ на вопросы, которые ра­нее отодвигались самим характером повседневности. Подобное ^стремление может принимать в старости различные формы. «В моих глазах приобретает ценность тот час, который сам же я наполнил содержанием, который именно я сделал ценным» (Д. Ййешь). Стремлением к деятельности объясняется проявляющееся в ста­рости повышенное чувство порядка, стремление к чистоте, пунк­туальное выполнение установленных для себя правил. Выполне­ние нового режима, новых жизненных правил и установок опре­деляет и характер занятости, укрепляет чувство самоудовлетворе­ния — одной из самых важных сторон психической жизни в ста­рости. Стремление к деятельности и сама деятельность — это то, что наполняет смыслом жизнь в старости.

Однако обратимся к ключевому положению Сомерсета Моэма — он пишет: «Спросите меня, в чем смысл или польза такого подве­дения итогов, и я должен буду ответить, что ни пользы, ни смыс­ла в этом нет. Это то, что противопоставляется бессмысленности жизни, то, что делается для развлечения и чтобы удовлетворить то, что ощущалось как органическая потребность».

Органическая потребность решить вопрос о смысле своей жиз­ни и формах собственной деятельности на стадии, когда она уже не приносит ничего нового в ощущениях, — естественная по­требность пожилого человека. Он следует ей сознательно или бес­сознательно на основе личного опыта.

Обратимся к исследуемой нами группе с благоприятными фор­мами психического старения. Следующая возрастная группа — люди 70 — 80 лет («вторая жизнь»). Это время, когда становятся значи­мыми такие недуги старости, как ослабление и ограничение дви­гательной активности, снижение зрения и слуха, затрудняющие привычные формы деятельности. Однако доля лиц с положитель­ным отношением к старению и здесь по существу не меняется, несмотря на более значимый для этой группы фактор физической слабости, большую глубину физического упадка.

Давая характеристику представителям этой группы, в первую очередь следует подчеркнуть их жизненную ориентацию только на настоящее. У этих пожилых людей не выявляется ретроспек­тивной проекции на счастливое прошлое, нет планов деятель­ной жизни на будущее. Созерцательная, самодостаточная жиз­ненная установка на настоящее — основное, что определяет весь строй их психической жизни. Окружающая жизнь, состояние собственного здоровья, физические немощи и недуги принима­ются ими без желания что-либо изменить и от чего-то избавить­ся. Именно у этих лиц можно выявить стремление переосмыс­лить свой жизненный опыт, прошлую деятельность с позиции сегодняшнего дня и положения старого человека. В этом случае прошлые успехи в приобретении знаний, почетных должностей и званий теряют былую привлекательность и кажутся малознача­щими. Крепость семейных и родственных отношений представ­ляется иллюзорной, исчезает чувство устойчивости внутрисемейных связей. Материальные ценности, приобретенные в течение жизни, ли­шаются прежнего смысла. Общая оценка своей прошлой деятель­ности и прошлой системы ценностей приближается к известному тезису Екклесиаста: «...и оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот все суета и нет от них пользы под солнцем». Подобная коренная переоценка ценностей, определяющих смысл и цель прошлой жиз­ни, находит практическое выражение в утверждающемся в старо­сти спокойном, созерцательном и самодостаточном образе жизни. К этому времени обнаруживаются и новые интересы. Среди них первое место занимают обращение к природе, стремление доволь­ствоваться малым. Укрепляются различного рода морально-нрав­ственные ценности. Нередко это впервые появляющееся стремле­ние оказаться полезным физически слабым и больным людям, брошенным животным. Довольно часто пожилые люди открывают для себя новые интересы, имеющие отношение к общим пробле­мам естествознания, философии, религии, искусства. Подобный феномен известен давно и объясняется по-разному. В данном слу­чае сами пожилые люди отмечают, что именно старость дает им возможность творчески переосмыслить жизненный прошлый опыт. Описанная здесь картина появляющегося в старости нового от­ношения к себе, окружающему в известной степени «идеальна». Зачастую выражены лишь отдельные ее стороны. Однако постоян­ной оказывается общая тенденция направления изменений в ука­занную сторону. Выявляющаяся в старости новая жизненная уста­новка, отвергающая прошлые жизненные ценности, требует ис­ключения предположения о психотической природе подобного явления. Однако разбор каждого из перечисленных выше положе­ний даст возможность отказаться от предположения о психоти­ческой, и в частности аффективной, основе подобного состояния. Весь строй сегодняшних переживаний пожилых выгодно высве­чивает настоящий период жизни. У них нет депрессивной проек­ции на прошлое, ретроспективного разматывания собственных переживаний с идеями самообвинения. Нет также попыток найти виновного в «неправильной» с сегодняшней позиции жизни в прошлом. Если при депрессии характер переживаний не выходит за пределы круга повторяющихся и застывших представлений, то [здесь] имеет место активная мыслительная работа, направленная в сторону решения вопросов «познания смысла собственного су­ществования», «познания самого себя», т.е. тех вопросов, кото­рые составляют содержание высших форм психической и нрав­ственной жизни.

Появившийся впервые в старости созерцательный взгляд на самого себя, на окружающее отражает активную позицию, по­скольку он определяет характер, форму деятельности и поведе­ния. Созидаемая в старости новая жизненная философия служит

для пожилого человека продолжением и завершением его соб­ственного жизненного опыта. Ее значение и ценность с общече­ловеческих позиций не может быть преуменьшена, они выходят за пределы индивидуального опыта и носят характер широкого философского обобщения. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что представление о наилучшем способе жизни как жизни созерцательной, спокойной и самодостаточной составляет основу многих философских и религиозных систем — как восточ­ных, так и западных. Коснемся кратко некоторых сторон этой про­блемы, имеющих, на наш взгляд, отношение к сегодняшней теме.

Идея о бренности существующего, относительном характере ценностей, определяющих жизненные устремления, иллюзорно­сти существующих представлений составляет содержание большин­ства философий и религий. Эта идея существует или в чистом виде, или в сочетании с идеями о божественном начале. В чистом виде эта идея развивалась уже у античных философов. Демокритовское «проживи незаметно», призыв к спокойной, уравновешенной жизни проходит красной нитью через положения стоиков, эпи­курейцев, скептиков. Установка «проживи незаметно» составляет содержание восточной традиции, находит активное выражение в самоизоляции, аскетизме, монашестве. Подобная установка отра­жает философское содержание таких восточных религий, как буд­дизм, индуизм, синтоизм, даоизм. Действительно, буддизм, ин­дуизм призывают отказаться от гордости, лишиться всех жела­ний, покончить со всеми иллюзиями. Синтоизм, обожествляя при­роду, находит в ней все, что составляет смысл и содержание че­ловеческого бытия. Даоизм исповедует созерцательность и пассив­ность, когда лучше ничего не делать, ничего не производить. Ок­ружающие события и вещи изменяются сами по себе, и человеку остается только их наблюдать.

Не вызывает сомнений, что подобная философская установка, факт коллективного самосознания есть форма отражения суще­ствующего мира и составляет продукт высших форм мыслитель­ной и нравственной работы. Но именно такая жизненная установ­ка появляется у некоторых старых людей.

Предпринятое краткое изложение философских положений о созерцательной и самодостаточной жизненной позиции пожилых имело несколько целей. Во-первых, показать, что новая жизнен­ная установка, появляющаяся в старости, в период снижения фи­зической силы, физических возможностей, постоянного ощуще­ния физического недомогания в преддверии завершения жизни, сродни взглядам, отражающим основные вопросы о смысле чело­веческого существования, познании самого себя. Это уже само по себе исключает предположение о том, что коренное изменение жизненных позиций в старости, «вторая жизнь» имеет психопа­тологическую, в частности аффективную, основу.

Во-вторых, задачей... было показать, что формирование в ста­рости подобной системы взглядов, которую можно свести к фор­муле «жить пока живется», происходит, по-видимому, только за счет особого возрастного биологического фона, который находит выражение в ограниченности физических возможностей, сниже­нии физической силы, постоянном ощущении физического не­домогания. Такой поворот психической жизни в старости оказы­вается для человека счастливой формой психического старения, обеспечивающей «согласие» со старческими изменениями физи­ческого и психического состояния, удовлетворенность сегодняш­ней жизнью, полное приятие окружающего.

Хотелось бы отметить, что агитация или принудительное вне­дрение созерцательного образа жизни, будь они обращены к мо­лодым, людям среднего возраста или пожилым, едва ли могут найти полное понимание. Насильственное насаждение отказа от активной деятельности входит в противоречие в данном случае с физиологией. При этом следует ждать различного рода осложне­ний, лицемерия или прямых трагедий. Пожилой человек более, чем люди других возрастных групп, физически готов к восприя­тию такого образа жизни. В этом можно увидеть то сомато-психи-ческое единство, которое оказывается основным условием дости­жения самоудовлетворения. В указанных случаях психического ста­рения изменения физического статуса составляют единство с со­зерцательной жизненной непротивленческой установкой, и это создает гармонию физического и психического, которая опреде­ляет описанное выше отношение к прошлому, настоящему и по­зволяет спокойно относиться к будущему.

В. П. Козырьков ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ТИП¹

Возрастная философия появилась тогда, когда возникли про­блемы в определении возраста человека («игра» со своим возрас­том, утаивание его от себя и других и др.), когда человек научил­ся в определенной мере управлять своим возрастным состоянием (за счет медицины, физической культуры, здорового образа жиз­ни), расширять пространство своего жизненного пути, прибавляя к себе ряд этапов в начале жизни (отрочество, подростковость и др.) и в конце (пожилой возраст, старость, преклонный возраст, долгожитель). В целом — это та область проблем, которую М. Мид

¹ Козырьков В. П. Пожилой человек как социокультурный тип // Пожилые люди — взгляд в XXI век / Под ред. 3. М.Саралиевой. — Н. Новгород: НИСОЦ,.2000.-С. 140-143.

называет «миграция во времени». Пожилой возраст как особое со­стояние человека впервые теоретически описал Цицерон, опре­деляя этот возраст как «общее бремя наше — старость, уже либо надвигающуюся на нас, либо, во всяком случае, приближающую­ся к нам» [Цицерон, 1975, с. 7]. Следовательно, согласно утвержде­нию римского философа, пожилой человек — это человек, кото­рый начинает чувствовать приближение старости, пристально на­блюдая за изменениями, которые происходят с другими людьми, и сравнивает их с собственными. Пожилой человек постоянно чув­ствует возрастной дискомфорт, некоторую ущербность своего воз­раста. Он начинает сопротивляться своему новому состоянию, ищет средства борьбы с надвигающейся старостью или сдается на ми­лость победителя. Римский философ, которому во время написа­ния своего сочинения было 62 года, в качестве борьбы с прибли­жающейся старостью избрал мужество. Но в это же время другой философ, Сенека, развивает идею о самоубийстве как о мужест­венном завершении пожилого возраста, предотвращении безоб­разной и беспомощной старости (своего рода геронтоэвтаназия, или геронтоицид). И тот, и другой варианты опираются на идею о возможности активного отношения к возрасту. <...>

Пожилой человек — это не столько возрастная, сколько социо-культурная категория. Возрастной подход к выделению форм куль­туры имеет под собой определенную логику, но вряд ли, напри­мер, можно говорить о культуре пожилых людей. Существует одна культура, но в ее различных формах и состояниях. Пожилые люди являются носителями доминирующей формы культуры, поэтому они более всего страдают при резкой перемене системы ценно­стей. Их жизненный опыт становится не только невостребованным, морально устаревшим, но и вызывает негативное отношение у молодых людей. Однако пожилой, поясняет толковый словарь С.И.Ожегова, — значит, «начинающий стареть». Следовательно, это еще не старость, но уже и не стабильная зрелость, а флуктационное возрастное состояние. В этом состоянии происходят слож­ные, нелинейные процессы, выражающие не только переход че­ловека к завершающему этапу зрелости, но и специфические внут­ренние процессы, которые позволяют говорить о пожилом чело­веке как о социо-культурном типе. Стареть начинает не тело чело­века, а его дух, приобретающий в одночасье такую жесткую струк­туру, что не может «вписаться» в повседневную жизнь человека и отторгается формирующимся новым обыденным миром.

В традиционном обществе пожилой возраст — это возраст «мужа», «большого мужчины», в котором человек приобретал достойное общественное положение, нравственный авторитет, необходи­мый жизненный и профессиональный опыт для передачи его мо­лодому поколению. В частности, без своей семьи, собственного до­ма и хозяйства русский человек мог оставаться отроком и в 50 лет.

В средние века пожилой человек — это апостольский возраст, возраст святых и великомучеников. В социальном отношении — это возраст бояр, хранителей традиций, династических прав, кор­поративных и сословных привилегий, поэтому и возникает геронтократия. В эпоху Возрождения — возраст «портретного чело­века». Возникают идеи (Фурье, Штирнер, Шпенглер и др.) о воз­растах в истории. Но для основной массы народа данная проблема решалась традиционно. Пожилой возраст — это начало утомления жизнью.

В понятии пожилого человека скрыт внутренний конфликт. С од­ной стороны, это тот, кто уже достаточно пожил в этом мире, испытал все положенные для человека радости, обрел ожидае­мые жизненные блага и начинает задумываться о достойном ухо­де в мир иной. С другой стороны, пожилой человек достигает вер­шины в своем жизненном пути, приобретая все необходимое для больших свершений, которые невозможны в более раннем возра­сте. Отсюда две противоположные позиции в отношении к пожи­лому возрасту: финалистская и акмеистская. Иначе говоря, пожи­лой возраст можно рассматривать как начальный этап старости или как высшую стадию зрелости. Такой напряженный внутрен­ний конфликт пожилого возраста делает жизнь человека трагич­ной, трансформируя в определенном направлении его духовную структуру: осознание невозвратной утраты нужного для важного дела времени; крушение жизненных планов, корректировка ко­торых и составление новых на данном этапе уже невозможны; тоска по несбывшемуся.

Пожилой недоволен стремительной утратой состояния полно­ценной зрелости и стремится задержать приход старости, отсюда продление возраста выхода на пенсию, старики в джинсах, эйд-жизм (неприязнь к пожилому возрасту) и т.д.

Каждое поколение начинает с нуля и опробует новый ряд раз­вертывания жизненного пути. Каждое новое поколение находит сочетание базовых элементов культуры и формирует новую систе­му хронотопов, которая исчерпывает свои возможности, и чело­век их безжалостно отбрасывает для того, чтобы могли вырасти новые, но уже без помощи отживших свой век. Пожилой возраст, как и любой этап жизненного пути, связан с моментами рожде­ния и смерти, с перерождением. Перерождение рассматриваемого возраста происходит в двух отношениях: 1) рождение и становле­ние старости как этапа, завершающего жизнь человека, предвест­ника смерти; 2) рождение молодой семьи, внуков, которые своим появлением знаменуют становление нового жизненного ряда, не­сущего источник смерти предыдущему во времени, но разрываю­щему социокультурное пространство. Таким образом, современ­ный пожилой человек характеризуется расколотостью хронотопа, разведением времени и пространства его жизненного пути.

Проблемы пожилого человека появляются тогда, когда создан­ный человеком жизненный мир начинает рассыпаться. Причины могут быть всякие, но чаще всего под влиянием возраста. Отсюда делается неоправданный вывод, что быть пожилым человеком, значит находиться в определенном возрасте, а именно в том, ког­да начинается старение организма.

Пожилой человек — это человек, сконструировавший и осво­ивший свой жизненный мир в соответствии с собственной инди­видуальностью. Быть пожилым — значит прожить столько, сколь­ко необходимо для обретения житейского опыта и осторожности в принятии важных для жизни решений. Еще Ф.Бэкон писал: «Ошибки молодых людей означают гибель всего дела; ошибки пожилых людей лишь означают, что можно было бы сделать боль­ше или скорее» [Бэкон Ф., 1978, с. 446]. Пожилой возраст необхо­дим для глубокого освоения своей профессии, создания своей взрослой семьи и для прохождения всех других жизненных испы­таний, выпадающих на судьбу человека в данную историческую эпоху. М. Лермонтов погиб в возрасте 28 лет, но его произведения по своей духовной структуре во многом становятся близки и по­нятны только после 40 лет. А. Чехов умер в 44 года, но почитайте его повесть «Скучная история»: такое произведение мог написать только человек, который сам является пожилым. Л. Толстой пос­ледние 30 лет своей жизни страдал геронтофобией, приходил к мысли о самоубийстве, но за несколько лет до своей смерти со­здал повесть «Хаджи Мурат», которая поражает свежестью чувств, жизнерадостным восприятием мира и полным отсутствием како­го-либо страха перед старостью и смертью: такое ощущение, что произведение написано писателем в молодые годы.

Пожилой человек научился прочно держать свое время в руках и укоренился в окружающем пространстве: как говорят в народе, — «остепенился». Это человек, способный ценить время, отпущен­ное ему природой, ощутивший его вес и зависимость от собствен­ных возможностей на своей родине, в кругу своей взрослой се­мьи: он отказывается от желания менять место жительства, се­мью, профессию, друзей.

Пожилой человек — это возрастной брюзга, он часто самоуве­ренно решает, что нужно делать, так как якобы заранее знает о возможных результатах. Так вести себя может только пожилой че­ловек, у которого уже нет времени для поиска истины и все, что он узнал в жизни, для него становится пределом познания. В по­жилом возрасте появляется если не мудрость, то ощущение ее: всех хочется учить, всегда выглядеть умным и все испытавшим. Пожилой человек ничему не удивляется. Но есть и такие пожилые люди, которые начинают замечать, что сейчас молодые люди в своем возрасте знают о жизни нечто такое, что было неизвестно в свое время пожилому человеку и он никогда об этом уже не узнает, поскольку годы ушли безвозвратно. Пожилым человек ощуща­ет' себя тогда, когда почувствует груз жизненного опыта и его качественное отличие от того опыта, который требуется в насто­ящее время. В этом смысле пожилой возраст всегда трагичен: если _нет антагонизма в развитии опыта, то нет и пожилого возраста.

Пожилой человек — это категория нравственная. Человек, до­статочно поживший, становится более терпеливым к недостаткам других людей; делается расчетливым в планах и скромным в оцен­ках своих достижений. Пожилым человек становится благодаря сво­ему прошлому опыту.

Пожилым человек становится тогда, когда воспитает взрослых детей, которые способны сами создать собственную семью. Пожи­лой — это человек, передавший жизненный опыт своим детям. Пожилой человек способен иметь учеников, поэтому любой учи­тель по своей профессии вынужден быть пожилым и уметь играть соответствующую роль.

Пожилым человек становится тогда, когда приобретает уве­ренность в обретенном смысле жизни. В пожилом возрасте рожда­ются философы и наоборот: возникновение философской веры говорит о переходе к пожилому состоянию человека.

В.Л.Калькова СТАРОСТЬ: РЕФЕРАТИВНЫЙ ОБЗОР¹

Симона де Бовуар осуществила всестороннее исследование проблем старости в медицинском, биологическом, психологичес­ком, социальном аспектах.

Несмотря на привлеченный материал, автору не удалось дать однозначного определения старости. Напротив, она констатиру­ет, что «старость принимает множество обличий, непохожих одно на другое», и «должна рассматриваться как совокупность ряда фак­торов, ведь это не только явление биологическое, но и момент культуры» [с. 19]. Геронтология как наука не способна разносто­ронне представить данную проблему: развиваясь по трем направ­лениям — биологическому, психологическому и социальному, она всегда сохраняла верность позитивистским принципам. «Речь шла не о причинах возникновения тех или иных феноменов, а о точ­ной регистрации и подробном описании их проявлений» [с. 31]. В самом общем виде Бовуар выделяет два достаточно схожих поня­тия «старость» — «оно относится к определенной социальной категории, представляющей различную ценность

' Калькова В.Л. Бовуар С. де. Старость (Эссе) // Социальная геронтология: Со­временные исследования. — М.: ИНИОН РАН, 1994. — С. 17 — 40. (Beauvoir S. La ^vieillesse: / Essai /. - P.: Gallimard, 1970.)

в различных усло­виях, и оно же означает личную участь каждого человека» [с. 97]. Старость — это в первую очередь биологический феномен, ко­торый сопровождается серьезными психологическими изменения­ми. Современные биомедицинские исследования доказали, что ста­рение представляет собой биологический процесс, присущий жи­вым существам, возникающий не в результате истощения энерге­тического потенциала организма, как считалось ранее, но как ло­гический этап реализации программы его роста и развития. Пере­фразируя слова Рильке о смерти, можно утверждать: «Подобно ко­сточке, изначально содержащейся в плоде, старость с рождения заложена в каждом человеке», определяя закономерный ход его жизни [с. 31]. По определению американского геронтолога Ласинга, старость — это необратимый процесс, в ходе которого происходят регрессивные изменения. Но понятие регресса — это оценочная категория, предполагающая достижение определенной цели. Одна­ко в данном случае регрессивным изменениям однозначно подвер­жен только биологический организм, тогда как другая сторона че­ловеческого существа — его нравственный, интеллектуальный по­тенциал, напротив, может совершенствоваться. Не случайно из­давна отмечается вопиющее несоответствие духовной и физичес­кой эволюции человека. Монтескье с горечью воскликнул: «Несча­стна судьба человека! Если дух достигает зрелости, тело начинает ослабевать» [с. 38]. Следовательно, невозможно оценить процесс старения — каждое общество создает собственную систему ценно­стей, и только в социальном контексте открывается истинный смысл понятия «регресс». Отношение к старшим в животном мире и в человеческом обществе во многом тождественны. Зоологи отмеча­ют присущую большинству млекопитающих и даже птиц иерархи­ческую структуру, во главе которой стоят старые опытные особи, подчиняющие молодых и передающие им свои «знания». По мере физического ослабления вожака он теряет авторитет, вытесняется более сильным противником, отторгается общностью и погибает в одиночестве. В социуме основную роль играет не физический фак­тор: «Стариком становится тот, кто не может зарабатывать деньги, и поэтому становится «лишним ртом» [с. 46]. Очевидно, что тради­ции и уровень культуры могут смягчить ситуацию, однако полнос­тью устранить ее не удалось ни одному типу обществ в историчес­ком развитии. Общество всегда стремится к жизни и воспроизвод­ству, «опираясь на силу и творческий потенциал юности и отвер­гая немощь и бесплодие старости» [с. 47]. С тем чтобы подтвердить или опровергнуть этот тезис, Бовуар рассматривает вопрос об от­ношении к старикам в различных этнических группах, в различные исторические эпохи и в современном обществе.

Многочисленные этнографические работы западноевропейских и американских ученых, повествующие о том, как поступали со

стариками первобытные якуты, эскимосы, японцы, народности эйню, австралийские туземцы, индейцы наваха, конголезские племена, позволяют сделать вывод, что условия жизни стариков прочно зависят от социального контекста. Физическое истощение организма неминуемо влечет за собой экономические последствия. Тогда важную роль способны сыграть имущественное положение индивида и его общественная значимость, а также система соци­альных ценностей. Ориентация на сиюминутные, сугубо матери­альные ценности ведут общность к закату, тогда как мистическая связь с предками, стремление к воспроизводству и духовному воз­рождению обуславливает ее развитие. <...>

К факторам, детерминирующим условия жизни стариков и от­ношение общества, и в частности родственников к ним, этноло­ги относят социальную организацию, уровень экономического раз­вития и фиксированность на определенной территории. В обще­ствах с развитой культурой старики символизируют непрерыв­ность их истории и стабильность социокультурных ценностей. Под­держка и уважение со стороны молодых могут рассматриваться и как превентивная мера, стремление последнего гарантировать себе аналогичное положение в будущем. <...>

В примитивных обществах старик воспринимался как «иной» со всей двусмысленностью, которую содержит это понятие: «он одновременно и недочеловек, и сверхчеловек, и идол, и ненуж­ная, изношенная вещь» [с. 94]. Многие традиции и обычаи прими­тивных обществ могут показаться жестокими и безнравственны­ми, однако при их анализе необходимо основываться на культур­ных особенностях и ценностных системах данных обществ, а не экстраполировать на них современные оценочные категории, что присуще многим этнологическим исследованиям. Так, например, в ряде обществ практиковалось умерщвление вождей (как прави­ло, добровольно ими принимаемое), проявлявших признаки ста­рения, или просто стариков, с тем, чтобы избежать «истощения природы и институтов и обеспечить бесконечное ритуальное воз­рождение благословенного прошлого, служащего моделью пост­роения настоящего» [с. 50]. Этнологи считают, что старики согла­шаются на такую смерть под влиянием культурных традиций, соб­ственного опыта умерщвления старших, в том числе родителей, Желания почувствовать себя в центре празднества, организуемого по этому поводу.

Следует отметить значительное расхождение реальной практи­ки в отношении к старикам и мифологических описаний их соци­альной роли. В эскимосских легендах старики представляются но­сителями магической власти, наделенными богоподобной способ­ностью творения и исцеления. Но реальные условия существова­ния — суровый климат, недостаток ресурсов, бедность, патриархальная тираническая семья — определили маргинальное положение стариков, игнорируемых, превращенных в рабов или обре­ченных на голодную смерть. В обществах, испытавших влияние западной культуры и переживающих переходный период от тра­диционных обычаев к христианской этике, признается деклара­тивная власть стариков, формирующих политические советы. Но в условиях миграционного образа жизни и бесконечных войн ре­альную власть приобретают молодые, возглавляющие переселе­ния и военные действия. В небогатых племенах (например, сибир­ские чукчи, населявшие внутренние районы) старики до самой смерти могут оставаться собственниками всего семейного имуще­ства и владений и обладать правом их распределения между чле­нами семьи, что обуславливает престиж стариков и социальную стабильность. В обществах с более развитой экономикой, обеспе­чивающей достаточный уровень жизни, значительное место за­нимают религиозные и мистические верования, и соответственно усиливается роль стариков, наделенных достаточной властью и авторитетом, которые само реализуются в религиозных функци­ях, или являются носителями аккумулированных знаний и прак­тических сведений, ценностей и традиций.

Чрезвычайно сложно написать историю старости, так как ис­тория — это всегда движение, а старики как социальная катего­рия не способны воздействовать на историческое событие. Сохра­няя дееспособность, они входят в соответствующие социальные группы, а затем становятся «иными» и их проблемы решаются активными членами общества. <...>

Исторические свидетельства в основном рассматривают про­блему борьбы за власть между старыми и молодыми, принадлежа­щими к господствующему классу. Старые владеют знаниями, па­мятью, однако им не достает силы, здоровья, адаптационных спо­собностей и инновационных стремлений. Исторический анализ по­казывает, что старики могли играть заметную роль в стабильных, организованных обществах с институализированной собственно­стью, тогда как в обществах, раздираемых противоречиями, верх брали молодые. <...>

В античных мифах о богах и героях среди множества разночте­ний можно выявить общую закономерность: старея, боги стано­вятся злыми, мстительными, порочными, их тираническая власть кажется, все невыносимее и, в конечном счете, приводит к восста­нию и устранению старого властителя. Аристотель, подробно изу­чавший проблему старости, считал, что опыт стариков способ­ствует не прогрессивному развитию, а бесконечным повторениям. «Старики всю свою долгую жизнь совершали ошибки», поэтому они не должны «чувствовать никакого превосходства перед моло­дыми, не успевшими столько раз поступить неправильно». В древнегреческих трагедиях старики наделены почти сверхъес­тественной аурой, тогда как древние римляне, как правило, изображали стариков в сатирических или комических произведениях, подчеркивавших «резкий контраст их экономических или полити­ческих привилегий с физической немощью», заставлявших пуб­лику негодовать, что «эти человеческие отбросы обладают правом принимать решения, судить, управлять обществом и тиранить свои семьи» [с. 134]. Уже с III в. н.э. христианской церкви удалось асси­милировать классическую культуру путем ее распыления и дефор­мации. В некоторой степени церковь внесла позитивный вклад в решение проблемы старости, создавая госпитали и дома для пре­старелых, поддерживая больных и одиноких. <...>

Во второй половине средних веков можно вычленить два про­тивоположных идеологических течения, по-своему интерпрети­ровавших проблему старости — религиозное и спиритуалистиче­ское направление, с одной стороны, и пессимистическую и ма­териалистическую традицию — с другой. В русле первого Данте в поэме «Пир» описывал старость, сравнивая человеческую жизнь с гигантской аркой, в верхней точке соединяющей землю и небо. «Зенит жизни приходится на 35-летний возраст, затем человек начинает постепенно угасать. 45 — 70 лет — это пора старости, позже наступает полная старость. Мудрую, старость ожидает спо­койный конец. Поскольку сущность человека принадлежит по­тустороннему миру, он должен без страха встречать последний час, ведь жизнь — это лишь краткое мгновенье в сравнении с вечностью» [с. 153].

Технический прогресс XVIII в. обеспечил улучшение условий жизни, соответственно увеличилась ее продолжительность, 60-лет­ние стали активными участниками жизни своих социальных групп. <...>

В XIX в. европейские общества претерпели радикальные транс­формации. Под влиянием промышленной революции, урбаниза­ции, сокращения сельского населения, формирования класса про­летариев произошел первый демографический взрыв: в 1870 г. на­селение Европы достигло 300 млн. и соответственно увеличился процент старых людей в общем, объеме населения. XIX в. поставил стариков из низших слоев общества в жесткие условия тяжелого, непосильного для физически слабых труда, распада патриархаль­ной крестьянской семьи, зависимости от экономически самосто­ятельных детей и усугубил контраст в положении стариков, при­надлежавших к различным социальным группам. Промышленная революция отдала бразды управления производством молодым, более решительным и восприимчивым к инновациям. <...>

Начиная с Древнего Египта и включая эпоху Возрождения изоб­ражение старости обнаруживает стереотипный характер — одина­ковые сравнения, одинаковые описания, касающиеся только вне­шних признаков старости и оставляющие в стороне внутренний мир старых людей. Старость рассматривают только в сравнении с

молодостью и зрелостью, акцентируя их преимущества и выводя старость за грань человеческой жизни, наделяя ее специфически­ми, отталкивающими качествами. XX в. унаследовал стереотип­ный образ старика, сформировавшийся в ходе исторического раз­вития. Исследования позволили расширить представления о ста­рости в социальном, психологическом аспектах, но отправные идеи — часто весьма противоречивые — сохранились. <...>

Вторая часть книги посвящена внутреннему миру престарелых, их чувствам и переживаниям, отношению к старости, видению окружающего мира. «Понять, что переживает человек в старости, особенно трудно, ведь ни одна из существующих концепций не способна охватить все многообразие личных ощущений, объяс­нить неповторимый индивидуальный опыт старения» [с. 299]. Ста­рость иногда сравнивают с тяжелой болезнью, выделяя как об­щий признак нарушение нормального функционирования орга­низма. Однако этот «биологический» подход односторонен, по­скольку в психологическом состоянии, несмотря на ряд некото­рых идентичных проявлений — ощущения отстраненности, «взгля­да со стороны» на самого себя, чувства дискомфорта, неуверен­ности в своих силах, страха смерти, — отмечаются и значитель­ные расхождения. Пожалуй, можно согласиться с Гальеном, раз­мещающим старость «в середине» между болезнью и здоровьем. Удивительным образом она оказывается «нормальной аномали­ей». Она нормальна с точки зрения соответствия биологическим законам угасания жизни. Она аномальна, проявляясь в самых не­лепых формах: постоянных жалобах на недомогание при объек­тивно хорошем самочувствии, отрицании старости и акцентиро­вании своей дееспособности, ссылках на преклонный возраст для устранения от активной жизни и оправдания своей бездеятельно­сти. Своеобразие болезни заключается в том, что она очевидна для самого человека, всеми силами пытающегося справиться с ней и вернуться к здоровому состоянию, но для окружающих она может остаться незамеченной. Напротив, «старость скорее осоз­нается окружающими, чем самим субъектом, она может прояв­ляться как новое биологическое равновесие организма; если ста­рение идет постепенно, его можно и не заметить» [с. 302]. Часто осознание своего возраста происходит только тогда, когда вас однажды называют стариком, и это осознание бывает неожидан­ным и мучительным. Затем наступает период, в течение которого необходимо примириться с очевидным и признать свою старость. Внешне похожая на подростковый кризис, старость намного тра­гичнее. Подросток ощущает внутренние физические и душевные преобразования своего существа и воспринимает их как переход­ный период к более совершенному, привлекательному для него образу взрослого человека. Стареющий человек испытывает дав­ление окружающих, навязывающих ему новый образ, не соответствующий его внутренним ощущениям, чужеродный, непреодо­лимый и бесперспективный. Сопротивляясь безнадежному буду­щему, теряя ориентацию, старики «просто перестают понимать, jcto же они есть на самом деле» [с. 310].

Старики реже обращаются к врачам, чем люди среднего возра­ста, относя свои болезни к возрастным особенностям. Но это лишь напускное безразличие, в глубине души старики всегда обеспоко­ены возникающими недомоганиями, расценивая их как признаки приближающейся смерти, или же гипертрофируют свою немощ­ность и болезненность из эгоистических соображений. Физичес­кое состояние стариков в значительной степени зависит от их пси­хологического самочувствия: оптимистически настроенные, по­груженные в свои дела старики чувствуют себя намного лучше, чем отчаявшиеся, мнительные, сосредоточенные на своих несча­стьях люди. Безусловно, творческие люди легче переживают ста­рение — с ними остается любимое дело, накопленный опыт, при­обретенная мудрость. История знает немало примеров активности писателей, поэтов, художников, музыкантов, доживших до глу­бокой старости и сохранивших ясность ума, вкус к жизни, твор­ческие способности даже вопреки физической немощи или бо­лезням. Гете, Вольтер, Жид, Л.Толстой, Свифт, Папини, Микеланджело, Ренуар, Моне, Верди, Бетховен черпали силы для борь­бы со старостью в безмерной увлеченности своим делом; другие же, менее известные, но также вызывающие уважение, держатся из чувства собственного достоинства. Ежедневно в свои после­дние годы они бросают вызов старости: стараются не оставлять свои прежние увлечения (это могут быть спорт, рыбалка, охота, посещение клубов) или найти новые, посильные. Но не всегда старикам удается следовать свои желаниям: «Если жизнь молодо­го человека идет сама по себе, то жизнь старика — это непрерыв­ная борьба со старостью» [с. 322]. Некоторые моралисты придер­живаются идеи о том, что старость знаменует высвобождение духа, физическое ослабление компенсируется духовным подъемом. В этой связи можно вспомнить Платона, Сенеку, Жуандо. Очищение духа от плоти связывается с затуханием сексуальной активности, «ста­рый человек освобождается от сексуального рабства» [с. 330].

Понять, что такое сексуальность в старости, можно только по­няв, как изменяется отношение человека к самому себе, к дру­гим, к окружающему миру с исчезновением примата половой сфе­ры. Сексуальная активность направлена на достижение множества разноплановых и содержательно насыщенных целей — получение Удовольствия, трансформацию мира через взаимное соединение в мир желания, осуществление своего «Я», подчинение себе парт­нера. Утратив собственные половые влечения, старики инстинк­тивно ощущают их отсутствие и «желают желать», чтобы воссоз­дать таким путем тот эротический мир, который они сконструировали в юности или в зрелости и частью которого они остаются. Поэтому те, кто имел позитивный сексуальный опыт, пытаются в разных формах сохранить сексуальность. Если же сексуальный опыт был сопряжен с отрицательными эмоциями (что чаще при­суще женщинам), то старость действительно приносит освобож­дение. <...>

Вопреки утверждениям моралистов отсутствие сексуальных стремлений в старости нельзя считать позитивным фактором: сек­суальность, жизнеспособность и активность неразрывно связаны. Исключение одного из компонентов затрагивает и другие. Уста­новлена и взаимная зависимость сексуальности и творческой ак­тивности: она проявлялась у Гюго, Пикассо и многих других.

Рассматривая своеобразие проблемы времени в старости, Бовуар отмечает следующую особенность: «В старости движение вре­мени ускоряется: по мере того как удлиняется прошлое, настоя­щее сокращается» [с. 383]. Сартр показал, что значит восприни­мать свою жизнь в прошлом: только будущее может показать, на­сколько живо прошлое. Устремленный в будущее, человек отры­вается от прошлого и вспоминает свое прошлое «Я» как уже не существующее и несущественное. В противном случае происходит отрицание времени и тесное слияние с прошлым. Прошлое, ко­торое в свое время переживалось для себя, затем многократно возрождается мысленно, становясь «прошлым в себе». Прошлое в себе для пожилых людей имеет особое значение, помогает им вер­нуть молодость; ведь именно они больше живут воспоминания­ми, чем надеждой, как говорил Аристотель.

Даже если старикам удается пережить кризис идентичности и обрести новый образ — «доброй бабушки, пенсионера, маститого писателя», — в глубине души они считают себя прежними, неиз­менными, и воспоминания подкрепляют эту уверенность. Обыч­но мысленно воссоздается период жизни, который определил даль­нейшую судьбу, в которой произошло осознание себя как лично­сти. <...>

Характерной особенностью психологического состояния в ста­рости является постоянно действующее подсознательное предчув­ствие близкой кончины. Проявление этого ощущения в значитель­ной степени зависит от социального контекста. В традиционных обществах одного типа смерть считается естественным выходом из состояния физической немощи и недееспособности и воспри­нимается как должное. В другом социальном типе смерть окружа­ется специальным ритуалом, что придает ей особую привлека­тельность и желанность. <...> Сопоставляя описания смерти с ан­тичных времен до наших дней, можно выявить общие черты.

Восприятие смерти также зависит от возраста субъекта. Ребен­ка страшит сама мысль о смерти; юноша презирает смерть и готов вступить с ней в единоборство; человек среднего возраста более осторожен — его привязывают к жизни профессиональные заня­тия, семья, планы на будущее. В старости смерть теряет свой нео­пределенный и абстрактный характер и становится близким и глу­боко личным явлением. <...>

Сама же мысль о смерти глубоко индивидуальна и вызывает разное отношение в зависимости от психологического настроя и социального положения субъекта. Пожилой человек, не ощуща­ющий своего возраста, противится приближению смерти, как и 40-летний, узнав о своей неизлечимой болезни. Страх смерти, как утверждают психиатры, не является типичным возрастным при­знаком, а представляет собой разновидность невроза, формирую­щегося в детском и подростковом возрасте и обостряющегося в старости. <...>

Образ жизни в старости построен на привычках, повторяю­щихся действиях, которые дают старикам ощущение стабильно­сти, некоторую онтологическую гарантию. Старики страшатся лю­бых изменений, так как они не уверены, что смогут адаптиро­ваться к новым условиям, и видят в них «только разрыв с про­шлым, а не устремленность в будущее» [с. 493].

Привычки проявляются в привязанности к определенным ве­щам и предметам, олицетворяющим возможность поддерживать сложившийся жизненный уклад. Собственность тоже, в свою оче­редь, представляет собой онтологическую гарантию: владелец при­дает смысл ее существованию и устанавливает с ней магическую связь. Абстрактным эквивалентом собственности выступают день­ги, в которых старики видят источник власти и доказательство плодотворности их деятельности. <...>

Опыт показывает, что образ мудрого старика далек от реаль­ности. Доктор Раверси, наблюдавший своих пожилых пациентов, отмечал: «Счастливая старость — это плод воображения писате­лей, талантливо или бездарно изображающих ее. У старости всегда одна судьба — будь то прикованная к постели больная в общей палате или богатая вдова в удобном кресле. Почти окаменевшие, эти человеческие существа кажутся нелепыми окружающим и чу­жими собственным детям. Часто они стоят того. Их не покидает Жажда жизни с ее желаниями, чувствами, капризами. Ни одного из виденных мной стариков годы не наделили мудростью и спо­койствием, присущим их книжным образам» [с. 510 — 511]. Во мно­гом то, как человек проявляет себя, когда он становится в старо­сти жертвой экономических трудностей или болезни, в большой степени зависит от зрелости его взглядов на жизнь. Так, старость Вольтера и Уитмена была прекрасной, тогда как старость Шатобриана и Свифта — ужасной.

Подводя итоги своего рассмотрения, Бовуар отмечает, что старость нельзя рассматривать как необходимый этап существования живых организмов. В развитии некоторых животных отсутствует деградационная стадия, они погибают сразу после воспроизвод­ства. Но в развитии человека с определенного возраста проявля­ются инволюционные признаки — уменьшение физической ак­тивности, падение мыслительных способностей и изменение от­ношения к окружающему миру. «Именно старость, а не смерть должна быть противопоставлена жизни, потому что старость — пародия жизни» [с. 565]. Уничтожая время, смерть переводит жизнь в абсолютное измерение и превращает ее в судьбу. Старость же делает человека карикатурным изображением самого себя.

Существует мнение, что основное предназначение старости — терпеливо сносить боль и страдания. Хотя подобное мужество вы­соко оценивается и считается глубоко нравственным, в действи­тельности оно противоестественно. Только активность, направ­ленная на достижение жизненных целей — социальная или по­литическая деятельность, интеллектуальные, творческие иска­ния, общение с друзьями, близкими, молодежью, — может на­полнить старость смыслом. <...> В идеальном обществе понятие старости вообще исчезнет, пожилой возраст станет «определен­ным этапом зрелости, приобретающим собственное равновесие и открывающим перед индивидом новые многочисленные возмож­ности» [с. 569].