Сорок или пятьдесят тысяч лет назад представитель ныне исчезнувшего человеческого вида — неандерталец — сделал важное открытие: он начал экспериментировать с технологическим процессом обработки камня. Плоды его экспериментирования археологи находят в остатках мустьерской культуры. Если основной отличительный признак предшествующей ашельской культуры — удивительное однообразие орудий труда, которое воспроизводится с большой точностью в течение сотен тысяч лет, то теперь налицо поразительное разнообразие орудийного инвентаря.
Этот взрывообразно возникший феномен множественной предметности, пишет современный культуролог и психолог Александр Лобок, потребовал появления принципиально новых мировоззренческих идей, развития творческого воображения [42]. Раньше человек не извлекал из камня его тайну, скрытую от глаз сущность, он всего-навсего подгонял его под стандарт, который тысячелетиями никак не менялся. Теперь, чтобы раскрепостить воображение и оправдать право на свободный поиск новых форм предметов, человеку потребовалось одновременно перейти к духовному производству, найти мировоззренческий фундамент идее предметной множественности. Археологи находят следы этих духовных поисков неандертальцев: они начали хоронить сородичей,
первыми создали ритуалы, выходящие за рамки производственного процесса.
Но это были только первые робкие шаги к мировоззренческому прорыву. Неандерталец смог изобрести вариативную предметную культуру, но, ощутив вкус свободы, не сумел сделать следующий шаг. С этой задачей справился его конкурент — человек разумный, Homo sapiens. Он изобрел идею всеобщей духовности предметов окружающего мира. А эта анимистическая идея легко санкционировала множественность предметных форм эпохи палеолита: обрабатывая камень, человек теперь всего лишь выявлял его скрытую сущность. Эта новая духовная культура проявилась в художественном творчестве человека палеолитических эпох мадлен и ориньяк: великолепная наскальная живопись, каменные статуэтки и т.п.
Ничего подобного не смог сделать неандерталец. Оставшись «по ту сторону» духовного производства, пишет Лобок, неандерталец не мог не испытывать невротические стрессы, которые проявлялись в асоциальном поведении. Археологи подтверждают: неандертальскому человеку были свойственны всплески неуправляемой агрессии. Это была плата за стагнацию культурного развития. В духовном мире неандертальского человека возникло неустранимое противоречие: он поднялся до вариативной предметной культуры, порвал с былой ритуально-обрядовой традицией, но не смог найти духовных, мировоззренческих опор своей новой прагматике. Это был эволюционный тупик.
Неандертальский человек не справился с вызовом, который предъявил ему окружающий мир. Не будучи в состоянии противостоять ужасу вдруг обступившего его со всех сторон хаоса, не сумев отгородиться от него защитными мифами, он лишился духовных опор, без которых жизнь становилась невозможной. Ему оставалось одно — уйти в небытие.
Homo sapiens в отличие от неандертальца выдержал испытание свободой. Тридцать тысяч лет назад из двух видов человека на Земле остался только один — человек разумный. Совершив мировоззренческий прорыв, он получил мощные духовные опоры для свободного поиска в мире предметной вариативности. Несколько тысяч лет шло интенсивное совершенствование орудий труда и охоты. Были изобретены превосходные луки, духовые трубки, копья, бумеранги, рыболовные снасти, ловушки для крупных зверей. Человек научился строить жилье, шить одежду. Палеолити-
ческие художники оставили в своих пещерах настенную живопись, которой не перестают восхищаться наши современники.
И все это опять закончилось катастрофой. На огромных пространствах Евразии были перебиты стада крупных животных. Племена вольных охотников начали испытывать голод. Численность людей, населявших континент, сократилась на порядок.
Выходом из нового кризиса стала неолитическая революция — переход к аграрно-ремесленническому хозяйству, который наши предки совершили за 6 или 8 тыс. лет до н. э. Возделывание земли — это такая деятельность, в которой нельзя руководствоваться мифом или по крайней мере только мифом. Мировоззренческим фундаментом земледелия, как и скотоводства, послужил переход от анимационных верований к первым религиям. Но религия открывает возможность рефлексивного восприятия мира, а затем и возникновения философии.
Одновременно с религией закладывается фундамент человеческой субъектности. Земледелец или ремесленник неизбежно начинает открывать в себе творческие качества, он автор продуктов своего труда. Целеполагающее производство служит основанием осознания идеи истории.
Возникает новая социальная общность людей — цивилизация. Создаются первые этические системы, человек усваивает фундаментальный нравственный закон — «не убий!». Вершина интеллектуальных поисков эпохи первых земледельческих цивилизаций — гражданская и авторская философия античного мира.
Но срок жизни земледельческих цивилизаций исчисляется сотнями, в немногих случаях — одной, двумя, тремя тысячами лет. Истощается плодородие почвы, под ударами орд кочевников гибнут государства. Уходят в небытие народы. Традиционные общества Востока, основанные на земледельческом труде, были лишены эволюционных стимулов и в конце концов погрузились в период тысячелетней стагнации.
Иная судьба была у стран Запада. Конец средних веков оказался самым тяжелым периодом в их истории. Леса, сведенные почти повсеместно. Города, тонущие в собственных нечистотах. Обнищавшее крестьянство. Вечно воюющие между собой короли, герцоги и бароны. Церковь, наживающаяся на торговле индульгенциями. Банды грабителей на дорогах и чудовищные эпидемии чумы и черной оспы... Европа шла к собственной гибели. На ее
границах ждали своего часа мощные армии воинов ислама, не знавшие поражений.
Спасение принесла научно-промышленная революция. Но движение к ней началось еще раньше — в эпоху Ренессанса. Это было восстание против идейного застоя схоластики, поиск новых форм самовыражения бунтующей личности. Открытие мира античности. Идеи гуманизма Эразма Роттердамского. Проекты правильного переустройства мира людей Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы. В бурном порыве творческих исканий эпохи Ренессанса — ключ ко всей последующей истории западной цивилизации [1].
Новое время написало на своих знаменах девиз Френсиса Бэкона «knowledge is power itself», который на русский обычно переводят как «знание — сила», а точнее было бы иначе: «знание — само по себе власть». Под этим лозунгом рождалась новая цивилизация, которую много позже назовут индустриальной — этот термин появился только в 1890 г., когда его впервые в одной из своих лекций употребил Эмиль Дюркгейм.
Это была всеобъемлющая идейная и техническая революция. Секуляризация научного знания. Рационализм. Просвещение. Эпоха великих открытий. Промышленное производство. Но все это было бы невозможно без радикального обновления этической системы.
Наиболее последовательно значение новой этики — «капиталистического духа» — для становления индустриальной цивилизации исследовано Максом Вебером [108]. Отличительная особенность капиталистической формы хозяйства, по Веберу, состоит в том, что, имея в качестве главной цели получение максимальной прибыли, оно добивается этого с помощью дисциплины и науки. Этот духовный настрой капитализма оказался в состоянии резонанса с протестантской этикой. Теологическая логика кальвинизма сливалась с императивом капиталистической логики. «Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма, — писал по этому поводу Вебер, — есть в первую очередь не вопрос о происхождении капиталистически используемых запасов денег, а вопрос о развитии капиталистического духа. Там, где он зарождается, он создает себе денежные запасы как орудие своей деятельности, а не наоборот».
Было бы, разумеется, непростительной ошибкой выделять какой-то один фактор — религиозный, этический или какой-либо
другой — в качестве основной причины возникновения индустриальной цивилизации. Не делает этой ошибки и Вебер, называя такой подход безумно доктринерским. Формирование индустриальной цивилизации проходило на многомерном эволюционном пространстве, образованном сложной совокупностью взаимосвязанных факторов — мировоззренческих, научно-технических, экономических, социальных, политических, религиозных, этических и др.
Обобщая этот краткий анализ особенностей наиболее крупных культурных и цивилизационных поворотов в истории человечества, необходимо отметить, что они завершались успешно только в том случае, если перемены касались синхронно многих факторов на всем эволюционном пространстве. Торможение исторического процесса в направлении вдоль хотя бы одной из осей развития всегда оказывалось губительным. Такое отставание неизбежно вело исторический процесс в целом в эволюционный тупик.
Именно это произошло с вариативной, но чисто прагматической культурой неандертальцев. Такова же была судьба многих локальных цивилизаций — египетской, шумерской, вавилонской, греческой, римской, византийской и др. [86].
Оценивая с этой точки зрения перспективы постиндустриальной цивилизации, начальная фаза становления которой развертывается на наших глазах, можем ли мы утверждать, что этот процесс совершается благоприятным образом и ее не ожидает печальная участь многих предшественников? На этот вопрос пока нельзя дать однозначного ответа — ни положительного, ни отрицательного. Наибольшую тревогу внушает тот факт, что движение в сторону постиндустриального будущего не приняло пока того комплексного характера, который, как свидетельствует опыт истории, является обязательным условием перехода к устойчивому аттрактору. Если в отношении технологического базиса, а отчасти и социально-экономических предпосылок проделана заметная часть пути, то этого никак нельзя сказать о всех остальных направлениях — мировоззренческом, идеологическом, собственно научном, политическом, этическом. Эти проблемы применительно к будущему постиндустриальному обществу по существу даже еще не поставлены.
Среди этих проблем есть одна, которая может оказаться наиболее опасной для грядущих судеб мировой цивилизации. Современное западное общество не созрело для диалога с миром иной куль-
туры, на его ценностном поле господствует принцип «свой — чужой». И это неудивительно: на земном шаре до сих пор не было цивилизаций, в основе которых не лежала бы бинарная логика. Западный человек, действуя в пространстве собственной цивилизации, возвысился до отказа от древнего принципа исключенного третьего, усвоил императив толерантности и практику компромисса. Но стоит ему выйти за пределы этого пространства, как все возвращается для него на круги своя. И не случайно ведущий современный геополитический процесс — формирование единого общепланетного хозяйства — принял губительную форму униполярной глобализации: одерживая на этом направлении тактические победы, стратеги этой политики из Вашингтона в конечном счете придут к сокрушительному поражению.
Христианская декларация всечеловеческой общности служит западному человеку в этом отношении плохим подспорьем. Провозгласив великую истину «нет ни эллина, ни иудея», апостол Павел заменил старую антитезу новой: есть христианин и нехристианин. И это разделение мира людей работало все две тысячи лет после рождества Христова. Более того, и христиане оказались разными: одни «правильные», а другие — нет. Быть может, именно в этом скрыты истоки противостояния с миром ислама.
Острота глобальных проблем на рубеже XX и XXI вв. сделала традиционную бинарную этику губительной. Сегодня человечество стоит перед дилеммой: оно может перейти к устойчивому будущему, если научится мыслить и действовать как единая самоорганизующаяся система, обладающая Коллективным Интеллектом, но наверняка зайдет, подобно неандертальцам, в эволюционный тупик, если не сумеет справиться с этой задачей.
Постиндустриальная цивилизация может развиваться устойчиво только в том случае, если она станет феноменом всечеловеческого масштаба. Постиндустриальной цивилизации только на Западе не может быть. Упорное следование этой политике ведет к четвертой мировой войне. До тех пор, пока не будет найдено решение этих проблем, постиндустриальный проект не сможет перейти из утопического пространства в эволюционное. Поэтому чтобы избежать эволюционного тупика, человечеству необходима обновленная этическая система.
Глава 3.6