Кристи Сэйр

Дориан Хаггиш.

Сколько я себя помню - постоянно любил охотиться. Нет, я не профессионал в области охоты. Я не вымеряю направление ветра: на север ли он дует, или на запад – мне безразлично. Я не сижу целыми днями на своей веранде, ожидая стаю уток, которые пролетают над нашим, так сказать, болотом. Нет, все совсем по-другому. Когда у меня паршивое настроение, я просто беру ружье, и иду в трясину, что начинается сразу после нашего особняка. Охота стартует, и мне плевать, кто попадет в мою мушку: будь то змея, какой-нибудь заблудившийся кролик из ближайшего поля, ворона, или даже человек – я просто стреляю, не думая. Вот так, надев резиновые сапоги до колен, и заправив в них брюки, чтобы разная гадость не забралась мне под штанину, я мирно шагаю по болотистой местности, усыпанной камышами. Ружье обычно разбирает-протирает-собирает отец, так как я в этом деле ни черта не смыслю.

Ворона! Пали! Выстрел, который разрывает тишину. Разорванный в клочья труп черной птицы, который падает с небес, словно черный ангел, и с чавканьем приземляется в болото. Мимо моих ног ползут змеи, но это обычные желтопузики, ужи, которых бояться не стоит. Порой я просто придавливаю их голову к земле, размазывая ботинком.

Да, чем только не займешься, когда охота поднять себе настроение. Мне уже двадцать четыре года. Я – из богатой, влиятельной семьи. У меня имеется полное среднее образование, так же иногда, когда мне нечего делать, я посещаю лекции в институте. Я записан в факультет философии, который выбрал самостоятельно, лишь бы отец с матерью отвязались от меня. Естественно, все оценки я получаю за зеленые бумаги.

Еще одна ворона! Пли! Бах, и снова черный, выпотрошенный ангел падает с небес. Я даже не подбираю их тушки, чтобы скормить кошкам. Я просто оставляю их трупы тонуть в болоте, так как охота мне нужна не для наживы. Скорее, для успокоения. Для стабильности духовного состояния, так как если я не поохочусь, раз в неделю, на живность в трясине и в лесу, то я буду охотиться на людей. Связи родителей такие дела решить будут не в силах, да и не особо я хочу, чтобы они совались в мои дела. Они, как раз таки, делают все наоборот.

Змея снова трется об мои ботинки, и меня это раздражает. Я пинаю ее так, что она подлетает в воздух, и приземляется где-то в камышах. Пахнет чем-то сгнившим. Тут всегда так пахнет. Даже когда я стою на веранде, наслаждаясь чаем или виски, я ощущаю этот запах гнили. Мне он даже нравится. Так пахнут все люди изнутри, как я всегда говорил. Отец мои «вкусы» разделяет, и когда он глубоко вдыхает, сидя на веранде, на заднем дворе нашего особняка, то вечно говорит что-то о своей молодости. Как он, еще юный парень примерно моего возраста, тоже еженедельно охотился на уток. Они тогда жили где-то в восточной части Америки. Мне эти рассказы были не интересны, там не менее я делал вид, что внимательно его слушаю. Мать же, наоборот, вечно проклинает эту трясину, называя ее «выгребная яма».

- Нужно нам поохотиться вместе! – Как-то раз ляпнул отец, от чего я перевел взгляд с ночной трясины, что раскинулась прямо позади холма, на котором возвышалась беседка, на него.

- Не думаю, пап. – Монотонно сказал я.

- А, настоящий охотник. – Засмеялся отец. – Понимаю: волки-одиночки не привыкли брать в команду хромых собак, да?

- Дело не в этом. – Я осушил тумблер с виски. – Это все равно, что я буду мастурбировать вместе с тобой. – Я улыбнулся.

- Господи, ну ты и скажешь. – Отец сделал возмущенное лицо, тем не менее, на его губах дрожала улыбка. – Мне кажется, тебе нужно чаще посещать институт. Может, там ты поумнеешь.

- Я умнее большинства людей, которые ходят в этот «Институт» без единого пропуска.

- Ой, ну прям! Мозговитый то ты – да. Но вот знания свои направляешь не в то русло. – Отец снова заводил старую шарманку, про учебу, образование, воспитанность и так далее.

- Пап, давай просто помолчим, и поглядим. – Всегда говорил я, и погружался в ночную трясину, которая ночами светилась серебряным.

Правда, охота для меня была неким интимным занятием. На охоте я думал и делал то, что помогало мне идти по жизни с чистым разумом. Чисто рассуждать. Чисто мыслить, и делать правильные решения. Хотя, на счет последних, я мог бы поспорить: я постоянно вляпываюсь в какую-то пирушку, которая выходит мне боком. Причем боком таким, ребра которого сломать очень тяжело. Я был стеклышком, которое временами коптилось от глупости людей и их общества, а охота – это была та тряпочка, которая могла протереть это стеклышко, то бишь, меня.

Осень – мое любимое время года и по сей день. Я просто обожаю эту погоду. Дожди, вечная серость и мрак на улицах. Деревья становятся багряными, золотыми, а потом – коричневыми и голыми. Порой я выбираюсь в парки, чтобы просто проветрится, и, конечно же, дело не обходится без Марти – моего «друга».

Это что, полевая мышь? Ну и занесло же тебя, подруга. Бах! Снова потроха, и никакого меха. Либо я убью тебя быстро, либо ты будешь умирать долго и мучительно от змеиной пасти. Естественный отбор, как обычно. Далеко в трясину я старался не забредать, особенно под вечер. Мало ли, что за тварь там может водиться? Какая-нибудь херова чупакабра!

Стабильно, когда солнце садилось за кроны елей ближайшего леса, я возвращался домой. Но лишь на четверть часа, чтобы привести себя в порядок, и уйти туда, куда глаза глядят. Я ненавидел оставаться дома, с родителями, с прислугой.

Мой отец – директор завода по изготовлению джинсовой одежды. Мать – хозяйка торгового центра. Все это, в будущем, будем моим, поэтому и образование мне не к чему. Даже если все это пойдет под откос, у меня есть куча родственников в Америке и России.

Я выхожу из камышей по щиколотку в вонючей грязи и тине. По моим ногам ползают какие-то букашки, а мошки летают перед лицом, словно ненормальные. Я поднимаюсь по холму, на свой задний двор, и иду к особняку, минуя небольшой бассейн. Дома было тихо. Я готов был поспорить, что отец пишет какие-то документы у себя в кабинете, а мать читает книгу, сидя за роялем. Так оно и было. Лишь зайдя в гостиную, я увидел привычный силуэт матери, с ровной, как по линейке, осанкой. Она сидела на клетчатом стульчике для рояля, а в руках у нее была какая-то книга.

- Опять был на охоте? – Мирно спросила она, и тут я понял, что без разговора мне в свою комнату не уйти.

- Да.

- Как только твои ноги переступили порог, дом наполнился этим противным запахом. – Мама засмеялась, и я тоже что-то выдохнул в ответ. Моя мама была доброй женщиной, хоть и немного хвастливой и гордой. Она любила показывать свое положение, любила хвастаться новыми покупками. Я помню, как она целую неделю всем рассказывала, как купила вазу восемнадцатого века по цене из пяти цифр. Тем не менее, ее лицо было всегда добродушным. Ее светлые волосы были выполнены под Каре, а чуть полная фигура предавала ей вид настоящей бизнес-леди. – Ты сегодня снова не будешь ночевать дома? – Она спрашивает меня об этом почти каждый день, и каждый день она слышит одинаковый ответ.

- Думаю, нет. – Ответил я, и ее стул, крутясь, развернулся в мою сторону. Она сверкнула своими карими глазами.

- Почему ты не ночуешь дома, Оливер? Я так хочу хотя бы один вечер провести вместе! Собрались бы всей нашей небольшой семьей, и устроили ужин.

- Ты же знаешь, я не люблю посиделки.

- Господи, в кого ты такой? – Ее девиз. «В кого мой сын растет, если мы все другие?».

- Тебе с отцом известнее, мама. – Я улыбнулся, и подошел к роялю, облокотившись на него, прислонив ружье к стене.

- Тебе звонили, минут так двадцать назад. – Она взяла в руки книгу, и я разглядел ее название. «Гроздья гнева» - ее любимое произведение. Она перечитала его вдоль и поперек, и с каждым разом у нее было все больше энтузиазма. Я тоже читал его, но мне хватает одного раза, чтобы вдоволь насладиться страницами. Хотя, отец мне говорил вот что: «Читай книгу каждый год, и каждый год ты будешь видеть в ней новый смысл» - от части я понимал, о чем он говорил. Думаю, вы тоже это понимаете.

- Опять Марти?

- Нет. Девушка. – Я был заинтригован.

- Девушка? Это не был Марти, который говорил голосом девушки? – Мама хохотнула.

- Нет, это был не Марти, уж точно. Я все записала в блокноте, рядом с телефоном. Посмотри, как переоденешься. В этой грязной одежде я тебя не впущу в гостевую, как и в Главную гостиную! – Главной гостиной называлась комната, целиком и полностью посвященная комфорту. Она находилась в западной части особняка, и там не было рояля, как ни странно. Там был только камин, книжные полки, красивые картины с коврами, деревянные столики и книги, книги, книги.

- Хорошо. – Я схватил ружье, и побрел к лестнице. На втором этаже было еще тише. Я удивлялся, на сколько одиноко в этом доме. Еще одна причина, почему я редко остаюсь в нем ночевать. Пустота и тишина – это хорошо, но тут она была без той изюминки. Проходя мимо кабинета отца, я слышал, как он громко разговаривал с кем-то по телефону.

Моя комната была огромной, просторной и полупустой, в отличие от других комнат особняка. Все что у меня было, так это кровать, гардероб, полки, письменный стол, книжная полка (к которой давно никто не прикасался) и коллекция гитар, что висели на стене. Все это занимало процентов шестьдесят от общего пространства. Я кинул ружье прямо на пол, и принялся раздеваться, открыв гардероб с огромным зеркалом. Я любил смотреть на себя, сам не зная почему. Я не был самовлюбленным, мне просто это нравилось. Словно моя оболочка чем-то отличалась от других людей. Мое тело было не худым, но и не толстым. Я словно нашел ту середину, без диет и процедур, которую яростно пытаются найти в себе другие. Грязную одежду я бросил на пол: уборщица завтра ее заберет в стирку. Нижнее белье я бросил туда же, и, полностью голый, я стоял перед зеркалом, любуясь собой. Карие глаза матери, темные волосы отца, тупые скулы и ровный подбородок. Я сделан из пластилина.

Натянув на себя новое белье, я принялся подбирать одежду для ночных «гулянок». Одевая толстовку и темные джинсы, я заметил, что внешне я ничем не выделяюсь от других людей (в плане одежды), но вот если бы кто-нибудь узнал, сколько стоит этот бренд – меня раздели при первой же встрече.

С Марти я созвонился ближе к восьми вечера, когда осеннее солнце давно скрылось за лесом. Я, как обычно, должен был подобрать его на своем «Мустанге». Когда я повесил трубку, то обратил внимание на блокнот с номером, который лежал возле телефона. «Кристи Сэйр» и номер ее телефона. Поток воздуха перекрылся, а все тело превратилось в камень. Я стоял, заворожено и панически глядя на это до боли знакомое имя. И в голове сразу пронеслись русые волосы, запах духов, подкрашенные глаза со стрелками по бокам. Этот образ всплыл в моей голове очень быстро, хоть я и топил его многие года. Я думал, что вбил его в серую тину, и этот образ давно зарос водорослями, но, нет. Он просто покоился на дне, и ожидал момента, чтобы всплыть. Я простоял около телефона еще с минуту, и, найдя силы пошевелиться, я перевернул блокнот страницей вниз, чтобы это имя не жгло мою душу. Я упер руки в бока, и панически бродил по комнате, ощущая, как во рту все пересохло. Кристи Сэйр. Кристи Сэйр. Кристи Сэйр. Теперь, как и несколько лет назад, мое сердце непроизвольно «подпрыгивало», когда я мысленно произносил это имя. И в этот момент телефон зазвонил. Меня передернуло, а по спине побежала неприятная волна пупырышков, будто меня окатили холодной водой. Я вырвал трубку, и прислонил ее к уху.

- Оливер Макензи слушает. – Я уже почти слышал этот тонкий, ласковый, но в тоже время довольно взрослый голос на той стороне линии.

- Меньше пафоса, друг мой! – Этот дебильный акцент Марти.

- Что? Какого черта ты звонишь сюда?

- Хотел убедиться, что ты уже выехал. Видимо, ты еще дома, и у меня один вопрос: какого черта я так быстро оделся? – Я уже видел его лицо, полное возмущения.

- Кретин, я уже на пороге. Скоро буду. – Я повесил трубку, и тихо выдохнул ртом. В тот момент я готов был поклясться, что ощущал аромат до боли знакомых духов.

Марти был таким «другом», который общался со мной для выгоды. Когда я звонил ему, и говорил: «Марти, дружище, а поехали на восточные холмы! Посмотрим на ночной город. Пофилософствуем!», то он всегда отвечал: «Знаешь, Оливер. У меня тут серьезные дела. Я не могу никуда ехать!» - вот только для меня всегда оставалось загадкой, какие же у него могут быть дела? Марти живет за счет зарплаты его отца-одиночки и его же пенсии. Тем не менее, перезвонив ему через пять минут, и сказав: «Знаешь, я тут подумал, может, поедем в какой-нибудь бар или клуб, нажремся там до потери сознания и подцепим пару девочек?», то его ответ был предсказуем: «Конечно. Мне одеваться?». Тем не менее, с Марти я общался, так как особых требований по поводу нашей дружбы он не выставлял. Я хочу выпить – он хочет выпить. Мне нужно побыть одному – он не настаивает. Да и не надоедает он мне, как другие.

Когда моя машина завернула на улицу Вэйлин-стрит, то я уже видел Марти, одетого, как обычно, в разноцветную рубашку и светлые джинсы. Издали он был похож на настоящего городского пижона, смыслящем что-то в искусстве или моде. Но, к сожалению, тот не интересовался ни первым, ни вторым. Марти был абсолютно простым парнем, который лишь зарабатывал себе пролежи на заднице и мозоли на члене.

- Эй, как дела, братец? – Говорил Марти, залезая ко мне в машину.

- Стабильно.

Я не знаю, почему я вырос таким мужчиной, но меня всегда чертовски привлекали сильно накрашенные девушки. Вульгарность их макияжа подливала масла мне в огонь, когда я смотрел на их формы, и, порой, я вовсе забывал о том, где и с кем я нахожусь. Особенно сильно я любил накрашенные глаза: черные веки; черные ресницы; нарисованные брови. Меня бросало в дрожь, когда я видел девушек без макияжа. Красная помада для губ – и я твой на целую ночь. Возможно, девушки для этого и красятся, и я не единственный вид мужчин, которые любят столь вульгарный стиль девушек, но, по крайней мере, те мои «друзья», которых я знал, такого фетиша не имеют. Так же я сильно любил пирсинг, который только набирал обороты в те времена. Хоть в этом и была доля идиотизма, но мне это нравилось. Да, я – странный человек. Я не представляю свою жизнь после свадьбы, как и не могу представить свою жену. Я – не однолюб. Я привык ухаживать за всеми и сразу, на короткий период времени. Я – любитель секса на одну ночь, а потом пожизненного прощания.

Так же я не очень люблю большую грудь. Коровьи вымя мне не нужны: люблю, когда женские формы помещаются в моей ладони, чего не скажешь о Марти. Этот извращенец охотится только на тех девушек, чей размер груди не меньше третьего.

Тот вечер в баре был самым скучным для меня. Марти сидел за барной стойкой в другом конце помещения, и разговаривал с какой-то темноволосой коротышкой, чьи размеры «вымя» были внушительно большими. Я же просто сидел за круглым столиком, держа в руке самое дешевое пиво. Кидаться деньгами я не любил: думаю, это самая распространенная черта богачей. Если бы я кидался деньгами налево и направо, то мои «зеленые» уже давно кончились, и пришлось бы просить у родителей. Я знаю, что в дальнейшем буду сам распоряжаться своими средствами, поэтому приучаю себя заранее: денег много не бывает, поэтому тратить их на все подряд – не выгодно! Деньги тратятся лишь на нужные вещи… ну, и на Марти.

В этот осенний вечер я думал о Кристи. В голове все больше подробностей всплывало на поверхность моего озера: пощечины, укусы, царапины. Я вспоминаю ее губы, которые то раскрывались, то закрывались, когда Кристи мне что-то объясняла, но я ее не слушал. В голове была всегда одна лишь мысль: поцелуй ее. Поцелуй ее так крепко, чтобы она удивилась. Но мысли оставались мыслями, а я, бездействуя, становился ее лучшим другом, которому она рассказывала все о своей жизни. Позже, я начал рассказывать ей все о своей, и так мы стали «подружками». «Девушка перестает тебя уважать, когда ты изливаешь ей свою душу» - по-моему, так было написано в скандальном «Тропике Рака». Конечно же, дальше – больше. В один день я понял, что не в состоянии поцеловать ее в любой момент, когда захочу. Обычно, я был достаточно наглый. Я хватал девушек за мягкие места; щупал их там, где нельзя; гладил там, где приятно. Им это нравится, и нам – тоже. Тем не менее, к Кристи я испытывал что-то больше, нежели простую страсть. Что-то, что не позволяло мне просто так схватить ее за бедра, и сжать. Каждый раз, когда ее лицо было прямо напротив моего, когда она уже сама давала повод поцеловать ее, и слиться в мокром объятии – я дрейфил. У меня не хватало смелости сделать шаг, за что я проклинал себя все оставшиеся дни, которые я провел без нее. Мы познакомились с ней в колледже, и все три года были «не разлей вода». Ну, вы же знаете, как парень дружит с девушкой: она считает его своим лучшим другом, а он хочет трахнуть ее. Это – закон, который ускользал от меня в те дни, когда я ощущал ее парфюм.

В последний год нашей учебы все было еще хуже: я изливал ей свою душу, а она мне – свою. Я мог получить от нее пощечину, естественно, игривую, тем не менее, в ответ я ничего сделать не мог, и лишь улыбался озабоченно, будто она меня наградила чем-то значимым. Она могла укусить меня, а я молчал, терпя боль. Она царапала мои руки и спину, но мне это нравилось. Но когда я оставался наедине с собой, и обдумывал все тщательно, то понимал: какой же я кретин! И каждый день я давал себе обещания: «Все! Хватит! Я буду смелый! Буду настойчивый с ней, как с другими девушками! Не буду позволять ей унижать меня! Хватит!» Тем не менее, на следующий день все эти обещания терялись где-то у меня в голове (неверное, тонули в озере), и я снова играл роль какого-то неудачника, которого не уважает девушка, которую он (любит?) хочет.

После окончания колледжа мы виделись с Кристи редко. В основном – это были случайные встречи на улицах. Потом я и вовсе потерял ее из виду. Нет, мы были с ней все это время лучшими друзьями, но звонками надоедать я не любил. Да и, честно сказать, без нее мне жилось легче: не видя ее, я не карал себя за упущенный момент. Но каждый раз, встречая ее на улице и приходя домой, я думал: «Господи, как же я (люблю?) хочу ее!

Позже, от общих знакомых, я узнал, что она встречается с каким-то парнем, который живет на другом конце штата и, по-видимому, она перебралась жить к нему. Меня этот факт выбил из колеи: господи, ее тело принадлежит другому… кто-то другой трогает и целует ее за место меня! Хотя, с этой мыслью я быстро свыкся: главное, чтобы она была счастлива! Или, так я просто успокаивал себя, убеждая подсознание, что мне действительно важно ее счастье, а не мое?

Когда прошел год с нашей последней встречи, я набрался еще большего опыта с девушками. Теперь я говорил себе: «Если бы сейчас Кристи была рядом, я бы не дрейфил!» - хотя тайно понимал, что все было бы так же, как и раньше.

В целом, я не общался с Кристи целых два года, и когда я увидел ее имя с фамилией у себя на блокноте, то мое сердце сжалось вдвое.

Погружаясь в липкую пучину своих воспоминаний, я даже не заметил, что Марти пропал куда-то. Кажется, я уже знал, куда именно. В туалет сейчас лучше не заходить, так как темноволосая коротышка тоже куда-то ушла. Да, это Америка, детка. Молодое поколение сейчас пошлое и озабоченное. Время наркотиков уже прошло (по крайней мере, основная волна). Я только жалел, что не рос во времена хиппи. Наркотики, секс, музыка, спокойствие, баланс души. «Занимайтесь любовью, а не войной!»

Сравнить занятие любовью во времена хиппи, и в наше время – это все равно, что сравнить святую воду с дерьмом. Заниматься любовью «тогда», означало понимать тело твоего партнера; ощущать его запах; получать нежное удовольствие от вашего соития. Заниматься любовью «тогда» - означало проталкивание любви мужской, в любовь женскую. И все это было залито соком любви.

Любовь же «нынешняя» - это уединиться в туалете бара; в переулке; в машине. Нет, я не против грязи и пошлости: как раз наоборот! Я ведь любитель вульгарной косметики! Тем не менее, я различаю тот контраст, между «той» любовью, и «этой». Вот если бы я и Кристи были хиппи…

Марти вернулся через четверть часа, один. Его коротышка ждала около входной двери в бар, и на нее непристойно пялились двое громил. По сравнению с ними – она была фарфоровой куклой.

- Оливер, друг. – Когда Марти говорил «друг», то уже было ясно, что он хочет.

- Сколько?

- Пятьдесят баксов должно хватить за самый грязный номер со скрипучей кроватью. – Марти смотрел на меня грустными глазами. – Самый грязный, Оливер. – Я вздохнул, и достал из кармана сверток денег. Вытащил две купюры по пятьдесят, и всучил ему.

- Вот. Думаю, я тоже скоро подъеду. – Я пил дешевое пиво, но отдавал сто баксов придурку, у которого дома есть отец-пенсионер. Мы с Марти постоянно останавливались в ближайшем мотеле, чтобы поразвлечься.

- Ты тоже хочешь? Боже, Оливер, она же как ребенок!..

- Что? Господи, Марти! Я не подписывался на групповуху! Если я сумею подцепить кого-нибудь себе, то заеду. – Я уже точно знал, что сумею. Все то время, что я разговаривал с Марти, на меня смотрела одна интересная особа, с соседнего стола. Конечно, яростнее она смотрела на мои деньги, когда я их достал, но это положения не меняет.

- Ты любишь рок? – Спросил я у Алисы. Так звали ее, ту, которая пялилась на мои деньги.

- Предпочитаю джаз. – Ее глаза были накрашены темно-фиолетовым цветом. Контуры подведены толстой, черной линией. Глаза – как две черные вороны среди чистого неба. Губы – бардовые, а лицо припудрено до легкой белизны. Она моложе меня: думаю, ей лет двадцать, плюс-минус год.

- Рок произошел от джаза, как я слышал. – Я улыбнулся, и включил музыку в машине. Сразу же заиграл Аэросмит.

- Эту песню я слышала. – Улыбнулась Алиса, и положила руку мне на колено.

- Конечно. Это их самая знаменитая песня! – «Мечтай! Мечтай! Мечтай, и мечта сбудется!» - пел Стивен Тайлер. Почему-то мои мечты на счет Кристи не сбывались, сколько бы я не мечтал о ней: на учебе, дома, в ванне, перед сном. Мечты не сбываются без действия. Просто «мечтать» - может каждый, а вот «действовать» - единицы. Мечта – это всего лишь фундамент здания, а вот действие – сама конструкция. Я – не действовал, поэтому мое здание так и не выстроилось до небес. Оно так и осталось котлованом с досками раскаяния, бетоном надежды и железками тихой любви.

Когда я попадал в комнату мотеля с девушкой, я не особо разбирался, что к чему. Тут и так все предельно ясно, так зачем тянуть? Схватив Алису за бедра, я поднял ее. Она сцепила свои ноги вокруг моего торса, и мы вместе упали на кровать (не скрипучую). Я снял с нее весь верх, и сам принялся раздеваться. Нижнее белье Алиса снимала уже сама с нас обоих. В тот вечер (ночь) я входил в нее, как минимум, раза три, и каждый раз я ощущал лишь одно: духи Кристи. Ее запах, который отложился у меня в голове на всю жизнь. Этот запах, по которому я могу, словно ищейка, выследить ее в любом месте. Каждый раз, когда я проталкивал свою «любовь» в ее «пожирающее деньги место», перед моими глазами размыто появлялось лицо со стрелками на глазах, аккуратном носике и розоватыми губами. Я словно видел ее русые волосы, которые сжимаю в руках, хотя это были темные кудри Алисы. И в тот момент, когда я растворялся в моменте, выплескивая свою «любовь», мне хотелось плакать, так как я знал: никогда мне не испытать счастья с тем человеком, с которым я хотел его испытать изначально.

Я люблю тебя, Кристи Сэйр.

Утром я проснулся в липком поту. Мое тело было зажато между ног Алисы, которая все еще крепко спала, монотонно вдыхая. Я смотрел в потолок, и думал лишь об одном: как же мне сегодня позвонить Кристи. На облезлом потолке висела люстра с лопастями, которые, даже в жару, не включались бесплатно. Обои были ободраны, а в каждом номере постоянно стоял запах чего-то кислого. Внутри номеров был спертый воздух: такова уж природа этих мест. Как мне кажется, в дешевых мотелях все до сих пор в таком же состоянии. Здесь только меняют простыни на кроватях, чтобы не пахло сами-знаете-чем. Мотель – это именно то место, через которое проходит вся ваша ночная, грязная жизнь. Тратить большие деньги и показываться с первой встречной проституткой в культурных отелях мне всегда было стыдно, поэтому я предпочитал эти – грязные и вонючие – мотели. Готов был поспорить, что в соседних комнатах обитали проститутки, наркоманки или же простые неудачники, которых жизнь крутила-вертела все время, занеся их в эту черную дыру ночных развлечений. Комнаты соответствовали стоимости. Хорошо, что они хотя бы белье меняют, иначе вы бы кувыркались на том месте, где прошлой ночью пролился чужой пот с семя.

Я вылез из капкана Алисы и голышом направился в душевую. Вода, естественно, была почти холодной: моча теплее. Ничего необычного. Смыв с себя липкий пот «страсти», я направился к своей одежде, которая лежала на полу, смятая как тряпки. Алиса все еще спала, и мне это играло на руку. Накинув на себя шмотки, я бросил на кровать две сотни. Я помню ее взгляд на мои деньги, который привел ее сюда. Она заслужила.

Когда я приехал домой, мать и отец только проснулись. Папа, как обычно, сидел около широкого окна, на кухне нашего особняка, и ждал, пока кухарка состряпает ему яичницу с беконом. Мама еще была в комнате, приводя себя в порядок. Она всегда старалась выглядеть ухоженно, и того же требовала от мужчин, что ее окружали. Так, она заставляла каждый день бриться моего отца, который всю жизнь мечтал иметь солидную бороду бизнесмена.

- Господи, ты сам не свой. – Сказал отец, когда я молча зашел на кухню, и сел за стол напротив него. – Бледный, как призрак. Ты ничего не подцепил? – Я не знал, имеет ли он в виду венерические заболевания, или же обычную простуду, но я отрицательно покачал головой.

- Плохо спалось.

- Где ночуешь в последнее время?

- Где попало. – У меня не было желания обсуждать с отцом свои личные проблемы, и после такого ответа он это ясно понял. Он перевел взгляд за окно. Вдали виднелась макушка леса.

Когда кухарка подала еду, отец позвал мать, которая незамедлительно спустилась на кухню, поцеловав меня в щеку. У меня аппетита не было, поэтому я решил удалиться с кухни, не портя настроение родителям своим видом.

Я отлично отоспался днем в своей комнате. Голышом, как обычно. Когда я проснулся, то не увидел снятой одежды: видимо, уборщица ее забрала, пока я был погружен в сновидения.

Через час я сидел в Главной Гостиной, ожидая сам не зная чего. Снова, день пролетал стремительно, но мимо меня. Уже был почти вечер, и я гадал, чем же мне заняться? Снова пойти с Марти в бар? Вдруг, я встречу там Алису? Нет, видеть ее у меня желания не было, особенно, если она начала бы свою сказку, про любовь и отношения. Они ведь все такие: ты с ними трахаешься, играешь, спускаешь свой и ее пар, а она думает: «Господи, у нас с ним любовь». Нет, это – не любовь. Заниматься соитием в первый день знакомства – это не любовь, а животная похоть, которую нужно удовлетворять, и мы помогаем это делать друг другу. Вот, только девушкам этого мало, им нужна любовь и обязанность, которую предоставлять им я не собираюсь. Разве что…

Мой взгляд упал на деревянный столик, на котором стоял телефон. Не знаю, как я набрался смелости в тот миг, но через минуту я стоял около него, крепко сжимая телефонную трубку, в которой шли страшные (на тот момент) гудки ожидания.

- Алло? – Послышался женский голос на той стороне, и мои слова застряли у меня в глотке. – Алло-о? – Повторил голос.

- Алло? – Понимаю, это выглядело глупо. Как разговор двух умственно отсталых.

- Оливер? – Это – женское чутье. Не слыша мой голос больше двух лет, она определила звонящего после одного искалеченного слова.

- Привет. – Сказал я.

- Господи, как ты? Я тебе звонила вчера, но тебя не было дома! – Голос Кристи ничуть не изменился, и когда я слышал эту прекрасную музыку по ту сторону трубки, в голове проносились яркие воспоминания, налитые красками всех цветов радуги.

- Я… отлично! Прекрасно! Как твои дела? Извини, я… вчера… я занят… был!..

- Ты, видимо, ничуть не изменился! – Она засмеялась, и я улыбнулся в ответ, хоть этой улыбки она видеть не могла.

- Да. Люди не меняются.

- У меня все хорошо, ну, или все плохо: смотря, с какой стороны к этому подойти. – Два года – и такое глупое начало разговора, будто мы не общались всего какую-то неделю.

- Да? А что случилось?

- Ну, это долгая история, которую не передать по телефону. В целом – я снова в Сатернлэе.

- Ну, я могу заехать за тобой вечером, и мы бы куда-нибудь съездили? – Как сейчас помню: в тот момент я сжал трубку с такой силой, что испугался, вдруг она разломается прямо у меня в руках!

- Хорошо. Я переехала к маме на некоторое время.

- Я помню, где она живет.

- Вот и отлично! – Выдохнула она.

Солнце уже полностью село за горизонт, погрузив город в ночь. Я все еще стоял в своей комнате, выбирая более-менее красивый наряд, ну, вы понимаете: они все красивые, но от волнения вам все кажется не тем. Перевернув весь гардероб, я остановил выбор на белой футболке и джинсовой рубашке (которая была изготовлена на предприятии отца).

В тот момент я не знал, приеду ли я ночью домой, или снова где-нибудь остановлюсь. Похождения по шлюхам сегодня отменяется, а с Кристи мне ничего «светить» не может, поэтому я шел в ночь, не зная, что меня там ожидает. Строить планы заранее я не любил, если честно. Строя планы, мы создаем конструкцию, но если один пункт не будет выполнен (по каким либо соображениям), конструкция рушится, а заменить пункт – дело не легкое. Поэтому я больше любил импровизацию. Нет плана – нет провала, все предельно просто.

Когда я остановил машину около дома Кристи (а мимо него я проезжал почти каждый день, так как мой стандартный маршрут шел именно через него) в ее прихожей горел свет. Я неоднократно бывал у нее дома, в основном – помогал по учебе. Помню, что весь ее дом пах точно так же, как и она сама: прекрасными духами. Порой, сидя дома, я принюхивался к своей одежде, если та пропиталась этим запахом хоть немного.

- А ты ничуть не изменился, Оливер! – Молвили ее губы. Я сидел напротив нее. В простой бар, или кабак заехать с ней я не мог: даже думать о таком было страшно. Поэтому мы остановились в каком-то ресторанчике, где подавали «все блюда и даже курицу!» Почему «и даже курицу»? А черт его знает: это маркетинг. Ты видишь, что у них есть «даже курица!», которая есть в любом другом заведении, и ты хочешь именно ее! Именно ту курицу, которая подается именно в этом ресторане по завышенной цене, будто тушка этой птицы чем-то отличается от других.

- То же самое могу сказать и о тебе. – Мои ладони были потными, а сердце ужасно колотилось. Вот она, мечта всей моей жизни, сидит напротив меня, и улыбается своими идеально-белыми и ровными зубами. Ее губы, блестящие, которые я прямо сейчас бы укусил. Глаза, с привычными стрелками, которые вросли в ее образ. Другой я представить ее не мог: вечно веселая, вечно игривая, вечно желанная и красивая. Думаю, если бы я был Жан-Батистом из «Парфюмера», то выследил бы ее по запаху с другого конца города, а то и с другой стороны Света.

- Да брось ты! – Она отмахнулась, и я улыбнулся.

Сказать честно, я не совсем помню, о чем мы с ней общались в тот вечер. Помню только одно: как в тот день мое МИРОВОЗЗРЕНИЕ изменилось, причем – капитально. Мы много смеялись, вспоминая прошлое. Мы говорили на абсолютно разные темы, которые только приходили к нам в голову, пока Кристи не предложила поехать в «Наше место».

- Я там не был больше года. Не уверен, что его еще не застроили. – Сказал я, вспоминая тот травянистый холм почти за городом, вид с которого выходил прямиком на просторные поля Сатернлэя.

- Ну так поехали, проверим! – Ее слова убивали во мне все желание сопротивляться, и мои сомнения улетучивались в небо. Я сразу же настроился на долгую поездку, на окраину города, и мы тут же удалились из ресторана.

- Почему ты уехала отсюда? – Мы ехали в машине, по главному шоссе, освещенные оранжевым светом фонарей.

- Ты ведь знаешь.

- Из-за парня? – Конечно же, я знал, но хотел, чтобы эти слова произнесла она.

- Да. Из-за бывшего парня. Хотя, я не знаю. – Ее глаза не встречались с моими. Она то и дело отводила их в сторону, или смотрела в окно. Раньше, до «Нашего места», мы добирались так же, только я брал машину отца. Тот против не был, только говорил, чтобы я соблюдал все правила дорожного движения.

- Не знаешь?

- Ну, мы с ним поссорились. – Сказала она. – Так что я не могу сказать точно, окончательно это, или нет. – И в этот момент все мои надежды (которые я обещал сам себе не строить) рухнули, как карточный домик. Если она не знает, то как могу точно знать я ее душевное состояние? Поэтому я просто замолчал, стараясь не смотреть на Кристи на протяжении всего пути, который уже на половину был пройден.

- Тут все так же. – Сказала она, пройдя вперед. Я нагнал ее, и сам убедился в ее словах. «Наше место» было таким же, как и два года назад: постепенный склон до полей, окруженный кустами, деревьями и травой, которая, к моему удивлению, все еще была жива, хотя осень близилась к середине. И тот парфюм, что витал в воздухе: все еще такой же, как и раньше.

Мы сели на зеленую траву, и уставились на поле, что шло к горизонту. Небо было усыпано звездами, словно их кто-то случайно рассыпал. Полумесяц висел на небе, а мы сидели, поджав колени, как два года назад, и молчали. Слов не нужно: порой молчание объясняет куда больше, нежели слова. Я любил природу всю свою жизнь: поля, леса, топи, болота, горы. Я испытывал страсть к тому, что меня породило. Хоть я и убивал несчастных птиц, змей и кроликов, но лишь за тем, чтобы не убить кого-нибудь другого, как я уже говорил.

- Я скучала по тебе, Оливер. – Раздался ее голос в тишине природы.

- Я по тебе тоже. – Конечно же, она имела в виду, что скучала по «другу», и меня это огорчало. Должно быть, она понимала, что мои слова были больше пропитаны чувствами более близкими, нежели любовь. В тот момент в моих глазах всплыли все те пощечины, царапины, укусы, которыми она меня награждала, словно какими-то трофеями. А я – радовался этому, как дурачок. В тот момент я знал – скоро она снова уедет. Было у меня такое чувство, словно третий глаз открылся. – Знаешь… - Начал я, и осекся.

- Что? – Она, впервые за вечер, посмотрела мне в глаза. В освещении луны – они были еще прекраснее.

- Почему… почему вот так все было? – Я не в силах был связать два слова, от чего все яснее понимал: я все такой же наивный мальчик, ожидающий пощечины от нее. Если она даст мне пощечину прямо сейчас, то я промолчу. Я впитаю ее в себя, как губка впитывает воду. Я приму ее, как подобает мне: нынешнему и прошлому. И я сочту это за честь, или за нечто большее, а для нее это будешь лишь некая игра. Думаю, она догадывается о моих чувствах, причем очень давно. Ради нее я готов был пройти пешком многие километры, лишь бы она была довольна. Готов был в дождь нести ей учебники, когда водительских прав у меня еще не было. Я делал все, ради того, чтобы она поняла – она мне нужна!

- Было как?

- Ты ведь знаешь, что я… что ты мне нравишься. – Мне с трудом довались слова.

- И ты мне нравишься, Оливер.

- Господи, да ты не понимаешь! – Я полностью лег на траву, вытянув ноги. – Я говорю о другом. Ты мне нравишься больше! Не как друг. – Когда я прокручиваю эти слова у себя в голове, то не верю, что так мог сказать почти двадцатипятилетний мужик. Это походило на детский лепет, которым обмениваются в коридорах школы.

- И ты мне тоже. – Она улыбнулась, и ее ладонь накрыла мою, которая лежала на траве.

- Пощечины. Царапины. Знаешь, я вспоминаю все это с неким… стыдом.

- Вы – парни. Вас не понять. – Она смотрела на звезды, а я – на нее. На свою единственную звезду, которая заменяет мне все небо.

- Аналогичное могу сказать про вас. Когда ты уехала, я радовался. Честно.

- Почему это? – Она резко посмотрела на меня, и наши глаза встретились.

- Когда я видел тебя, и понимал, что ты – не моя, то мне становилось больно, понимаешь? Когда ты уехала, мне было грустно. Но, с другой стороны, не видя тебя у меня не было чувства самобичевания.

- Тогда почему ты решил встретиться? – Ее голос был нежен, как трава на этом склоне. Я думал, что еще нежнее он стать не может, и я ошибался. Сейчас, мое сердце будто запало куда-то. Словно оно пропало из груди, так как привычные учащенные стуки заменились почти идеальной тишиной в груди.

- Я не могу без тебя. Ты мне нравилась с самого первого курса. Нет, даже не так: я любил тебя. И люблю до сих пор, за что караю себя. – Теперь я смотрел на звезды, а она – на меня. И что-то в нашем «рукопожатии» было такое, от чего я возбуждался. Она крепко схватила мои пальцы, и нагнулась ко мне. Толком, я не успел ничего понять. Наши губы сомкнулись, и мое сердце полностью остановилось. Я приобнял ее одной рукой, другой – привстал. Наши губы слились, и мы сидели на этом холме, как двое прокаженных, вдали от глупого, непонятного общества. Кристи села на меня, и я схватил ее за бедра, и поцелуй приобретал все большую страсть, которая пылала в нас (по крайней мере – во мне). Клянусь Богом, за всю свою оставшуюся жизнь я не испытаю ничего подобного. Этот поцелуй – самый пылкий за всю мою жизнь. В тот день я перегорел, как лампочка.

- Пощечины. Царапины. Укусы. Ты дразнила меня? – Я прижал ее к стене. В этот раз – отель. Ради нее.

- Ты не понимал. Ничего не понимал. Я пыталась показать тебе, чтобы ты был… сильнее. Мужественнее. Агрессивнее. – Она тяжело дышала. Я чувствовал ее аромат. Женский аромат. Теперь ее духи стали и моими. Я полностью пропитался ими. – Я хотела, чтобы ты хоть раз накричал на меня! Поставил на место! А ты все молчал, и терпел.

- Ты – мазохистка?

- Все девушки мазохистки. Нам нужен тот, кто сможет нами командовать! – И наши губы снова слились. Наши языки танцевали друг с другом в яростном стиле. Бросив ее на кровать, я лег сверху. Честно сказать, торопиться я не желал. Я хотел, чтобы все это было красиво, нежно и ласково, как никогда у меня не было.

В ту ночь я потерял девственность. Именно душевно, и осознанно. Физическая девственность – это бред. Когда ты просто трахаешься, то твоя душа только трепещет: «Кончай! Ну же, закончи дело, и давай спать!» Наше либидо взрывается от животной похоти. Но с Кристи у меня не было животной похоти. У меня не было мыслей, как бы быстрее это все закончить. С ней я хотел быть вечно. Все ночи на пролет: ласкать ее, гладить и целовать все тело с ног до головы. Я готов был растворяться в ней нежно, и заставлять ее растворяться во мне. Я был бы с ней вечно ласковым, вечно молодым и энергичным. Вечно счастливым парнем.

- Я… люблю… тебя! – Отрывисто говорила она во время нашего соития.

- А я… тебя! – И это было правдой. Услышать от нее такие слова – это как услышать говор Бога. Она не была той шлюхой, которая говорила о любви после каждого секса. Она была райским цветком, который я боялся тронуть долгие годы, потому что думал, что погублю его. Боялся, потому что считал этот цветок не достойным меня. О чем я думал в тот момент? Ровным счетом – ни о чем. Я представляю, что испытывают люди в Раю. Если в раю я буду вечно с ней – то я готов умереть прямо сейчас. Эта ночь – калейдоскоп абстрактных, ярких красок, которых я больше не видел, и, думаю, не увижу до конца своих дней. Каждый раз, когда я опустошал себя, я испытывал блаженное состояние вечного покоя. Жаль, что это длится несколько секунд. По моему лицу катились слезы после каждой разрядки.

- Я… люблю… тебя. Я… люблю… тебя… Я… люблю… тебя…

На следующее утро я проснулся один. И с того момента я стал другим. Моя жизнь перевернулась. Я стал мыслить абсолютно по-другому. Я лежал в огромной кровати, в одиночестве. Я целый час смотрел в потолок, не отдавая отчета, что происходит. Вся ночь – сладкий сон. Вся ночь – словно грезы. Уже тогда я знал, что она уехала. Уехала обратно, к своему парню (ее будущему мужу). Не было смысла ехать домой к ее матери – ее там не будет. И я бы счел себя больным шизофреником; списал бы весь вчерашний вечер на галлюцинацию, если бы не ее аромат на моей одежде. Мое душевное состояние поймет лишь тот, кто испытывал такое же. Если любишь – отпусти. Я отпустил ее. Отпустил навсегда. Я буду благодарен ей по гроб жизни за тот подарок, который она мне преподнесла в день нашей последней встречи. Она во мне – навечно.

Солнце почти село, и я, наперевес с ружьем, шел по топям, раздвигая камыши. Мимо меня ползли змеи. Небо было заполнено птицами. Я не стрелял. Я просто шел вперед, вдыхая тот воздух, который мне преподносил новый мир. Был ли я счастлив? Да. Счастлив до горя. И, знаете, порой мне кажется, что она снова дразнит меня. Но, как бы то ни было, я люблю ее за это. Я люблю ее за то, что она изменила мой мир одной ночью.

Я люблю тебя, Кристи Сэйр…