Роль теории «симфонии» в становлении и развитии русской государственности

Сам термин «симфония» впервые был упомянут в Шестой Новелле императора Юстиниана, адресованной «Епифанию, святейшему архиепископу царского града и вселенскому патриарху». Суть самого учения о «симфонии властей» раскрывается во введении к этой Новелле, где говорится, что всеобщая благодать сообщила человечеству два величайших дара: священство и царство. Священство должно заботиться об угождении Богу, царство – о прочих человеческих предметах. Два эти дара, образно говоря, являясь сторонами одной медали, происходя от одного и того же источника призваны украшать человеческую жизнь. Если внутренне согласована и благоустроена Церковь, а государственная власть твердо направляет жизнь народа на правильный путь к истинному благу, то тогда и там возникает поразительное единение, союз Церкви и государства - «симфония», и только эта симфония даёт изобильные плоды для человечества. Достигнуть этого можно, лишь путём сохранения и соблюдение священных правил, переданных апостолами, бережно хранимых и изъясненных отцами Церкви[5]. Эти две власти, на наш взгляд, призваны к восполнению одной того, чего недостает другой, но каждая из них обладает уникальной природой и индивидуальными качествами.

«Симфония властей» став руководящим политическим принципом сначала Византийской империи, а затем и Руси, стала краеугольным камнем, положенным в основу государственно-церковных отношений. В дальнейшем она получила свое раскрытие в посланиях монархов, законодательных актах, трудах богослов. Интерес к ней – и практический и теоретический - заметен и в византийских памятниках, и в русских документах. Преподобный Феодор Студит по поводу «симфонии властей» писал: «Бог даровал христианам два высших дара, священство и царство, посредством которых земные дела управляются подобно небесным»[6]. Иоанна Комнин (1118-1143) писал: «Во всем моем управлении я признавал две вещи, как существенно отличные друг от друга: первая есть духовная власть, которую Верховный Первосвященник мира, Царь мира Христос, даровал своим ученикам и апостолам как ненарушимое благо. Вторая же есть светская власть, заведующая делами временными. Обе эти власти, господствующие над жизнью человека, отдельны и отличны друг от друга»[7]. Отношения государства и Церкви часто сравнивались с отношениями тела и души в человеке.

«Симфония» государственной и церковной властей предполагает, с одной стороны, их различие, а с другой – взаимодействие. Различие заключается, прежде всего, в том, что царство и священство, государственная и церковная власти действуют каждая в своей сфере, хотя имеют фактически одну и ту же цель – «украшать человеческую жизнь». Кроме того, как и государство, Церковь с апостольских времен имеет свое собственное законодательство, управление и суд. Каждая из указанных властей имеет свою область ведения. Глава государства, являясь представителем государственной власти, лично принадлежа к Церкви, не преобладает над церковной властью не поглощает ее, и не наоборот.

«Симфония властей» предполагает важность взаимодействия всех ветвей власти – законодательной, исполнительной и судебной - с духовной властью в деле достижения конкретной цели – блага человека. О том, как должна строиться законотворческая деятельность в стране, где государственная и церковная власти действуют в «симфонии» друг с другом, со всей определенностью сказано в 131 Новелле императора Юстиниана: «Церковные каноны имеют такую же силу в государстве, как и государственные законы: что дозволено и запрещено первыми, то дозволяется или запрещается последними. Посему преступления против первых не могут быть терпимы в государстве по законам государственным»[8]. Что касается власти судебной, то здесь взаимодействие предполагает привнесение в деятельность суда земного нравственного, воспитательного содержания, присущего христианству, что, на наш взгляд, особенно важно в настоящее время.

Помимо сказанного, данный документ указывает на следующие необходимые предпосылки достижения «доброго согласия Церкви и государства»: Союз Церкви с государством возможен в случае существования в стране одной из трех «правильных» форм государственного правления: монархии, аристократии или республики. Сам же термин «правильный» политический строй введен Аристотелем в его «Политике» и предполагает:

- порядочность и компетентность государственной власти.

- честность, беспорочность и верность Богу священства.

- принципиальное признание того, что и царство, и священство являются «величайшими дарами Божиими, то есть что государственная и церковная власти равнозначны и равнозвучны»

Российская политика, направленная на огосударствление РПЦ, началась еще в середине XVII века. Это подтверждается созданием при царе Алексее Михайловиче Монастырского приказа для управления земельными угодьями архиерейских и патриарших домов и монастырей. При Петре I эта политика была юридически оформлена. Он не только подчинил Церковь государству, но и оторвал ее от общего осмысления российской национальной культуры.[17] После отмены патриаршества, была образована Духовная коллегия (в последующем - Синод). Указ об установлении должности обер-прокурора Синода узаконил аппарат наблюдения за духовенством. В результате петровских реформ главой церкви фактически стал обер-прокурор. Это позволило к началу XX века добиться полной интеграции церкви и государства, превратив ее в часть административного аппарата Российской Империи. В условиях абсолютизации монархии эта модель (вторая в системе квалификации типов государственно-церковных отношений, о чём будет сказано ниже) оправдывала себя экономически и политически. Тем более, что и на уровне общественного сознания РПЦ пользовалась преимуществом. По данным переписи населения 1897г., 69% жителей Российской империи исповедовали православие.[18]

Именно в Византии возникла Симфония властей, при которой предполагается достижение согласия между представителями власти духовной и светской во всех вопросах, но не устраняются обязанности для представителя каждой власти подчиняться другой в сфере этой другой власти. Это явление нашло затем своё логическое продолжение, осмысление и развитие в русской Симфонии, которая могла существовать, пока сохранялся союз любви между Царем и Патриархом.

Россия, оставаясь обязанной всем своим историческим развитием византизму, тем не менее, его не только усвоила, но и развила и дополнила. Именно византизм, как уже было сказано выше, породил русскую государственность и нашел в ней более благоприятные усло­вия для своей реализации, чем в самой Византии.

Россия никогда не была аналогом “государств-наций”, т.к. “государство-нация” основывается на административном единстве и бюрократическом централизме, которые и формируют политическую общность, созданную государством и теснейшим образом связанную с государством; для России естественной и наиболее приемлемой формой правления, на наш взгляд, была и будет являться в будущем монархия.

До революции в России сложились относительно устойчивые взаимоотношения между государством и Церковью, приведшие к взаимному влиянию. Церковь в процессе самоорганизации испытала влияние государства, но самодержавие, со своей стороны, по мере приближения к 1917 году все более утрачивало сакральное значение, вовлекаясь в решение чисто политических задач, подчас забывая о своей высшей миссии и религиозном предназначении.

К началу XX в. епископат ратовал за восстановление в России патриаршества, имея в виду схему церковно-государственных отношений, при которой патриарх был бы неподконтролен императору; отказывая императору в праве вмешиваться в церковную жизнь, духовенство тем самым отказывало императору в обладании церковной властью, в то время как народом царская власть воспринималась не только как государственный институт, но и как церковный. Иными словами, в конце XIX века в Российской империи появилась тенденция к лишению императора его церковных полномочии, т.е. в России происходил процесс «десакрализации» царской власти.

Практически все архиереи РПЦ при обсуждении церковной реформы были настроены на то, чтобы изъять область церковных дел из ведения царя и передать управление церковью только органам высшей духовной власти.

В результате этого к 1917 году сложилась такая ситуация: обязанностью императора было защищать и покровительствовать церкви, быть политическим инициатором церковных начинаний, однако церковь была самостоятельной.

Ни I, ни II Государственные думы не смогли решить вопросы, касавшиеся церковно-государственных отношений, и законопроект о свободе совести, хотя в возникшей ситуации принятие закона о свободе совести, во-первых, практически полностью уничтожило бы первенство в России Православной церкви; во-вторых, подчеркнуло бы, что православная империя более не нуждается в религиозном освящении; в-третьих, Церковь, отстаивая свои права, неминуемо втянулась бы в политический водоворот, принятие данного законопроекта полностью сломало бы установившиеся государственно-церковные отношения;

Наряду с этим существовала и иная точка зрения: святость императорской власти ставилось выше власти политической; целью последователей этой точки зрения была главенствующая роль в государстве священства.

На рубеже XIX-XX веков все больше набирало обороты недовольство духовенства государственно-церковными отношениями. Святейший синод в предреволюционный период нередко действовал как фактически враждебное государству учреждение. К этому времени, решая вопрос о главенстве духовной или светской власти, само духовенство связывало его решение с исчезновением царской власти как таковой и с заменой ее народовластием.

Всё это, в конце концов, привело к тем государственно-церковным отношениям, какие имели место после революции 1917 года, к небывалым гонениям на Церковь, к краху Империи и другим негативным последствиям.