Психология черного цвета

С этих позиций можно легко понять, почему психология цвета утверждает, что лица, выбирающие черный цвет и ставящие его на первое место (среди ахромных), находятся в оппозиции к обществу. Испытывают явное отвращение к происходящему. Проявляют агрессивность в сочетании с деструктивной и импульсивной тенденциями, негативизм, конфликтность и демонстрируют четкую позицию протеста. Так, и де Боно [ccclii] связывает черный цвет с негативизмом и искренней убежденностью в том, что «никогда в жизни ничто не может складываться так, как надо».

При этом негативизм черного цвета не имеет отношения к разрешению проблем, он лишь указывает на их наличие. Образно говоря, черный — критик, а не творец, аналогично тому как женское бессознание в состоянии аффекта критикует все то, что творить придется мужскому подсознанию (см. серый цвет). Так, анархизм (от греч. anarchia — безвластие ) возник где-то 150 лет назад в противовес крепнущим государственным и социальным институтам (характеризуемым белым цветом — см. белый). Поэтому черный цвет можно по праву считать архетипом анархизма.

Действительно, черные одежды носят обычно агрессивно настроенные упрямцы, протестующие анархисты и др. Поэтому в нем можно видеть и помощь слабовольным пациентам в укреплении силы духа. “Черный юмор” — это переворот интеллекта (обратный религиозному перевороту в посту). Здесь уже правит не белое сознание, как в сатире, и не подсознание, как в юморе светлом, обычном. Здесь правит бессознание и его черные законы. Черный цвет одежды выбирают те, кто пошел против общества, против общественного сознания. Это нигилисты и анархисты XIX века. Это и фашисты 10-х[cccliii], и битники 50-х, и рокеры 80-х, и бандиты 90-х годов XX века.

Любопытное по своей проницательности толкование белого и черного цветов дает Татьяна Забозлаева, когда говорит о причинах их возникновения в период ампира. Считая белое и черное принципиальным отсутствием красочности, она пишет: “К власти пришли строители нового мира, которые все начинали с нуля…” Смысл этого сочетания раскрывается просто: от бессознательной жизни (черный) перейти к сознательному (белый) построению нового мира… Действительно, и большевистские ленинцы 20-х, и американские мафиози 30-х, и российские бандиты конца 80-х — начала 90-х годов или банкиры конца XX века — все они начинали с нуля. Все они начинали с черного.

Вместе с тем мрачность черного цвета никак не сказывается на его чрезвычайной популярности у женщин. Ибо в наше время критерии кардинально изменились и черный цвет стал символом утонченности и элегантности. Это до сих пор удивляет психологов: нравится одно, выбирают другое, а носят третье… Здесь-то мы и видим всю “противоречивость” логики женского интеллекта, всю жизненность логики бытия в одной и той же «женственной» категории ИНЬ: сознанию нравится белый, для мужа выбирается серый, а для себя, для бессознания — черный.

И здесь же мы сталкиваемся с якобы противоречивой «цельностью» этой логики в масштабе мировой культуры. Как известно, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.)[cccliv].

В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни женщины одевают черное на Западе[ccclv] и белое на Востоке. Замечу в связи с этим, что мода на черные повседневные одежды в России 1998/2001 годов определялась именно этими экстремальными условиями жизни, то есть стрессовой ситуацией женщин, одевшихся в черное. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный являются женскими цветами ИНЬ. Женщине остается лишь выбирать.

Хотя и оказывается, что не все женщины знакомы с целительным свойством черного цвета. Например, сексологи и сексопатологи лечат аноргазмию советами типа “сосредоточьтесь на своих ощущениях, и вы достигнете оргазма”. Казалось бы, все правильно: ощущения отвечают функциям бессознания, возбужденное состояние которого и должно доминировать в половом акте для достижения оргазма. Но программная установка сексолога на “сосредоточение” обязательно включает тормозящее все и вся сознание. Белый цвет последнего никак не вписывается в черный цвет бессознания[ccclvi]…

Это не метафора. В самом деле, зрелым женщинам известны приемы переключения обыденного сознания на доминанту бессознания ярким представлением черного цвета[ccclvii]… “Black-out”, как утверждают англичане… И этот-то черный и рождает то самое сновидное состояние интеллекта, когда наяву все бывает лучше, чем в самом хорошем сне… В этом и заключается “сексуальность черного цвета” — ни-о-чем-не-думание, не-сосредотачивание, вообще-ничего” — только черный цвет бессознания. И сам собою приходит оргазм…

Считается, что ч ерное белье вошло в европейскую моду с сексуальной революцией. Однако задолго до этого в галантном веке были модны черные мушки, в конце XIX века стали модны бархотки на шее (“Олимпия” Мане), черные чулки и т. д.

Любовный акт — это измененное состояние интеллекта. Именно интеллекта, как хроматической модели личности. Интеллекта, перевернутого прежде всего у женщины. Отрешиться от всех условностей своего (общественного!) сознания. Делать все наоборот — то, что в обычных условиях жизни делать нельзя[ccclviii]… «Праздничная, перевернутая культура», как ее обозначал М. М. Бахтин. А Гюисманс в знаменитом романе «Наоборот» даже описал в цвете подобный переворот: кушанье сервировано на черной скатерти, столовая обтянута черным бархатом, дорожки в саду посыпаны золой, в бассейн налиты чернила и обнаженные негритянки подают «русскую еду»: черную икру и черный хлеб.

В связи с цветовым описанием русской еды вспомним, что в средней полосе России очень часто встречаются и аналогичные названия рек и речек «Черная» [ccclix], о семантике которых можно лишь заметить, что как и будущее время, они остаются неизведанными, неизвестными, в общем черными.

Так, Платон диалектически полагал черный цвет наиболее верной характеристикой будущего времени[ccclx]. В народе эта характеристика сохраняется и сегодня: «отложить денег на черный день», это значит — на неизвестное будущее. Об этом говорит и семантика черного ворона, который может «накаркать» недоброе будущее. Да и примета с черной кошкой говорит о некоем будущем (единственное различие: в России она перебегает дорогу — дурное предзнаменование, а в Англии, к примеру, — доброе[ccclxi]). Николай Гумилев также связывает черный цвет с непознаваемостью будущего:

Ну, собирайся со мною в дорогу,

Юноша светлый, мой сын Телемах!

Надо служить беспощадному богу,

Богу Тревоги на черных путях.

Итак, рассмотренные выше данные позволяют заключить, что, во-первых, черный цвет сублимирует в себе хроматический архетип иррационализма (анархизма, терроризма и т. п.). Во-вторых, черный сублимат непосредственно связан с общемировым бессознанием женщины[ccclxii] в хроматической модели интеллекта. И, наконец, в-третьих, временной аспект черного сублимата — будущее[ccclxiii]: “Не знаем, куда придем… Нам туда не заглянуть никогда…”