26 июня 1905 г.
Яхта «Эме». Амстердам
Вернулись из Гарлема. Картины Франса Гальса — настоящее откровение. Спасибо за открытки; пишите только на их оборотной стороне. Впрочем, в этой дикой стране невозможно получить разъяснение на этот счет. Благодарю Вас за Ваше намерение относительно квартета. Но я думаю, что вторая корректура находится у Люкена, кажется, на улице Шато д'О. Зайдите все же ко мне домой, я пишу туда. Лишь бы из-за этого не зарежалась работа, в частности отсылка большого пакета под литерами В и С, о котором было сообщено. Сейчас жизнь на яхте невыносима. Наверху конопатят, внизу ремонтируют шпангоуты, повсюду стук молотка — словом, благодать!
До скорого свидания.
М. Р.
На мое возвращение никак нельзя рассчитывать раньше чем через месяц. Мы, должно быть, дойдем до Кёльна по Рейну, а дальше — не знаю куда. Я получил приглашение от Гаво. Если Вы их увидите, Вы можете узнать, что им от меня нужно. Разумеется, Вам незачем специально затруднять себя ради этого.
Равелю исполнилось к этому времени тридцать лет. Он в расцвете творческих сил и вступает в тот плодотворный период, когда в течение немногих лет появится ряд ослепительных, насыщенных жизнью произведений.
|
|
Он поставил крест на Римской премии, которая четыре раза была почти у него в руках и которой его — о ирония! так и не удостоили. Но Равель не богат, какая-нибудь синекура, которая его материально обеспечила бы и предоставила досуг для работы,— очень бы его устроила. Навел его на эту мысль его друг, художник Бенедиктус, денди с моноклем в глазу, с безукоризненной бородкой, крайне изысканный в манерах и одежде. Его шурин как раз недавно получил такого рода заманчивую должность в одной из тех французских контор в Индии, о которых мы не можем вспоминать теперь без горечи. Друзья Равеля взялись выполнить
его желание, в числе их и Этьен Гаво, дядя которого Дюжарден-Бомету как раз в это время был товарищем министра Изящных искусств. Отсюда заинтриговавшее Равеля приглашение, упомянутое им в последнем письме.