Геродот, 6, 115; 6, 121-124. Дело о щите

Геродот, 5, 73. Персидское посольство.

Так-то сто­рон­ни­ки Иса­го­ра были заклю­че­ны в око­вы и каз­не­ны. Афи­няне же после это­го воз­вра­ти­ли Кли­сфе­на и 700 семейств, изгнан­ных Клео­ме­ном, и отпра­ви­ли посоль­ство в Сар­ды заклю­чить союз с пер­са­ми⁵²: они были убеж­де­ны ведь, что пред­сто­ит вой­на с Клео­ме­ном и лакеде­мо­ня­на­ми. Когда посоль­ство при­бы­ло в Сар­ды и изло­жи­ло свое пору­че­ние, то Арта­френ, сын Гис­тас­па, сатрап Сард, спро­сил: «Что это за народ, где оби­та­ет и поче­му ищет сою­за с пер­са­ми». Полу­чив разъ­яс­не­ние послов, сатрап дал им такой крат­кий ответ: «Если афи­няне дадут царю зем­лю и воду, то он заклю­чит союз, если же нет, то пусть ухо­дят». Послы же, желая заклю­чить союз, согла­си­лись, при­няв это на свою ответ­ст­вен­ность. Впро­чем, по воз­вра­ще­нии на роди­ну они под­верг­лись суро­во­му осуж­де­нию за эти само­сто­я­тель­ные дей­ст­вия.

Геродот, 6, 109. Речь Мильтиада перед Марафоном. Упоминание о возможном предательстве в Афинах.

Поле­мар­хом же был тогда Кал­ли­мах из Афин. К нему-то и при­шел Миль­ти­ад и ска­зал вот что: «В тво­их руках, Кал­ли­мах, сде­лать афи­нян раба­ми или же, осво­бо­див их, воз­двиг­нуть себе памят­ник наве­ки, како­го не воз­дви­га­ли себе даже Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон. Ведь с тех пор как суще­ст­ву­ют Афи­ны, нико­гда еще им не гро­зи­ла столь страш­ная опас­ность, как теперь. Если афи­няне поко­рят­ся мидя­нам и сно­ва попа­дут под власть Гип­пия, то участь их реше­на. Если же наш город одо­ле­ет пер­сов, то станет самым могу­ще­ст­вен­ным из эллин­ских горо­дов. Как это воз­мож­но и поче­му имен­но реше­ние в тво­ей вла­сти, я сей­час тебе объ­яс­ню. Мы — десять стра­те­гов — разо­шлись во мне­ни­ях: одни сове­ту­ют дать бит­ву, а дру­гие — нет. Если мы теперь же не решим­ся на бит­ву, то я опа­са­юсь, что нахлынет вели­кий раздор и так потря­сет души афи­нян, что они под­чи­нят­ся мидя­нам. Если же мы сра­зим­ся с вра­гом, преж­де чем у кого-либо [из афи­нян] воз­никнет гнус­ный замы­сел [изме­нить], то мы одо­ле­ем, так как ведь суще­ст­ву­ет же боже­ст­вен­ная спра­вед­ли­вость. Все это теперь в тво­ей вла­сти и зави­сит от тебя. При­со­еди­нись к мое­му сове­ту, и твой род­ной город будет сво­бо­ден и станет самым могу­ще­ст­вен­ным горо­дом в Элла­де. А если ты ста­нешь на сто­ро­ну про­тив­ни­ков бит­вы, тогда, конеч­но, мы погиб­ли».

Геродот, 6, 115; 6, 121-124. Дело о щите.

115. Семь кораб­лей захва­ти­ли таким обра­зом афи­няне. На осталь­ных же вар­ва­ры сно­ва вышли в море. Затем, захва­тив с собой остав­лен­ных на ост­ро­ве плен­ни­ков в Эре­трии, пер­сы ста­ли оги­бать Суний, стре­мясь при­быть к Афи­нам рань­ше афин­ско­го вой­ска. Афи­няне подо­зре­ва­ли, что пер­сы заду­ма­ли этот [маневр] по ковар­но­му нау­ще­нию Алк­мео­нидов: гово­ри­ли, что Алк­мео­ниды, усло­вив­шись с пер­са­ми, когда те уже были на кораб­лях, дали им сиг­нал щитом.

121. Меня удив­ля­ют и пред­став­ля­ют­ся совер­шен­но неве­ро­ят­ны­ми тол­ки о том, буд­то Алк­мео­ниды дей­ст­ви­тель­но всту­пи­ли тогда в согла­ше­ние с пер­са­ми и под­ня­ли даже сиг­наль­ный щит пер­сам, желая пре­дать афи­нян под иго вар­ва­ров и Гип­пия. Ведь они были таки­ми же или еще бо́льши­ми нена­вист­ни­ка­ми тира­нов, как Кал­лий, сын Фенип­па, отец Гип­по­ни­ка. Этот Кал­лий, один из всех афи­нян, осме­лил­ся после изгна­ния Писи­стра­та из Афин купить объ­яв­лен­ные через гла­ша­тая к про­да­же име­ния тира­на. И по вся­ко­му пово­ду Кал­лий про­яв­лял свою смер­тель­ную враж­ду к Писи­стра­ту.

122. Этот-то Кал­лий заслу­жи­ва­ет того, чтобы о нем часто вспо­ми­на­ли. Ведь, как было уже ска­за­но, он не толь­ко храб­ро защи­щал сво­бо­ду роди­ны, но заво­е­вал первую награ­ду в Олим­пии на бего­вой лоша­ди, а на чет­вер­ке — вто­рую. На Пифий­ских играх он уже преж­де полу­чил награ­ду и сво­ей рос­ко­шью про­сла­вил­ся по всей Элла­де. А затем, каким щед­рым отцом он стал для сво­их трех доче­рей! Когда доче­ри достиг­ли брач­но­го воз­рас­та, он рос­кош­но ода­рил их и поз­во­лил каж­дой выбрать себе среди афи­нян мужа, како­го она сама хоте­ла, и тому отдал ее.

123. Такую же вели­кую нена­висть, как он, пита­ли к тира­нам и Алк­мео­ниды. Поэто­му-то я удив­ля­юсь и не могу пове­рить кле­ве­те, буд­то они под­ня­ли [пер­сам] сиг­наль­ный щит. Ведь все вре­мя прав­ле­ния тира­нов Алк­мео­ниды про­ве­ли в изгна­нии, и их ста­ра­ни­я­ми Писи­стра­ти­ды лиши­лись вла­сти. Поэто­му, я думаю, они были еще в гораздо боль­шей сте­пе­ни осво­бо­ди­те­ля­ми Афин, чем сами Гар­мо­дий и Ари­сто­ги­тон. Ведь умерщ­вле­ние ими Гип­пар­ха толь­ко оже­сто­чи­ло остав­ших­ся в живых Писи­стра­ти­дов, но не покон­чи­ло с тира­ни­ей.Алк­мео­ниды же дей­ст­ви­тель­но осво­бо­ди­ли Афи­ны, по край­ней мере если вер­но, что они скло­ни­ли Пифию пове­леть лакеде­мо­ня­нам, как я рас­ска­зал об этом выше, осво­бо­дить Афи­ны.

124. Но, быть может, Алк­мео­ниды пре­да­ли свой род­ной город в раз­дра­же­нии на народ афин­ский? Напро­тив, в Афи­нах не было знат­нее и более ува­жа­е­мых людей, чем они, и пото­му даже неве­ро­ят­но, что они с такой целью мог­ли под­нять [сиг­наль­ный] щит. Щит был тогда дей­ст­ви­тель­но под­нят — это­го нель­зя отри­цать, пото­му что это прав­да. Но кто все-таки его под­нял — я не могу ниче­го боль­ше об этом ска­зать.