Смирение и великодушие

Великодушие (устремленность к великому) и смирение (преданность служению) идут рука об руку и не могут быть отделены друг от друга. Иисус Христос явил максимальную степень великодушия – он поставил себе целью спасти человека от греха, обóжить его и даровать ему вечное блаженство. В то же время Он явил максимальную степень смирения – принял облик слуги[43], умер на кресте и дал Свое тело людям в качестве духовной пищи.

К сожалению, слово «смирение» приобрело уничижительный смысл. Смиренный человек зачастую рассматривается как лишенный амбиций, высоких и благородных.

Многие христиане своим поведением способствуют распространению ложных представлений о смирении. Некоторые из них слишком склонны к безвольному подчинению «судьбе» или властям предержащим; они не могут понять, что глубокое почитание Божественного начала в других людях – это вовсе не самоуничижение перед власть имущими. Другим противна сама идея стремиться к совершенству в личной и профессиональной жизни; им непонятен призыв Христа «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный»[44]. Они считают, что лучше «смиренно» грешить, чем «гордо» стремиться к совершенству, как будто греховное действие не имеет ничего общего с гордыней, а самосовершенствование – со смирением.

Такое ложное смирение – прибежище малодушных[45]. Это не добродетель, а самовыхолащивание, и оно резко противоречит человеческому достоинству. Это тот тип смирения, который имел в виду Ницше, когда клеймил христианскую нравственность как «нравственность рабов».

Люди ложно смиренные стремятся уклониться от своих социальных, профессиональных и семейных обязанностей. «Ложное смирение очень удобно, – пишет Эскрива, – ты такой “смиренный”, ты не претендуешь на права… Да ведь это обязанности!»[46]

Человек подлинно смиренный видит себя таким, каков он есть на самом деле. Он признает свои слабости и недостатки, но видит также и свои сильные стороны, свои способности. «Презирать дары, данные нам Богом, – не смирение, а неблагодарность», – пишет Фома Аквинский[47].

Латинское слово humilitas (смирение) происходит от humus – гумус, или перегной, наличие которого, как известно, является важным критерием при оценке плодородности почвы. Таким образом, смирение – это плодотворность, а не бесплодие.

«Смирение и великодушие, – говорит Пипер, – не только не исключают друг друга, но находятся друг с другом в родственном отношении. <…> Смирение нерешительное и узко понятое, не способное вынести внутреннее напряжение от сосуществования с великодушием, – это не истинное смирение»[48].

Благодаря творческому напряжению между смирением и великодушием лидеры избегают западни слишком серьезного отношения к самим себе. Смиренное осознание ими пропасти между величием их видения и собственной неспособностью его реализовать побуждает их относиться к самим себе с добродушным юмором. Малодушные смеются над собой лишь с иронией, а гордецы не смеются вовсе.

Смирение растет, как семя, упавшее глубоко в сердце. Оно развивается путем упражнения и в конце концов расцветает, когда лидеры реализуют три великих принципа руководства людьми в организациях: вовлеченность, коллегиальность и непрерывность.