Глава. Полифонический роман Достоевского и его освещение в критической литературе

Полифонизм – «множественность самостоятельных голосов и неслиянных голосов и сознаний». Во внутренних монологах (микродиалогах) Раскольникова проникают герои со своими правдами, возникают споры правд. В первом внутреннем большом диалоге Раскольникова (после того, как он получает письмо от матери): «…Счастье его устроить, в университете обеспечить, сделать его компаньоном в конторе, богачом сделать, судьбу его обеспечить….О, милый мой Родя, первенец… Как же ради всего этого не пожертвовать счастьем родной дочери…» ЭТО ЗВУЧАТ СЛОВА ДУНЕЧКИ И МАТЕРИ ИЗ ПИСЬМА

«Тут мы и от Сонечкиного жребия не откажемся, который ничуть не сквернее жребия с Лужиным….Сонечкина чистота равна чистоте Лужина, а может даже и хуже…

Не хочу я вашей жертвы, Дунечка…

А может быть, отказаться от жизни совсем, запретить себе жить и любить…

Что значит, когда пойти уже никуда нельзя? Надо, чтобы каждому человеку было куда идти». ЭТО В СЛОВАХ РАСКОЛЬНИКОВЕ ПРОРЫВАЕТСЯ РЕПЛИКА МАРМЕЛАДОВА

В этом монологе в сознании Раскольникова отразились будущие герои романа, все слова в этом диалогичном монологе двуголосые, в каждом из них возникает спор.

Б.М.Энгельгардт исходит из социологического и культурно-исторического определения героя Достоевского. Герой Достоевского — оторвавшийся от культурной традиции, от почвы и от земли интеллигент-разночинец, представитель «случайного племени». Такой человек вступает в особые отношения к идее: он беззащитен перед нею и перед её властью, ибо не укоренён в бытии и лишён культурной традиции. Он становится «человеком идеи», одержимым от идеи. Идея же становится в нём идеей-силой, всевластно определяющей и уродующей его сознание и его жизнь. Идея ведёт самостоятельную жизнь в сознании героя: живёт, собственно, не он — живёт идея, и романист даёт не жизнеописание героя, а жизнеописание идеи в нём; историк «случайного племени» становится «историографом идеи». Доминантой образной характеристики героя является поэтому владеющая им идея вместо биографической доминанты обычного типа (как, например, у Толстого и у Тургенева). Отсюда вытекает жанровое определение романа Достоевского как «романа идеологического». Но это, однако, не обыкновенный идейный роман, роман с идеей.

Достоевский, — говорит Энгельгардт, - изображал жизнь идеи в индивидуальном и социальном сознании, ибо её он считал определяющим фактором интеллигентного общества. Но это не надо понимать так, будто он писал идейные романы, повести с направлением и был тенденциозным художником, более философом, нежели поэтом. Он писал не романы с идеей, не философские романы во вкусе XVIII века, но романы об идее.

Идея, как предмет изображения и как доминанта в построении образов героев, приводит к распадению романного мира на миры героев, организованные и оформленные владеющими ими идеями.

У Достоевского дано в романе только то, что может быть осмыслено лишь одновременно, что может быть связано между собою в одном времени. То, что имеет смысл лишь как «раньше» или как «позже», что оправдывало лишь как прошлое или как будущее, то для него не существенно. Поэтому и герои его ничего не вспоминают, у них нет биографии в смысле прожитого и вполне пережитого. Они помнят из своего прошлого только то, что для них не перестало быть настоящим и переживается ими как настоящее: неискупленный грех, преступление (принцип одновременности). Достоевский обладал способностью как бы прямого видения чужой психики. Он заглядывает в чужую душу, его психологизм не субъективен, а реалистичен. Достоевский отрицает, что он психолог. В «Преступлении и наказании» Порфирий Петрович назвал психологию «палкой о двух концах» - руководствуется не ею (не судебно- следственной психологией), а особой диалогической интуицией, которая и позволяет проникать в душу Раскольникова.