Весна 1887, Лондон, Англия

Я впервые встретился со старой уважаемой Е.П.Б., как она заставляла называть себя всех своих друзей, весной 1887 года. Кто-то из ее учеников снял для нее прелестный домик в Норвуде, где огромный стеклянный неф и двойные башни Хрустального дворца сияют над лабиринтом улиц и террас. Лондон предстал передо мной в своем наименее закоптелом виде. В скверах и садах благоухала сирень, среди пышной зеленой листвы светились цветы золотого дождя. Извечная дымка превратилась в тонкую серую вуаль, отражавшую полуденное солнце, которую пронизывали вестминстерские башни, неисчислимое количество пиков и дымовых труб. Над каждым домом висел хвост дыма, тянувшийся куда-то на восток.

Е.П.Б. как раз завершала свою дневную работу, поэтому я провел полчаса наверху с ее добровольным секретарем, ее учеником, который был ей безгранично предан... Я познакомился с ним за два года до того... Так что мы говорили о прошедших временах, о великой книге Е.П.Б. "Тайная Доктрина", и он декламировал мне звучные станцы из "Книги Дзиан" о Всеобщем Космическом Свете, когда Времени не существовало; о Светоносных Сынах Манвантарной Зари; о Воинствах Гласа; об Ужасных и Злых Водяных и о Темных Магах Исчезнувшей Атлантиды; о Сынах Воли и Йоги и о Кольце "Не-Преступи"; о Великом Дне "Будь с Нами", когда все сольется в совершенстве Единого, вновь воссоединяя "тебя и других, меня и тебя".

Так промелькнули полчаса, и я спустился вниз, чтобы увидеть Старую леди. Она находилась в своем кабинете, только что оторвавшись от своего письменного стола, и была одета в одну из темно-синих мантий, которые ей так нравились. В первую очередь, когда она повернулась и приветствовала меня словами: "Мой уважаемый коллега! Я так рада вас видеть! Заходите, поговорим! Вы как раз поспели к чаю!", в моей памяти запечатлелись ее курчавые волосы, потом ее полный необычайной силы взгляд. Она дружески пожала мне руку.

Затем она пронзительным голосом позвала Луизу. Появилась ее служанка-шведка, получила от нее грохочущий поток распоряжений на французском, а потом Е.П.Б. удобно устроилась в кресле, поставив поближе к себе ящичек с табаком, и принялась скручивать для меня сигарету. Вокруг ее запястий были видны манжеты трикотажного костюма, что только лишь оттеняло совершенную форму и изящность ее рук, а ее ловкие пальцы с глубоко въевшимся в них никотином тем временем сворачивали из белой рисовой бумаги сигарету из турецкого табака...

...Е.П.Б. с лукавой улыбкой спросила:

- Вы, конечно, читали доклад ОПИ - Общества призраковых исследований - и знаете, что я русская шпионка и самый несравненный мошенник нашего века?

- Да, я прочитал этот доклад. Но я уже знал его содержание до того. Я присутствовал на том собрании, где его зачитывали в первый раз, два года назад.

- Ну, - произнесла Е.П.Б. снова с неподдельным юмором, - и какое впечатление этот слабоумный ягненок [Ричард Ходжсон] оказал на вашу легко ранимую душу?

- Весьма глубокое. Я пришел к выводу, что он, должно быть, очень хороший молодой человек, который всегда приходит домой к чаю; и что Господь одарил его весьма огромной самоуверенностью. Если он забивает себе в голову какое-то мнение, то далее действует не задумываясь, и все факты, противоречащие его воззрению, он просто не замечает... И то, что мистер Синнетт написал в "Оккультном мире", кажется, совершенно не пострадало ни от одного слова, написанного в этом докладе...

- Я рада, что вы придерживаетесь такого мнения, мой дорогой, - ответила она вежливо, - ибо теперь могу со спокойной совестью предложить вам выпить с нами чаю.

Луиза постелила на столике в углу белую скатерть, принесла блюдце и зажгла лампу. Вскоре к нам присоединился и секретарь, которому пришлось выслушать небольшую язвительную проповедь в свой адрес относительно непунктуальности, в чем не было его вины. Затем мы снова вернулись к теме о... психических исследователях.

- Они никогда не достигнут многого, - сказала Е.П.Б. - Они излишне придерживаются материалистических воззрений и слишком робки... Они просто побоялись поднять бучу заявлением о том, что все эти феномены были настоящими. Вообразите себе, что бы тут началось! Конечно, это ведь было бы просто предательством современной науки в пользу Махатм и всего, что я преподавала об обитателях оккультного мира и их громадных способностях. Они отпрянули при мысли об этом, и по этой причине решили сделать козла отпущения из этой несчастной сироты и изгнанницы. Ее глаза наполнились юмористическим сожалением от притворной жалости к самой себе.

- Должно быть, так оно и есть, - отвечал я, - поскольку у самого доклада просто-напросто отсутствует основание. Это наиболее слабое произведение из всех подобного рода, которые мне доводилось читать. В нем от самого начала до конца нет ни крупинки действительных доказательств.

- Вы действительно так считаете? Это верно! - воскликнула Е.П.Б.

Потом она повернулась к своему секретарю и вылила на него целый поток критики, назвав его жадным, ленивым, неопрятным, непоследовательным и вообще совершенно никчемным. Когда он попытался встать на свою защиту, что было нелегкой задачей, она разъярилась и провозгласила, что он "родился губошлепом, живет как губошлеп и умрет тоже губошлепом". Он растерялся, выронил из рук чашку и нечаянно измазал желтком яйца белую скатерть.

- Вот! - крикнула Е.П.Б., направив на него полный всеуничтожающего презрения взгляд, и повернулась ко мне, ища моей поддержки в своих нападках. Такова была ее манера обращаться со своими учениками в присутствии совершенно незнакомых людей. Это многое говорит о ней, но они все равно любят ее и до сих пор...

- Есть одна вещь, связанная с докладом ОПИ, на которую я хотел бы получить от вас объяснение. Что вы скажете по поводу написания оккультных писем Махатм?

- Ну и что же? - спросила Е.П.Б., немедленно заинтересовавшись.

- Они заявляют, что вы написали их сами и что они имеют очевидные признаки вашего почерка и стиля. Что вы на это скажете?

- Позвольте мне объяснить это таким образом, - ответила она после долгого пристального взгляда на кончик своей сигареты. - Вы когда-нибудь пробовали проводить эксперименты по перенесению мыслей? Если вы это проделывали, то вы, должно быть, заметили, что тот человек, который получает умственную картину, часто окрашивает ее или слегка изменяет ее своей собственной мыслью, и именно при таких условиях и происходит подлинное перенесение мысли. Что-то подобное происходит и с появлением букв. Один из Махатм, который, возможно, не владеет английским языком и у которого, естественно, нет никакого почерка по-английски, желает проявить текст письма в ответ на мысленно заданный ему вопрос. Скажем, он находится в Тибете, а я в Мадрасе или в Лондоне. У него в уме возникает мысль-ответ, но не в виде английских слов. Сначала он должен отпечатать эту мысль на моем мозге или на мозге кого-нибудь еще, кто знает английский, и затем взять те слова-формы, которые поднимаются из мозга другого человека, чтобы ответить на эту мысль. Затем он должен сформировать ясную умственную картину этих слов в написанном виде, которые также принимают внешний вид в моем мозге или в мозге кого-либо другого. Затем через меня или через другого челу, с которым он связан магнетически, он должен проявить эти слова-формы на бумаге, сначала послав их в ум челы, а затем перенося их на бумагу, используя магнетическую силу этого челы для того, чтобы отпечатать все это и собрать материал - черный, синий или красный, каким бы он ни был, - из астрального света. Так как все вещи растворяются в астральном свете, то воля мага способна снова проявить их. Таким образом он получает возможность проявлять цветной пигмент для того, чтобы осадить знаки в данном письме с использованием магнетической силы этого челы, и впечатать их в бумагу, управляя этим осаждением посредством своей собственной превосходящей магнетической силы, потока мощной воли.

- Это звучит довольно разумно, - ответил я. - Вы не могли бы продемонстрировать мне, как это делается?

- Для этого вам нужно быть ясновидящим, - ответила она, совершенно прямолинейно и не стараясь отступить от темы, - для того, чтобы видеть и направлять потоки. Но одно неизменно: предположим, письмо проявляется через меня; естественно, в нем будут проявляться некоторые признаки моих способов выражаться и даже моего почерка; но тем не менее это будет совершенно подлинный оккультный феномен и действительное послание от этого Махатмы. Кроме того, даже и с учетом всего этого, они неимоверно преувеличивают схожесть почерков. Эксперты не столь уж непогрешимы. У нас были эксперты, которые имели полную убежденность в том, что я вообще не могла написать эти письма, и это тоже были неплохие эксперты. Но в докладе о них ничего не говорится. И еще: существуют письма, написанные тем же самым почерком, которые были проявлены тогда, когда я находилась на расстоянии тысяч миль от того места. Доктор Хартманн получил не одно такое письмо в Адьяре, Мадрас, когда я находилась в Лондоне; едва ли я могла бы написать их... Вы видели какие-нибудь из этих оккультных писем? Что вы сами думаете?

- Да, - ответил я, - мистер Синнетт показывал мне целую кипу этих писем, все те, на основе которых написаны "Оккультный мир" и "Эзотерический буддизм". Некоторые из них написаны красным, то ли чернилами, то ли карандашом, но большая часть - синим. Я сначала решил, что это карандаш, и попытался размазать его большим пальцем; но он не размазывался.

- Конечно, нет, - улыбнулась она, - этот цвет введен в структуру бумаги. А что по поводу почерков?

- Да, об этом. Там их два: синий почерк и красный - они совершенно отличаются друг от друга, и оба вовсе не похожи на ваш. Я много времени потратил на изучение связи почерка и характера, и эти два характера выделялись довольно явно. Синим, очевидно, обладает человек с очень добрым и спокойным характером, но с гигантской силой воли; логичный, легкий на подъем и постоянно старающийся выразить себя как можно яснее. В общем, это почерк культурного и очень доброжелательного человека.

- Каковым я не являюсь, - сказала Е.П.Б. с улыбкой. - Это Махатма Кут Хуми; вы знаете, он по рождению является кашмирским брамином и провел долгое время путешествуя по Европе. Он - автор писем "Оккультного мира", он же предоставил мистеру Синнетту большую часть материалов для "Эзотерического буддизма". Но об этом вы все читали.

- Да, я припоминаю, что он говорил, будто вы по этому поводу метались из угла в угол, вопя, как павлин Сарасвати. Вряд ли бы вы сами согласились с подобным описанием вас.

- Конечно, нет, - ответила она, - я-то знаю, что я просто соловей. А что насчет другого почерка?

- Красного? О, это совсем другое дело. Он яростный, мощный, стремящийся взять верх, сильный; он извергается, как лава вулкана, тогда как другой подобен ниагарскому водопаду. Этот - пламя, а тот - океан. Они совершенно не похожи, и оба абсолютно не напоминают ваш. Второй, однако, имеет большее сходство с вашим, чем первый.

- Это мой Учитель, - сказала она, - которого мы зовем Махатма Мория. У меня здесь есть его портрет.

И она показала мне небольшую написанную маслом картину. И если мне хоть когда-нибудь в жизни доводилось видеть выражение подлинного благоговения и почитания на человеческом лице, то это случилось именно тогда, когда она говорила о своем Учителе. Он был, как она сказала, раджпутом по рождению, одним из представителей древней расы воинов индийской пустыни, самой благородной и красивой расы на этой планете. Ее Учитель был гигантом, более двух метров ростом, отлично сложенным человеком; превосходным образцом человеческой красоты. Даже глядя на портрет, можно ощутить необыкновенное могущество и обаяние, мужественные, даже яростные черты лица, темные сияющие глаза, которые смотрели на вас; четкие бронзовые очертания, волосы и борода цвета воронова крыла - все это говорило о мужественной мощи. Я спросил о его возрасте. Она ответила:

- Дорогой мой, я не могу сказать это точно, поскольку не знаю. Но вот что я могу сказать. Впервые я встретилась с ним, когда мне было двадцать, - в 1851 году. Он тогда выглядел мужчиной в самом расцвете лет. Теперь я уже старуха, а он не постарел даже и на день. Он все еще мужчина в расцвете лет. Вот все, что я могу сказать. Отсюда вы можете делать собственные выводы.

...Потом она рассказала мне кое-что о других Учителях и Адептах, которые были ей известны... Она знала Адептов во многих расах - из северной и южной Индии, Тибета, Персии, Египта, Китая; из различных европейских стран - греков, венгров, итальянцев, англичан; из некоторых народностей южной Африки, где, как она сказала, существует Ложа Адептов...

- А теперь, дорогой мой, уже становится поздновато и мне пора ложиться спать. Так что я должна пожелать вам спокойной ночи!

И Старая леди выпроводила меня с тем изяществом, атмосфера которого не покидала ее ни на минуту, поскольку являлась частью ее самой. Она была наиболее совершенной из всех аристократов, которые были мне знакомы...

Что-то было особенное в ее личности, ее поведении, в свете и силе ее взгляда, что говорило о более широкой и глубокой жизни... Что было в ней наиболее примечательно и никогда ее не покидало - это предчувствие существования большей Вселенной, более глубокой силы, невидимой мощи; для тех, кто находился в гармонии с ее нисчерпаемым гением, это становилось откровением и побудительной силой к движению по тому пути, который указывала она. Для тех, кто не мог смотреть на все ее глазами, кто не мог в какой-то степени приблизиться к высоте ее в'идения, это качество превращалось в вызов, в непереносимую, яростную и необузданную силу, что в конце концов рождало в них злобную враждебность и стремление бороться с этим.

И когда уже произнесены все слова, она все же предстает гораздо более великой, чем любой из ее трудов, более наполненной живой силой, чем даже ее чудесные книги...

АРЧИБАЛЬД КЕЙТЛИ^[87]