что я действительно ощущал?» Побуждаемый Яновым, я дей-
ствительно начал сосать, подчиняясь тому, что мой рот делал
совершенно непроизвольно. Всеми своими внутренностями я,
в какой-то степени ощущал неудобство. Мне просто нужна была
мама, ее грудь, вот и все. Боль внутри меня была той самой бо-
лью, какую я испытывал всякий раз, когда допускал в душу чув-
ство моей потребности в маме — мне так ее недоставало — и
боль эта — не что иное, как пустота. Эта пустота и заставляла
меня плакать. Потом губы мои сами собой произнесли вопрос:
«Почему ты никогда не заботилась обо мне?» Но, даже не полу-
чив ответа, я уже заранее знал, ощущал это потрясающее от-
вержение человека, до которого никому нет дела, о котором не
заботилась его собственная мать — то есть, она не кормила меня
грудью, не брала на руки и очень-очень редко прижимала к гру-
ди. (Здесь я коснулся решающего вопроса, и главного смысла
слов «очень-очень редко»: я уверен, что моя мать заботилась
обо мне, но в меру своего темперамента, в меру своего характе-
|
|
ра, но недостаточно для моих детских нужд и потребностей.) И
сегодня вечером я ощутил следующую фазу этого отторжения,
отсутствия заботы — она не желала слышать мой крик и мой
плач. Я молча широко раскрыл рот, задавая свой немой воп-
рос, я растягивал рот очень и очень широко; конечно, я не мог
видеть себя, но понимал, что это немой, молчаливый крик. «По-
чему ты не заботилась обо мне?» — кричал я, понимая, что нео-
пределенное, неясное желание, обуревавшее меня всего лишь час
назад, теперь реально сфокусировалось на матери. Мне всего-
навсего нужно было зажать сосок ее набухшей молоком груди
между беззубыми деснами и чмокающими губами. И вот сегод-
ня вечером я снова — наверное, всего лишь во второй раз в жиз-
ни, я ощутил страшный голод. (В первый раз это было до того,
как я двадцать шесть лет назад отключил свои чувства, а второй
раз это произошло сегодня.) Каким-то образом, все элементы
совершенно отчетливого распознавания того, «где я нахожусь»,
в этот момент сложились в единую связную картину. Меня слов-
но ударили в спину — настолько сильной была эта первичная
сцена. Случилось так, будто смысл явился откуда-то изнутри,
вырвался откуда-то из области затылка и заполнил мой рот. «Я
не могу говорить!» — дико закричал я. Я просто кричал, вопил,