Эсхатологические мотивы в русской истории и их влияние на политическое развитие страны

Понимание российской истории и национальной специфики практически невозможно без погружения в историческую психологию народа и поиска фундаментальных основ сознания прошлых поколений. У различных народов эти основы и черты могут существенно розниться, но в целом с древнейших времен и до настоящего дня они представляют собой определенную комбина- цию религиозного и светского начал, веры и знания. Не подлежит сомнению тот факт, что восточное христианство (Правоверие или Православие) сыграло в истории России огромную роль. Крещение Руси в 988 году является одной из важнейших вех в истории отечественного государства и общества, наверное, куда более важной чем «призвание варягов» или Опричнина Ивана Грозного. Именно это событие способствовало началу длительного процесса изменения менталитета славянских народов, населявших Древнюю Русь. Без понимания особенностей этого менталитета практически невозможно проникнуть в мотивы поступков людей прошлых эпох и понять закономерности русской истории. Для решения этих задач, прежде всего, нужно обратиться к одному из важнейших документов древнерусской истории – «Повести временных лет». Этот общедоступный текст, составленный в конце XI века монахами Киево- Печерского монастыря, описывает события начальной истории Руси и происхождение славянских народов. Именно из этого источника мы узнаем о строительстве Киева, принятии христианства князем Владимиром, междо- усобице между его сыновьями и т.д. Именно описанные летописцем события являются своеобразной «отправной точкой» в становлении менталитета восточных славян. Тем не менее, содержание данного источника детальному познанию русской истории отнюдь не способствует. Честного говоря, после прочтения «повести» вопросов появляется гораздо больше, чем ответов. В частности, наравне с описанием военных походов, дипломатических соглашений и принятых законов о некоторых годах летописец не сообщает ровным счетом ничего. У читателя создается впечатление, что в какие-то периоды истории на Руси вообще ничего не происходило – например, с 870 по 878, с 888 по 897 или с 956 по 963 годы. В этой ситуации у любого здравомыслящего человека возникает закономерный вопрос – как могло получиться, что в огромном государстве с многотысячным населением за такие промежутки времени не произошло никаких сколько- нибудь важных событий? Напрашивается логический вывод – летописец заносил в «повесть» не все события, а только те, которые сам считал значимыми. По всей видимости, у автора должен был быть какой-то критерий отбора материала для помещения в «повесть». Для того чтобы определить этот критерий нужно «поставить себя на место» автора, который, напомним, был христианским монахом. Значит, важные для него события – это, скорее всего, не факты политической или экономической жизни, это события духовной жизни народа. После нескольких веков анализа «Повести временных лет» специалистам удалось выяснить, что ее текст во многом повторяет содержание Библии, а именно – Ветхого Завета. Проверить это несложно – достаточно вычеркнуть из обоих документов все имена, даты, географические названия и сравнить оставшиеся сюжетные линии. Сходство станет очевидным. К примеру, биографии государственных деятелей Киевской Руси имеют довольно много общего с ветхозаветными царями и пророками. Так, княгиня Ольга, принявшее крещение в Константинополе, фактически, сопоставляется с царицей Савской, схожим образом пришедшей в Иерусалим к царю Соломону с целью испытать его мудрость. Про крестителя Руси князя Владимира Святославича «повесть» в числе прочего сообщает, что его мать была ключницей княгини Ольги и, фактически, находилась в положении несвободной. В этом видится отсылка к истории ветхозаветного «персонажа» Измаила, который был рожден Авраамом от ра- быни. Как ни странно, у Владимира, согласно летописи, было 12 сыновей, как и у Измаила. Помимо этого, сообщается о наличии у князя 800 наложниц (не считая жен), что является прямым указанием на сходство с царем Соломоном. В дальнейшем, когда летописец повествует об убийстве братьев князем Святополком (сыном Владимира), тому присваивается прозвище «окаянный» – происхождение же этого слова напрямую связано с библейским именем Каин. Напомню, что именно Каин совершил грех братоубийства, который был повто- рен Святополком в XI веке на Руси. При этом когда «повесть» сообщает о бегстве Святополка после поражения от Ярослава Мудрого, то сюжет почти в точности совпадает с описанием бегства Антиоха IV Епифана из Персии, включенного в «Книгу Притчей Соломоновых». Аналогичным образом описание строительства в Киеве храма Пресвятой Богородицы совпадает с отрывком из «Третей книги Царств» о создании тем же Соломоном Храма Господня в Иерусалиме. А рассказ о попытке еще до крещения создать на Руси единую языческую религию является, как пишет историк И.Я. Данилевский, «парафразом 105-го псалма». Наконец, история «казней египетских» при ее перенесении на русскую почву нашла отражение в описании нашествий степняков и иных массовых бедствий. В общем, подобных сюжетов просто масса. Летописец явно пытался найти в русской истории факты, сходные с ветхозаветными «образцами». Но зачем? Напомню, что в Ветхом Завете раскрывается древняя история одного конкретного народа – иудеев, которые были избраны Богом для великих свершений и претерпели множество испытаний на этом пути. В итоге, они заслужили право на спасение на Страшном Суде. Получается, что славяне на подобное право рассчитывать не могли? В попытке доказать самому себе и окру- жающим обратное, летописец и составляет «Повесть временных лет», которая является некой «коллективной исповедью» славянских народов – она доказывает, что мы прошли те же испытания, что и иудеи, поэтому как и они заслуживаем спасения.Таким образом, для летописца главной проблемой русской жизни были вовсе не бедность, набеги кочевников или климатические условия, а надвигающийся Страшный Суд. Именно к нему он пытался подготовить жителей Киевской Руси, именно их он считал достойными спасения. Вообще, в XI веке подобные ожидания на Руси не были сколько-нибудь необычными – Страшного Суда ждали многие. Дело в том, что после крещения в 988 году на Руси огромным авторитетом стали пользоваться христианские рукописи и христианская трактовка истории, как некого конечного процесса. Для христиан начало истории ассоциировалось с божественным сотворением мира и человека, а конец существованию человечества призван положить Страшный Суд. Если прибегнуть к аналогии, то можно сказать, что история казалась нашим предкам не прямой линией или лучом, а отрезком, имеющим начало и конец. Эта черта получила название «эсхатологизм». Огромную роль в формировании такой картины мира сыграл целый ряд христианских трактатов, ведущее место среди которых занимало и занимает до сих пор «Откровение Иоанна Богослова». В этом произведении до сведения христиан доводилась история о том, что после распятия Христа сатана был заточен в бездне ровно на 1000 лет. При этом Иоанн пишет: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы». Если учесть, что Христу в момент распятия шел 34-й год, а по данным «Откровения» сатана после освобождения должен править на Земле 3,5 года, «конец света» следовало ожидать в первой половине XI века – точнее в 1037 – 1038 годах. Дата любопытна еще и тем, что на 1038 год приходился юбилей – 50 лет с момента крещения Руси. Тем самым, по мысли христиан, в этом году следовало ожидать масштабных событий – а значит, к ним необходимо готовиться. В результате, именно в это время князь Ярослав Мудрый строит Софийский Собор в Киеве. Там же создаются Золотые Ворота, сделанные по образу одноименных ворот в Иерусалиме, знаменитых тем, что через них в город вошел Христос. В 1038 году святитель Илларион создает трактат «Слово о Законе и Благодати», в котором утверждает, что лишь принятие крещения обеспечит спасение на Страшном Суде. Иными словами, элита страны искренне готовилась к событиям, описанным Иоанном Богословом. Традиция ожидания некого «конца света», по мысли современных историков, вообще была очень свойственна средневековому сознанию. Это ожидание было общим для жителей Руси, Западной Европы, Византийской Империи и других христианских стран. Каждый, кто был знаком с содержанием Библии, знал, что перед «концом времен» Антихрист должен воссоздать Римскую Империю и править в ней, сея ненависть и кровопролитие между людьми. После этого произойдет второе пришествие Христа – Страшный суд, а вслед за этим на землю сойдет «небесный Иерусалим», Антихрист будет повержен вместе с его сподвижниками, и наступит вечное царство Христа. Проблема состояла в том, что исходя из текста Библии, человеку не дано знать момент наступления конца истории. В итоге, каждое поколение пыталось вычислить эту дату по различным источникам: каноническим и апокрифиче-ским Евангелиям, уже упоминавшемуся «Откровению Иоанна Богослова», «Откровению апостола Даниила», «Откровению Мефодия Патарского» и т.д. При этом данные произведения (за редким исключением) не содержали какой-то точной формулы определения дня, года или хотя бы века наступления Страшного Суда, поэтому «ошибки» в вычислениях были регулярными. Забегая вперед, скажу, что «конец света» так и не наступил – ни в начале XI века, ни в дальнейшем. Характерно, что очередной раз не дождавшись Страшного Суда в «нужный момент», россияне вовсе не разубеждались в основных принципах эсхатологии, а всего лишь искали якобы допущенную ими ошибку в расчетах. Заметим, что современники в этом смысле от предков отличаются не сильно. В качестве недавнего примера можно привести массовую истерию, которая имела место в 2012 году вокруг календаря майя. После того, как мир в очередной раз «устоял», в различных средствах массовой информации вновь стала муссироваться та же тема – только на этот раз назывались иные даты «конца света»: 2036 и 2060 годы. Иными словами, ожидание этого события и подготовка к нему планомерно продолжаются не много ни мало с XI века. Хотя, как мы знаем, ничего подобного в этом столетии не произошло, русскому обществу был придан некий «импульс» ожидания скорого конца истории. И действие этого «импульса» наблюдалось в нашей стране на протяжении многих веков. Даже художественное творчество не избегло влияния эсхатологизма – например, иконопись. Для России совершенно не удивительно читать на иконах надписи из серии «Солнце померкнет, и Луна в кровь преложится». Не вызывает непонимания и сцены на иконах карельских церквей, на которых бесы на Страшном Суде забирают душу богача, а бедняк отправляется вместе с анге- лами. Огромное множество русских церквей расписаны с учетом эсхатологических сюжетов. Даже у классика русской литературы XIX века – Ф.М. Достоевского – можно найти элементы эсхатологии. Недаром ему принадлежат слова, обращенные к современникам: «А злой дух близко: наши дети, быть может, узрят его». Теперь обратимся к фактам. После того, как предсказания Иоанна Богослова не сбылись, жители Киевской Руси, в первую очередь, конечно, монахи, обратили свои взоры на иные христианские рукописи. Одной из таковых стало «Откровение Мефодия Патарского» – эсхатологическое сочинение приблизительно VII века, истинный автор которого неустановлен, хотя оно приписывалось епископу Мефодию Олимпийскому. Как бы то ни было, неизвестный автор называл одним из символов пришествия Антихриста следующее событие: «снидет греческий цесарь», то есть в переводе на современный язык – произойдет крушение власти византийских императоров. Такого рода событие имело место в 1204 году, когда западноевропейские крестоносцы разграбили Константинополь, а на землях Византии была основана Латинская Империя. Получилось, что падение Константинополя в начале XIII века заставило жителей Киевской Руси обращать более пристальное внимание на последующие события в поисках иных символов надвигающегося конца истории. Без сомнения, в XIII веке крупнейшим событием для Руси стало столкновение с монголами. Казалось бы, в этом конфликте не было для славян ничего ради-кально нового – Русь имела многолетний опыт борьбы с кочевниками: печенегами, половцами и т.д. Однако эсхатологические ожидания сыграли свою роль. Дело в том, что и «Книге пророка Иезекииля», и в «Откровении Иоанна Богослова» еще одним предвестником Страшного Суда называлось нашествие кочевых народов, именуемых Гог и Магог. Именно с ними и стали ассоциировать монголов. К сожалению, такое отождествление оказало весьма негативное влияние на характер русско-монгольских отношений. Несомненно, вряд ли можно было рассчитывать на решение конфликта мирным путем – компромисс между агрессором и жертвой агрессии явление крайне редкое, даже неординарное. Но, как заметил в одной из своих лекций профессор МГЛУ А.Н. Ужанков, восприятие монголов как непреодолимой силы, как Божественного инструмента по воплощению эсхатологических планов заставляло многих князей не сопротивляться нашествию, а принимать мученическую смерть от рук монголов. Собственно, без этого обстоятельства ход конфликта, по-видимому, мог быть несколько иным. * * * На время существования русского государства пришлось несколько значимых периодов массового ожидания «конца света», однако по своему масштабу наиболее существенными были XI век (о котором уже шла речь) и XV век (о котором речь пойдет сейчас). Уже с начала этого столетия из уст святителей Православной церкви раздаются предупреждения о надвигающемся Страшном Суде – к примеру, митрополит Киприан уже в 1406 году писал: «Ныне последнее время, и летам скончание приходит и конец веку; бес же весьма рыкает, хотя всех поглотить, по небрежению и лености нашей. Ибо оскудела добродетель, перестала любовь, удалилась простота духовная, и зависть, лукавство и ненависть водворились». На этот раз ожидания были связаны с 1492 – 1493 годами от Рождества Христова. Указание на дату отсчета является неслучайным – дело в том, что до Петра I летоисчисление на Руси велось от «сотворения мира», которое в представлении христиан имело место за 5508 лет до рождения Спасителя. На указанные даты должно было прийтись окончание седьмого тысячелетия миро- вой истории, которому, согласно некоторым апокрифическим трактовкам, предстояло стать кульминационным для человечества. Цифра «7» символизировала определенную полноту, завершенность, так как из текста Ветхого Завета следовало, что мир был сотворен Богом за 6 дней, после чего 1 день он отдыхал – в сумме получалось как раз 7. Помимо семи дней творения, эта цифра фигурировала и в истории о семи днях пребывания Адама в раю. В общем и целом, библейская семерка стала неким прообразом семитысячелетнего цикла мировой истории1, так как в Библии сказано: «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день». Именно в таком духе было выдержано и уже упоминавшееся «Откровение Мефодия Патарского», и памятник XII – XIII веков «Слово о небесных силах, чего 1 Любопытно, что схема деления истории на 7 этапов (по числу тысячелетий) нашла отражение даже в делении жизни человека на 7 периодов-возрастов: младенчество, отрочество, зрелое отрочество, юношество, «средовек», старчество, время смерти.ради создан бысть человек», и многие иные произведения. Вообще, именно «последние лета», «последний век», «последний род» стали ключевыми понятиями древнерусской книжности XV века. Характерно, что только до 7000 года были рассчитаны все пасхалии, так как к этой дате и ожидали исполнение эсхатологических пророчеств. Данному взгляду способствовал и еще одним немаловажный факт – в 1453 году турками был захвачен Константинополь, что вполне укладывалось в ранее упоминавшиеся предсказания из «Откровения Мефодия Патарского». А на 1491 год пришелся целый комплекс событий, которые могли быть поняты в эсхатологическом смысле – так, из Никоновской летописи мы узнаем о комете, которую видели в небе над Новгородом, масштабном северном сиянии и почти полном солнечном затмении. Помимо этого, имели место крупные пожары во Владимире и Угличе. Для понимания этой связи (пожар – Страшный Суд) нужно помнить, что в христианском учении в окружающем мире нет ничего случайного. Об этом очень красиво написал богослов Гуго Сен-Викторский: «Вся природа именует Бога. Вся природа учит человека. Вся природа порождает смысл, и нет в мире ничего бес- плодного». То есть, все события наполнены смыслом, который исходит от Бога. Еще в IX столетии Иоанн Скот Эриугена утверждал, что «нет ни одной видимой и телесной вещи… которая не обозначала бы бестелесное и духовное», так что Всевышний с помощью знаков и символов обращает наше внимание на те или иные дела: достойные или предосудительные. Поэтому неурожай, голод или пожар, скорее сего, показывают неудовольствие поведением людей, а это, как раз, одна из причин второго пришествия Христа. Влияло ли это ожидание на повседневную жизнь людей? На этот вопрос историческая наука дает однозначный положительный ответ. В частности, раз вхождение в царствие небесное является лишь прерогативой праведников, что знает каждый христианин, на протяжении XV века наблюдался исход целых се- мейств в монастыри. Наряду с этим широкое распространение получили еретические движения, по-своему трактующие датировку Страшного Суда, его ход и последствие (к таковым относилась знаменитая «ересь жидовствующих»). Стали даже раздаваться призывы к переходу из христианства в иудаизм – ведь иу- деям, согласно Ветхому Завету, спасение гарантировано. Имели место и иные детали. Например, в 1471 году (до «конца света» оставалось чуть более 20 лет) после битвы на реке Шелонь между Московским и Новгородским княжествами победившие москвичи отрезали носы побежденным, в точности как в «Книге пророка Иезекииля». По сути, это есть символ наказания грешников в «последние лета», а не просто борьба с политической оппозицией. Любопытно, что мать московского князя Ивана III Мария Ярославна еще в 1477 году отправила в Кирилло-Белозерский монастырь огромный денежный вклад в размере 495 рублей с условием, чтобы местные монахи в течение 15 лет (то есть, как раз до 1492 года) молили Бога о спасении душ московских князей. Тем не менее, вопреки всеобщим ожиданиям, Страшный Суд вновь не произошел. Казалось бы, это должно было заставить людей обратиться к иным проблемам – экономическим, бытовым, военным. И действительно, в 1492 году Новгородский архиепископ Геннадий произносит ключевые слова: «Не скончания мира страшиться подобает, но ждать пришествия Христова на всякое время. Сколько благоволит Бог стоять миру, столько продлиться и обхождение времен». Однако вопреки мнению многих авторов, после этих событий в эсхатологических настроениях наступил отнюдь не кризис, а переосмысление. Данная трансформация нашла отражение в созданной на рубеже XV – XVI веков (о точной датировке до сих пор идут споры) концепции «Москва – третий Рим». Эта звучная идея была изложена вначале митрополитом Зосимой, а затем (в раз- вернутой форме) – псковским старцем Филофеем в послании князю Ивану III. Как правило, исследователи связывают данную концепцию с идеей политической преемственности Москвы и Византии по религиозному или династическому принципу (этому способствовал брак Ивана III с Софьей Палеолог), что должно было обосновать право московских князей на царский титул. Хотя этот взгляд, действительно, вполне рационален и, скорее всего, московские князья именно так и поняли общую мысль произведений, по-види- мому, вышеназванные авторы имели в виду совсем иное. Так, уже в составленной Зосимой в судьбоносном 1492 году пасхалии Москва именовалась «новым градом Константина» – новым Константинополем. Как ни странно, эта мысль абсолютно укладывалась в эсхатологические представления. Все дело в том, что митрополит опирался на известный библейский принцип «и будут перви последнии, и последнии перви». В его трактовке Император Константин (основатель Константинополя) – это «первый царь», а Иван III как раз царь «последний». Думаю, смысл термина «последний царь» в расшифровке не нуждается. В свою очередь, суть идей Филофея состояла в том, что история человечества состоит из трех фаз – по числу великих царств: «первого Рим», «второго Рима» и, соответственно, «третьего Рима». «Первый Рим» – это столица Римской Империи, где зародилась христианская церковь – в этом было его величие, но этот город «пал». «Второй Рим» – это колыбель Православия, Константинополь, также поверженный вначале католиками, а затем турками. Наконец, в мире остался только один центр «истинной веры» – Москва, которую Филофей и именует «третьим Римом». Причем от делает важную оговорку: «два убо Рима падоша, а третий стоитъ, а четвертому не бытии: уже твое христианское царство инем не останется», то есть два Рима пали, третий стоит, а четвертному не бывать. При чтении данного отрывка нужно понимать, что для христианина «Рим» – это не просто город, а больше культурно-религиозное понятие. Оно символизирует последнее царство, существующее перед Страшным Судом. Данный мотив ярко выражен и в «Откровении Иоанна Богослова», и в «Откровении апостола Даниила». Таким образом, когда Филофей пишет «четвертому Риму» «не бытии», он подразумевает возможный крах всего мироздания в случае падения Москвы. По сути, именно на Россию он возложил ответственность за сохранение и православной веры, и всей человеческой цивилизации. Вполне возможно, к написанию этого произведения его подтолкнуло изъятие Иваном III земель ряда новгородским монастырей – тем самым, старец пытался удержать великого князя от дальнейшего наступления на церковь. Таким образом, как заметил профессор МГУ М.В. Дмитриев, для Филофея «Московская Русь – не империя, но эсхатологическая функция христианской империи». Впрочем, забегая вперед, потомки поняли мысль старца несколько иначе. В любом случае, данная концепция оказалась столь востребованной, что еще на протяжении нескольких веков предопределяла политический курс русских государственных деятелей. Итак. После того, как «конец истории» не наступил в 7000 году от «сотворения мира», его стали ожидать в 7007 (1499 г.), 7070 (1562 г.) и 7077 (1569 г.). То есть, символизм «библейской семерки» никуда не исчез. Последние две даты пришлись на время правления царя Ивана IV Грозного, действия которого также во многом были обусловлены эсхатологическими мотивами. Этот правитель, с именем которого связано множество реформ и еще больше легенд, собственным подданным казался «последним царем» перед наступлением Страшного Суда. Об этом свидетельствует запись о нем в Псковской летописи: «восхотел устроить царствие на Москве, якоже написано в Апокалипсисе: 5 царей минуло, 6 есть и 7 убо не пришел, но уже настало и при- шло». Созданный Иваном Грозным политический режим, известный как Опричнина, по сути, был ничем иным, как своеобразной «репетицией» Страшного Суда. Как заметил по этому поводу профессор РГГУ А.Л. Юрганов, «Иван Грозный видел свою главную роль в наказании зла «в последние дни» перед Страшным судом». Чем это подтверждается? К примеру, опричная резиденция царя – Александрова слобода – была построена с учетом скорого наступления «конца света». Во дворце имелась церковь без крыши, построенная в форме креста – так в христианстве традиционно изображался «город святых» Сион. У самого дворца не было западных ворот, что символизировало прекращение захода Солнца во время Страшного Суда. Вообще, опричники Ивана Грозного были организованы в стилистике военно-духовного ордена, гроссмейстером которого был сам царь. Все они назывались «братьями», и внутри Опричнины отрицались социальные различия, одежда опричников в целом совпадала с одеянием иноков и т.д. Наконец, символами принадлежности к опричному войску была собачья голова, привязанная к седлу лошади – в этом видится явное заимствование у ордена Доминиканцев, которые сами себя называли «псы Господни». Так что, именно религиозные мотивы играли в казнях Ивана IV ключевую роль. При этом почти все опричные казни были как-то связаны с водой, которая, согласно толкованию «Апокалипсиса» Андреем Кессарийским, символизирует неверие. Казнь водой в данном случае более чем символична – это наказание вероотступников. Характерно, что казненных опричниками нередко даже запре- щали хоронить в земле, а сбрасывали в воду. Наконец, апофеоз опричнины (поход на Новгород и Псков) – это как раз 1569 год, то есть 7077 по древнерусскому летоисчислению.В дальнейшем, уже в XVII столетии эсхатологические ожидания отнюдь не стали слабее. Их развитию способствовали и Смута начала века, и церковный раскол в середине столетия, и деятельность Петра I в конце века. Так, известного царя-самозванца Лжедмитрия I русские книжники именуют «сродник погибели», а это не что иное, как один из синонимов Антихриста. Современник эпохи – дьяк Иван Тимофеев – даже не пытался завуалировать свое отношение к новому царю, описав его следующим образом: «весь сатана и антихрист во плоти явился». Жена Лжедмитрия Марина Мнишек для русских книжников – это Вавилонская Блудница из «Откровения Иоанна Богослова», ее даже называют «не яко царица, но человекообразная аспида». После окончания Смутного времени и утверждения на престоле династии Романовых, несмотря на отсутствие явных военно-политических кризисов, эсхатологические трактовки истории для россиян не утратили актуальность. Следующей символической датой стал – 1666 год. Сочетание трех шестерок, встречающееся в «Откровении Иоанна Богослова», наверное, не нуждается в объяснении. Вместе с тем, принципиальным остается вопрос о воздействии приближения этой даты на умы и настроения жителей Московского государства. Несомненно, любые трагические события, предшествовавшие 1666 году, скорее всего, были бы поняты именно в эсхатологическом смысле. А крупнейшим событием эпохи, конечно, стал церковный раскол на «старообрядцев» и «никонианцев». Напомню, что патриарх Никон в течение 1650-х годов провел ряд богослужебных реформ, призванных привести русские Православные обряды в соответствие с греческими. Данная реформа была воспринята частью населения в негативном ключе (тем более что по времени она совпала с распространением «моровой язвы» и неурожаем), что спровоцировало острую полемику, а затем – репрессии по отношению к сторонникам старых обрядов. Именно они – «старообрядцы» – стали проводниками идеи о приближении конца человеческой истории. В частности, протопоп Казанского Собора Москвы Иван Неронов в своих посланиях и проповедях отстаивал точку зрения, что причиной реформ Никона стали происки Антихриста. Другой деятель старообрядческого движения – инок Авраамий (сожженный в 1672 году) – пи- сал, что в русской истории «вселукавый враг» неоднократно пытался отвратить людей от Православной веры, но в XVII столетии орудием злых сил стал Никон, коего автор называет «пагубником». Авраамий призывал готовиться к Страшному Суду, которого нужно было ждать в течение приблизительно 20 лет после 1666 года. Также известно, что в проповедях Ефрема Потемкина середины 1650-х годов причины неурожая и голова связывались с пришествием Антихриста, коим был именно Никон. Сложно сказать в какой мере находившийся в это время на престоле царь Алексей Михайлович верил в приближение Страшного Суда, не говоря уже о фигуре «патриарха-антихриста», однако его конфликт с Никоном был разрешен именно на Освященном Соборе 1666 – 1667 годов. Собор официально удалил Никона с патриаршей кафедры, предал старообрядцев анафеме (фактически, поставив их вне закона), а заодно подверг критике эсхатологические основания концепции «Москва – третий Рим».Как бы то ни было, после того как Страшный Суд не наступил в 1666 году, дату появления Антихриста «сдвинули» на 33 года (возраст Христа). Теперь зло должно было придти в мир в 1699 году. Характерно, что накануне этого события (в августе 1698 года) из европейского путешествия в Россию вернулся Петр I. Его возвращение повлекло за собой жестокое подавление бунта стрельцов, их казнь, а главное – целый комплекс реформ, с трудом поддававшихся объяснению с точки зрения древнерусских традиций. Это стало отправной точкой формирования образа «царя-антихриста», как именовали в литературе Петра на протяжении многих лет. Бытовало мнение, что царя в Европе подменили, и обратно на Русь приехал как раз Антихрист. Затем появилась даже легенда о том, что будущий царь был подменен сыном сатаны еще в колыбели. Практически все его реформы истолковывали в таком ключе. Например, распоряжение о бритье бород считалось антихристианским, так как еще в «Стоглаве» середины XVI века ска- зано: «Творящие брадобритие ненавидимы от Бога, создавшего нас по образу своему». Помимо этого, при Петре Россия будет провозглашена Империей, а именно об этот (возрождении Римской Империи перед Страшным Судом) предупреждал Иоанн Богослов в «Откровении». Поморский проповедник Спиридон Иванов даже смог соотнести текст некого двернего пророчества с деталями биографии Петра I и его отца Алексея Михайловича: «Изволением Божиим востанет в вашей России царь... и той преполовит дни своя во благоденствии и кротости, и многими окрестными стра- нами почитаем будет кроме меча. Сын же того царя многия страны и орды под свою руку мечем подклонит... якоже Александр, царь Македонский... а земля ваша распространится... и обладает царствующаго града и просветится на почестие. А после государя царя вашего рука будет высока и обладает всеми, и скончается век». На фоне всего этого в России массовым явлением стало самосожжение целых деревень из-за нежелания служить «царю-антихристу», стремления спастись от его власти. Последствия ожидания «конца света» оказались столь сильны, что одному из сподвижников Петра I – преподобному Стефану Яворскому – в 1703 году даже пришлось издать книгу «Знамения пришествия антихристова и кончины века» с разоблачением эсхатологических предчувствий. Впрочем, должного влияния этот текст не оказал. Несмотря на то, что Петру I приписывалась заслуга «европеизации» Руси (вопрос об этом довольно дискуссионный), его реформы не привели к искоренению эсхатологической тематики. Например, в первой четверти XIX века старообрядец Иван Ипатов в труде «Разглагольствие тюменского странника» поставил знак равенства между российским государством и царством Антихриста. По его времени, «последние времена» уже настали и правоверным христианам следовало бежать из этого царства. В том же веке преподобный Серафим Саровский даже составил известное пророчество: «до рождения антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России».Старец Оптинской пустыни Макарий Иванов посчитал революционные события 1848 года во Франции знаком приближения Страшного Суда – по его словам, «это страшное знамение Божьего гнева на отступнический мир». В данной трактовке распространение идей европейского Просвещения равносильно разложению «юного поколения», которое «иноземным мутным, ядовитым заражается духом». В 1898 году имел место полуанекдотичный случай: «в Ростовском уезде явился слух о том, что какая-то женщина-монахиня на воздушном шаре прилетела в столицу и там, «где следует», объявила о рождении антихриста. Там же говорили, что в воздухе носятся какие-то шары, которые внезапно падают на человека и бесследно его уничтожают. Источником такого слуха был шар, пущенный метеорологами». Наконец, уже в начале XX века в одной из брошюр автор называет датой «конца света» 1912 год: «всюду войны, смуты, народные восстания, изгоняются цари земные, народ терпит голод, всюду бродят смутьяны, соблазняя легковерные сердца…Среди нас уже живет антихрист, который пока только ждет своего дня, чтобы восстать пред смущенным народом и повести его в преисподнюю ада на вековечные мучения и страдания». Совершенно не удивительно, что в период Русской революции 1917 года многие православные христиане стали связывать появление Антихриста с именем лидера большевиков В.И. Ленина, апеллируя к антицерковной политике новой власти. Особенно эта тема была популярной у православных священников того времени – например, в феврале 1917 года епископ Феофан Затворник в одном из писем прямо указывает: «антихрист действительно уже существует и ожидает только времени для явления миру». А преподобный Иоанн Кронштадтский даже утверждал, что «антихрист не может появиться среди нас по причине самодержавной власти» – получалось, что как только Российская Империя пала, страна стала уязвима для злых сил. Как видно, вся отечественная история пропитана эсхатологическими мотивами, концепция конечности истории за прошедшие столетия плотно укоренилась в сознании русского человека. Сложно говорить о последствиях этой концепции в современных условиях, однако позволю себе выдвинуть предположение, что наблюдаемый в последние годы в России общественный пессимизм является прямым следствие эсхатологизма. Сама по себе идея, что жизнь становится сложнее и «хуже» с каждым днем, что регулярно можно услышать от соотечественников (причем часто без конкретных аргументов), по всей видимости, отражает идею неминуемого краха окружающего мира. В каком-то смысле, наверное, непрестанные разговоры о распаде государства в России, продолжающиеся уже несколько веков (примерно со Смутного времени), тоже являются следствием эсхатологичности русского сознания. Мы находимся в ожидании «конца истории» и готовимся к предстоящим бедствиям гораздо больше, чем пытаемся наладить собственную жизнь.