Староселье

Тыловой рубеж Староселье-Деренковец был прорыт тысячами украинцев в начале января. На рассвете 5 февраля 1944 года там расположилась бригада «Валлония».

Этот рубеж был точно, грамотно выбран. Он проходил с юго-востока на северо-запад по верху холмов, возвышавшихся над долиной, болотами и каналом от Деренковца до Ольшанки. Вдалеке были видны леса, по которым мы отходили от Белозерья. Траншея со многими огневыми точками проходила зигзагами на тридцать километров. Плохо, что в ней не было фашин и она была слишком глубокой. Она была так глубока, что нельзя было ничего видеть, как только запрыгивал в этот нескончаемый лабиринт.

Если бы весь боевой рубеж был занят плотно, то это неудобство было бы вполне терпимо. Но у нас было лишь триста пехотинцев, чтобы закрыть тридцать километров!

Вторая рота должна была занять позицию в пятнадцати километрах к северу от Деренковца. Другая рота занимала лицом на восток рубеж, уходивший под прямым углом от Староселья прямо на юг.

У нас оставалось триста пехотинцев, чтобы держать оборону на главной линии. Таким образом, у нас в среднем было десять несчастных солдат, чтобы держать каждый километр фронта!

Остальная часть бригады, водители наших трехсот грузовиков, артиллерийская прислуга, зенитки и 80-мм пушки, связисты – все отошли в тыл боевых порядков или поддерживали легкими пушками наиболее уязвимые места рубежа.

***

Мы были настроены крайне пессимистично. Невозможно было проложить полную телефонную сеть по всей длине такого обширного участка. Надо было иметь десятки километров кабеля только лишь для того, чтобы связать ротные КП с КП бригады.

Однако, эта неодолимая, неприступная траншея была на северо-востоке единственным укреплением, позволявшим осуществить маневр в направлении Корсуни. Рухни этот барьер, и… спасайся, кто может!

Наши люди были рассеяны на маленькие группы без связи между собой. Они были измотаны последними боями, ночами рукопашных схваток, ледяными туманами, изнурительными маршами в грязи, похожей на смолу или битум. У них не было ни малейшего укрытия. В изнеможении они с тревогой смотрели на долину, где двигались передовые советские части.

Наша артиллерия напрасно выпускала снаряды: с полудня в субботу болота кишели тысячью вражеских групп, их не останавливала ни грязь, ни снаряды.

***

На следующий день до рассвета наша линия подверглась атаке. Красные ночью взобрались на контрэскарп. Им не составило труда прыгнуть в пустые траншеи между постами, отрезать и вырезать их.

Одна мельница господствовала над склоном. Большевики за несколько минут добрались до нее. Оттуда они бросились к Ольшанке, окружив часть наших людей. В семь часов утра левый берег реки в самой деревне Староселье был в руках большевиков. С западных холмов враг обстреливал весь участок. В восемь часов утра он продвинулся уже на многие километры к югу. Наш КП находился как раз на острие этого натиска.

Командир решил сразу броситься вперед. Я прыгнул с ним в грязь, прорываясь через суматошный поток возниц и грузовиков, спешно отступавших. Мы достигли правого берега Ольшанки в Староселье.

Одна группа человек в тридцать еще геройски сражалась на левом берегу. Я вскочил на командирскую бронемашину, пересек реку, вскарабкался по склону и бросился к своим товарищам. Мы сразу же ринулись в рукопашную от избы к избе, катаясь в грязи вперемешку с азиатами.

После часа боя мы освободили деревню и достигли западного выступа этого села. К несчастью, гребень со своей красивой мельницей с широкими черными крыльями возвышался над нами всей свое массой. Русские установили там пулеметные гнезда. Их снайперы следили за каждым нашим движением.

Стоя на коленях в углу последней избы, я стрелял в каждую показывающуюся голову. Но моя позиция, слишком явная, была плохой. Пуля ранила мне палец. Другая задела бедро.

Один маленький волонтер шестнадцати лет, который начал стрелять рядом со мной, через две минуты получил пулю прямо в рот. Бедный паренек в ужасе привстал на мгновение, ничего не понимая. Он широко открыл залитый кровью рот и, не в состоянии говорить, но желая, тем не менее, объясниться, сказать что-то, упал в ил, где икал несколько секунд, прежде чем умереть.

Позади нас трупы наших товарищей, убитых во время прорыва врага на рассвете, были совершенно раздеты за те полчаса, что враг был на западном секторе Закревок. Тела были абсолютно голые, желтые и красные, в маслянистой грязи.

Из нашей избы мы видели, как с северо-востока и с северной стороны в долине подходили советские укрепления. Через гати вереницы солдат, шлепая по грязи, тащили 88-мм пушки. Склон и мельница над нами казались неприступными.

Командир направлял к нам всех солдат, которых собирал по окрестностям. Но могли ли мы сделать что-нибудь кроме того, как помешать большевикам спуститься в деревню?

Выйти из избы, пойти в атаку по этому голому склону, похожему на плитку гуталина, без какой-нибудь складки местности, ложбинки, по земле, в которой мы вязли по колено, – все это означало бы пойти на всеобщую добровольную мясорубку.

И, тем не менее, надо было отвоевать и мельницу, и высотку. В противном случае, следующей ночью враг соберет на эту высотку все свои силы.

Мы должны были восстановить рубеж без промедления или принять мысль и факт окончательного прорыва фронта со всеми последствиями этого.

***

Я попросил танков. Под их прикрытием мы бы могли еще достигнуть мельницы и холма. Но танки не пришли. Надо было действовать, дергать, злить врага.

Волонтеры проскользнули в большую траншею и поднялись по ней в направлении русских. Их вел лейтенант Тиссен, молодой двухметровый парень с челюстью Фернанделя, со смеющимися и озорными глазами большого ребенка. Он с легкостью отбрасывал назад гранаты, которые русские бросали ему. Одна пуля пробила ему левую руку. Но он, несокрушимый, продолжал бой и отвоевал уже пятьдесят метров, потрясая ходы сообщения своим громким, звонким смехом.

Наконец, в четырнадцать часов прибыли немецкие танки. Их было всего два. Но шума их подхода было достаточно, чтобы посеять панику серди русских. Многие из них побежали. Мы видели, как некоторые убирали пулеметы с бруствера.

Танки двинулись, перепахивая землю. Наша маленькая колонна двинулась вслед за ними. Русские волной заливали долину, подвозя легкую артиллерию. Они увидели наши два танка, продвигавшиеся по голому склону. Сразу лавина залпов их противотанковых пушек обрушилась на танки, убивая и наших людей.

Мельница была нашей первой целью. Мой водитель, герой войны 1914-1918 годов Леопольд Ван Далле бросился даже впереди танков по открытой местности. Он был фламандец. Ветряная мельница была привычной частью пейзажа его родины.

Он первым достиг черных крыльев, положив автоматной очередью трех сталинистов. Но в глубине траншеи один монгол, прислонившись к деревянным подпоркам укрепления, выстрелил в него. Пуля вошла под челюсть и вышли из темени черепа. Ван Далле, как настоящему христианину, еще хватило невероятной силы вытащить из кармана свои четки. Затем он упал замертво с открытыми глазами, смотревшими на широкую и мощную мельницу, похожую на старые мельницы пригородов Брюгге в стране Фландрии…

В четыре часа пополудни мы уже отвоевали всю высоту. Траншея была усеяна солдатскими мешками, брошенными убежавшим врагом. Они, как всегда, были набиты патронами, черствым замшелым хлебом, семечками подсолнуха. Нам досталось много пулеметов.

Но наша победа не вселяла нам оптимизма: чем владели мы больше, чем накануне? Ничем. Зато мы потеряли определенное число наших товарищей.

Убивать русских не приносило большой победы. Они размножались как мокрицы, беспрерывно пополнялись десятикратно, двадцатикратно. Эти километры траншей были слабой защитой, то там, то сям занятые несколькими горстками валлонцев, трагически изолированных в туманных сумерках. Слева и справа от наших постов всякий раз была километровая пустота.

Лейтенант Тиссен, с окровавленной, кое как перевязанной рукой, решил остаться со своими парнями на вершине холма. Траншея, вытоптанная в обоих направлениях во время боя, стала настоящим месивом. Было полностью очевидно, что эту позицию невозможно удержать. Страшные развязки не должны были заставить себя ждать. В этом не было никакого сомнения.

***

Ночь была заполнена беспрерывным шумом бесконечных перемещений. Весь склон был оживлен каким-то невидимым присутствием. Сотни русских ползли, достигали траншеи, рассредотачивались в ходах сообщения.

На рассвете возобновилась трагедия, что произошла накануне. В семь часов утра во второй раз атака русских обрушилась на наших товарищей. Мы знали, что с этого момента высота, траншея, мельница были потеряны для нас навсегда. Наши танки были отозваны на юг. Они больше не вернутся.

Как же быть?

И речи быть не могло о каком-либо преждевременном перестроении, отходе. Тысячи грузовиков, тысячи людей спешили к Корсуни: фланг, защищавший их, был открыт.

Скиты

В понедельник 7 февраля 1944 года весь день прошел в попытках залатать брешь, сделанную русскими на линии Староселье-Деренковец.

В самом Староселье наши войска перегруппировались на правом берегу Ольшанки. Позиции были надежные, сильно укрепленные, защищенные колючей проволокой и минными полями.

На другом конце линии в Деренковце первая рота выдержала многие атаки, но отважно сдерживала противника. Под прямым углом в пятнадцати километрах к северу от Деренковца вторая рота продолжала нескончаемый отходной маневр с востока на запад. Она достойно продолжала арьегардные бои с малыми потерями, скрупулезно выдерживая установленный график.

Открытые, зияющие километры на западе Староселья были адом. Остатки нашей четвертой роты, разбитые на рассвете, бросились в направлении Деренковца. Их встретили, и с помощью взводов первой роты они весь день смогли контратаковать. Но русские были в силе. Через брешь в Староселье они вломились в лес, спускавшийся к югу.

Наши роты у Деренковца, наши части в Староселье получили приказ укрепиться по краям этого леса, чтобы преградить выход врагу. По всем направлениям мы послали разведгруппы.

С другой стороны, наша артиллерия сохранила всю свою огневую мощь и работала беспрерывно. Она обрушила на голый гребень, через который обязательно должны были пройти подкрепления противника, такой шквал огня, коему мы придавали тем больший размах, что уже не имели никаких иллюзий вытащить наши увязшие тяжелые орудия в следующем отступлении.

Автомобили, грузовики гибли в грязи. Самый мощный из наших тягачей, настоящий монстр на гусеницах, отправленный из Деренковца в Староселье чтобы помочь новому отступлению, затратил день и ночь, преодолев менее тридцати километров.

Железнодорожное полотно – последний путь к Корсуни, – был отмечен бесчисленными пожарами. Тысячи грузовиков кое-как продвигались под дождем снарядов.

Мы формировали арьегард на северо-востоке: чем более медленным будет отход этой огромной автомобильной колонны, тем дольше нам нужно будет обороняться. Немецкое командование контролировало ситуацию с несравнимым хладнокровием. Несмотря на ужасное положение, в котором находились пятьдесят-шестьдесят тысяч уцелевших солдат, в приказах нельзя было найти ни тени поспешности или беспокойства, суеты. Все маневры выполнялись спокойно, методично. Врагу нигде не удавалось перехватить инициативу.

В этом трагическом вязком мешке дивизии и техника действовали строго в соответствии с получаемыми инструкциями. Арьегард и фланги сражались до последней минуты, когда нужно было отходить.

Бреши немедленно закрывались, чего бы это ни стоило. Каждый знал, что лучше всего было придерживаться плана штаба, потому что любое досрочное отступление неизбежно означало бы серию контратак, до тех пор, пока позиция, оставленная слишком рано, будет вновь отвоевана.

Приказы были суровы. Но ведь и расслабляться было не время. Каждый солдат знал, что надо было выбирать: или методичное отступление и перегруппировка с возможностью решающего финального броска, или всеобщее уничтожение в суматошной кутерьме.

***

Мы подошли к утру вторника 8 февраля 1944 года. Староселье по-прежнему держалось. Деренковец по-прежнему держался.

Открытая брешь была более или менее закрыта нашими ударными группами, зацепившимися на западных, южных и юго-восточных опушках леса, занятого Советами.

Но враг не довольствовался только этой атакой, он рвался вперед повсюду. Южная группа немецкой армии, совершившая самый важный маневр, подверглась артобстрелу и волновому натиску врага. Восточная группировка обрушилась на нас со 2 февраля.

У нашего сектора была не только тридцатикилометровая траншея от Деренковца до Староселья и выдвинутые позиции второй роты на северном участке. У нас была еще дополнительная укрепленная линия чуть больше одного лье под прямым углом в направлении населенного пункта Скиты.

Имея угрозу по фронту, по левому флангу через открытую неприятелем брешь, мы также подвергались опасности и по правому флангу. Староселье находилось в конце своеобразного длинного коридора.

Если бы вражеские силы бросились с нашего восточного фланга навстречу победоносным советским частям на нашем западном фланге пораньше, то наши солдаты были бы заперты, смяты и уничтожены.

Валлонцы, прикрывавшие наш правый фланг, соседствовали с молодыми новобранцами из «Викинга», прибывшими в гражданской одежде на фронт месяц назад, и в суматохе января с большим трудом получившими начальный боевой инструктаж. Эти несчастные пареньки были измотаны усталостью и волнением.

Враг бросился на них утром 8 февраля 1944 года, выбил их из укрытий, перебил один за другим их боевые посты и привел уцелевших в полное смятение. Мы видели, как они откатывались, как по течению, за наши укрепления. Эти остатки уже ни на что не годились. Некоторые из них плакали, как дети.

Во время этой атаки русские, бросившись в брешь, обошли наши позиции на юго-востоке, разбросанные в квадрате сто на сто метров в дубняке. Нашим людям пришлось огрызнуться, оставить лес и даже маленькую деревню Скиты на плато. Они скатились в низину, по пятами преследуемые противником.

Силы противника из двух брешей почти слились в единую группировку: один единственный наш КП, на котором мы спешно собрали отступавших беглецов, еще держался, как островок среди двух советских таранов.

Надо было немедленно собраться, чтобы снять опасность положения. Один час передышки, и любой наш прыжок вперед был бы вполне реальным.

Враг уже обосновался в Скитах. Наши противотанковые пушки взбирались по холму. Командир бросился вперед, за ним наши парни, подавленные, но все же с боевыми воплями.

В пять часов вечера деревня была отбита, русские были отброшены к лесу. Ситуация еще раз была временно спасена. Из бригадного КП пришел приказ на следующее утро провести новый отход. Значит, надо было продержаться всего лишь несколько часов; вечер, ночь… и наша часть будет спасена, и одновременно масса дружественных нам сил спокойно отступит на запад под прикрытием нашего арьегарда.

***

К несчастью, русские, понимавшие наш маневр, решили любой ценой попытаться смять наши позиции. Чтобы эффективно завершить операцию под Черкассами, Советам надо было действовать методично, сектор за сектором.

Это то, что противник попытался сделать в Мошнах.

Это то, что противник попытался сделать на юго-востоке от Староселья.

Это то, что он пытался, впрочем безрезультатно, сделать вокруг Скитов посредством сотни атак.

В пять часов вечера Скиты были у нас. Командир спустился с КП. Мы штабелями положили в одну мелкую песчаную траншею забрызганных кровью убитых за этот напряженный день.

Мы разрабатывали план отхода бригады в направление Деренковца на следующее утро, когда в вечернем тумане часовой увидел на нашем восточном фланге отступавших по склону солдат. Враг второй раз вышел из леса, выбил наших ребят и взял Скиты!

Наверняка, он собирался ночью прошмыгнуть до тополиных рощ долины, соединиться с группировкой по линии восток-запад, изолировать Староселье и окончательно задушить наш участок! Все надо было опять и немедленно начинать заново, переделать ситуацию с дважды побежденными солдатами, изнуренными и обескровленными!

Я получил личный приказ от дивизии отбросить противника: нам следовало непременно отвоевать высоту, защищавшую путь отступления, и спуститься с нее только в шесть утра, когда наши силы в Староселье смогут выйти из мешка.

Наступил вечер. Склон горы был густо покрыт соснами. Русские уже начинали спускаться. Мы медленно поднялись к плато, поскольку были с тяжелым вооружением и к тому же надо было продвигаться как можно дальше без шума, без боя.

Нас всего было десятка четыре. Мы проползли последние сто метров и бросились в атаку. Наш прорыв на гребень, где обосновывался противник, произвел временное замешательство. Мы смогли максимально использовать свои пулеметы и оттеснить русских до Скитов, одновременно две наши пушки, втащенные на вершину, несмотря на песок и грязь, поддерживали нашу атаку.

***

Красные при такой атаке предпочли еще больше откатиться к югу, что было еще хуже для нас. Операция, провалившаяся на нашей высоте, теперь возобновлялась, но на этот раз у нас за спиной. В час ночи, в двух километрах позади нашего бригадного КП русские и немцы столкнулись на нескольких сотнях метров дороги, нашей единственной дороги!

Маленькие группы СС «Викинг», вросшие в землю, как колючий стальник, одни сдерживали натиск неисчислимого противника. Мы слышали шум и грохот десятка отдельных боев, простиравшихся с востока на юг на многие километры. Противник был перед нами, справа, слева, за спиной. Путь, по которому мы должны были отходить на рассвете, был освещен факелами горящих изб. Повсюду стоял вой и слышались страшные крики. От этих криков зависела наша жизнь, жизнь тысяч человек. К счастью, в пять часов утра сектор еще вопил, крики не смолкли.

Мы сожгли машины, слишком слабые, чтобы преодолеть вязкую грязь. Большая часть нашей группы прошла вдоль реки Ольшанки к деревянному мосту, который наши люди пересекли точно в том месте, где последняя горстка СС «Викинг» сдерживала неприятеля.

***

Некоторым из наших групп автоматчиков в Староселье пришлось сопротивляться до последней минуты, то есть до полной эвакуации наших рот. В течение трех часов они совершили чудо.

Затем с гибкостью змей они проскользнули по сосняку на южном участке, где русские бросились на них со всех сторон. Ни один из наших людей не был взят в плен, ни один из их автоматчиков не остался на том месте. Среди этого дьявольского пулевого концерта они последними ползком пересекли мост через Ольшанку. Он взлетел за нашей спиной, как гейзер.

Покрытые какой-то эпической грязью, наши люди, лошади и грузовики взбирались по соседним склонам, липким, как смола. От противника нас отделяли только вздутые воды реки, крутившей тысячи плавающих обломков, выброшенных взрывом.