Илья Петрович Ильин. Постструктурализм.Деконструктивизм.Постмодернизм

Пауль Клее: "Идолы" (обложка). -- Москва: Интрада, 1996. Научный редактор А. Е. Махов. Художник Л. Е. Каирский. В оформлении книги использованы рисунки Пауля Клее: "Идолы" (обложка). "Убегающие полицейские" (с. 9). "Немец в толпе дерущихся" (с. 95). "Беседа прорицателей" (с. 198). ИЛЬИН Илья Петрович. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. Книга издана при финансовой поддержке РОССИЙСКОГО ГУМАНИТАРНОГОНАУЧНОГО ФОНДА (распоряжение РГНФ Ж 96-4-6д/24). Настоящая монография является первым в отечественной науке опытомобобщения комплекса постмодернистских идей как законченной системыхудожественного мировоззрения. На материале теоретико-эстетических, философских,литературно-критических трудов ученых США, Франции, Великобритании даетсяобобщающая картина становления (в 1960-х гг.) и развития (в 1970-1990-х гг.)постструктурализма как эстетической концепции, деконструктивизма как методаанализа художественного произведения, сложившегося на основепостструктурализма, и постмодернизма -- особого умонастроения, возникшего изпостструктуралистских и деконструктивистских эстетических практик.Анализируются эстетические концепции и понятийный аппарат Ж. Деррида, М.Фуко, Ж. Делеза, Ю. Кристевой, Р. Барта, ученых Йельской школы. ISBN 5-87б04-035-5 © И. П. Ильин, текст, 1996 г. © "Интрада", редактура, макет, художественное оформление, 1996 г. КНИЖНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ Введение

1 ГЛАВА 1. ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ, ПОНЯТИЙНЫЙ АППАРАТ 9

Жак Деррида -- постструктуралист Sans pareil 10

Деррида и философская традиция 12 Аргументативная логомахия и игровое отношение к слову 13 "Наличие" 16 Деррида и Хайдеггер 17 Критика центра и структурности структуры 19 Человек и мир как текст 21 Поэтическое мышление 22 Критика традиционной концепции знака 24 "Различение" 25 "След" 27 "Дополнение" 29 Программа деконструкции и "грамматология" 32 Речь письменная и устная 34 "Письмо" 36 Отсутствие "первоначала" 37 Игровая аргументация 39 Сверхзадача аргументации Дерриды 43 Проблема периодизации творчества Дерриды 44 Переоценка ценностей 45 Свобода субъекта 46

Мишель Фуко -- историк безумия, сексуальности и власти 51

Критика Дерриды 52 Историзм Фуко 54 Периодизация творчества Фуко 55 "Дискретность истории" 58 "Эпистема" 60 Трансформация дискурсивных практик 63 "Архив" 64 Деконструкция истории 65 Структурализм и постструктурализм Фуко 67 "Власть" 68 "Смерть" субъекта и его "воскрешение" 75 Человек безумный и проблема инаковости 77 Дисциплинарная власть и всеподнадзорность 80 Сексуализация мышления, или Сращивание тела с духом 84 "Децентрация" субъекта и "смерть человека" 57 Частичное оправдание субъекта 90 Возможность свободы 91 Пределы господства культурного бессознательного над субъектом 91

ГЛАВА II. ДЕКОНСТРМСТИВИЗМ КАК ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМА 95

Жиль Делез и проблематика бесструктурности "желания" 96

Критика бинаризма 97 "Ризома" 99 Критика традиционной структуры знака 100 "Шизофренический язык"; "шизоанализ" 102 Критика Эдипова комплекса 107 "Желающая машина" 108 "Сингулярности" 110 Позитивность шизофрении и негативность паранойи 111 "Шиз" -- свободный индивид 111 Динамика бессознательного 112 Творец как состоявшийся шизофреник 114 "Желание" 116 Биологизация желания и либидозность "социального тела" 118

Юлия Кристева -- теоретик "революционного лингвопсихоанализа" 120

"Тель Кель" и история постструктурализма 120 "Тель Кель" и маоизм 124 Смена политических ориентиров 125 "Разрыв" 127 "Хора", "означивание" 129 "Негативность", "отказ" 132 "Гено-текст", "фено-текст", "диспозитив"" 134 Литература как "позитивное насилие" 136 Негативность в поэтическом языке Лотреамона и Малларме 138 Проблема субъекта 141 "Абъекция", "истинно- реальное" 145 Кристева и Деррида 146 Неизбежность субъекта 148 Место Кристевой в постструктуралистской перспективе 152

Ролан Барт: от "текстового анализа" к "наслаждению от текста" 154

Барт и дух высокого эссеизма 157 "Эстетическое правдоподобие, "докса"" 159 "Смерть автора" 160 "Текстовой анализ" 161 "С/З" -- французский вариант деконструкции 162 Классификаторское безумие бартовских кодов 164 Два принципа текстового анализа 166 "Структура\текст" 168 Эротика текста 171 "Текст-удовольствие / текст- наслаждение" 172 Французская теория и американская практика 174

Американский вариант деконструктивизма: практика деконструкции и Йельская школа 176

"Деконструкция" 177 Специфика американской адаптации 180 Американская практика деконструкции 184 Поль де Ман: риторичность литературного языка и "слепота критики" 188 Джон Хиллис Миллер: читатель как источник смысла 187 Авторитет письма и относительность "истины" 188 Левый деконструктивизма Ф. Лентриккии 191 Самокритика деконструкции 194 Разновидности деконструтивизма: левый, герменевтический, феминистский 195

ГЛАВА III. ПОСТМОДЕРНИЗМ КАК КОНЦЕПЦИЯ ДУХА ВРЕМЕНИ" КОНЦА ХХ ВЕКА 196

Споры о сущности постмодернзима 200 Дата возникновения постмодернизма 203 "Постмодернистская чувствительность" 204 "Поэтическое мышление" и Хайдеггер 208 Эпистема постмодерна 211 Концепция метарассказа Лиотара 212 Метарассказ в трактовке Ф. Джеймсона 217 Постмодернизм как художественный код; принцип нонселекции 218 Проблема смысла 219 " Украденный обьект" 220 Постмодернистский коллаж 221 Постмодернистская ирония: "Пастиш" 222 " Интертекстуальность" 224 "Эхокамера" и др. 226 Классификация типов взаимодействия текстов по Ж. Женеву 227 Цитатное мышление 228 К. Брук-Роуз: "растворение характера в романе" 229 "Мертвая рука" 230 Крах мимесиса 231 Постмодернизм как очередной fin du siecle 234 Библиография 236 Указатель имен 251 Посвящается моей матери Введение В этой книге речи идет о постструктурализме -- одном из наиболеевлиятельных критических направлений второй половины и конца ХХ века.Постструктурализм -- в самом общем смысле этого слова -- широкое инеобыкновенно интенсивно воздействующее, интердисциплинарное по своемухарактеру, идейное течение в современной культурной жизни Запада. Он проявился в самых различных сферах гуманитарного знания:литературоведении, философии, социологии, лингвистике, истории,искусствоведении, теологии и тому подобных, породив своеобразное единство иклимата идей, и самого современного образа мышления, в свою очередьобусловленное определенным единством философских, общетеоретическихпредпосылок и методологии анализа. Он вовлек в силовое поле своеговоздействия даже сферу естественных наук. Меня как литературоведа, естественно, заинтересовал прежде всеголитературоведческий постструктурализм, более известный по специфическойпрактике анализа художественного текста -- так называемой "деконструкции". Ее смысл как специфической методологии исследования литературноготекста включается в выявлении внутренней противоречивости текста, вобнаружении в нем скрытых и незамечаемых не только неискушенным, "наивным"читателем, но ускользающих и от самого автора ("спящих", по выражению ЖакаДерриды) "остаточных смыслов", доставшихся в наследие от речевых, иначе --дискурсивных, практик прошлого, закрепленных в языке в форме неосознаваемыхмыслительных стереотипов, которые в свою очередь столь же бессознательно и независимо от авторатекста трансформируются под воздействием языковых клише его эпохи. Все это и приводит к возникновению в тексте так называемых"неразрешимостей", т. е. внутренних логических тупиков, как бы изначальноприсущих природе языкового текста, когда

ВВЕДЕНИЕ

его автор думает, что отстаивает одно, а на деле получается нечтосовсем другое. Выявить эти "неразрешимости", сделать их предметомтщательного исследования и является задачей деконструктивистского критика. Разумеется, здесь эта задача сформулирована в самом общем и контурномвиде, но в принципе она к этому и сводится. В частности, последователи Ж. Дерриды -- общепризнанного отцапостструктуралистской доктрины, деконструктивисты Йельской школы (названнойтак по Йельскому университету в Нью-Хейвене, США), наиболее отчетливозафиксировали релятивистскую установку критика в подобном подходе клитературному тексту. Они отрицают возможность единственно правильнойинтерпретации литературного текста и отстаивают тезис о неизбежнойошибочности любого прочтения. При этом, наделяя язык критическогоисследования теми же свойствами, что и язык литературы, т. е. риторичностьюи метафоричностью, как якобы присущими самой природе человеческого языкавообще, они утверждают постулат об общности задач литературы и критики, видяэти задачи в разоблачении претензий языка на истинность, в выявлениииллюзорного характера любого высказывания. Из этого возникает еще одна проблема. Поскольку утверждается, что язык,вне зависимости от сферы своего применения, неизбежно художественен, т. е.всегда функционирует по законам риторики и метафоры, то из этого следует,что и само мышление человека как такового -- в принципе художественно, илюбое научное знание существует не в виде строго логическогоизложения-исследования своего предмета, а в виде полу- или целикомхудожественного произведения, художественность которого просто раньше неощущалась и не осознавалась, но которая только одна и придает законченностьзнанию. Здесь следует упомянуть о теории так называемого "нарратива","повествования". Ее самыми влиятельными теоретиками являются французскийфилософ Жан-Франсуа Лиотар и американский литературовед Фредрик Джеймсон.Согласно этой теории, мир может быть познан только в форме "литературного"дискурса; даже представители естественных наук, например, физики,"рассказывают истории" о ядерных частицах. При этом все, что репрезентируетсебя как существующее за пределами какой-либо истории (структуры, формы,категории), может быть освоено сознанием только посредствомповествовательной фикции, вымысла. Итак, мир открывается человеку лишь ввиде историй, рассказов о нем. Теория нарратива стала концептуальным оформлением принципа"поэтического мышления", восходящего еще к Хайдеггеру и легшего в основу такназываемой "постмодернистской чувствительности" как специфической формымироощущения и соответствующего ей способа теоретической рефлексии. Именно вформе постмодернистской чувствительности, утверждающей значимостьлитературного мышления и его жанровых форм для любого типа знания,постструктуралистские идеи и оказались наиболее привлекательны дляспециалистов и теоретиков самого разного профиля. В качестве примера можно привести утверждение одного из влиятельныхамериканских историков, весьма популярного в среде постструктуралистов,Хейдена Уайта (379), что история как форма словесного дискурса обычно имееттенденцию оформляться в виде специфического сюжетного модуса. Другимисловами, историки, рассказывая о прошлом, скорее заняты нахождением сюжета,который смог бы упорядочить описываемые ими события в осмысленно связнойпоследовательности. Такими модусами для Уайта являются "романс"¹, "трагедия", "комедия" и "сатира", т. е. историография для негоспособна существовать лишь в жанровых формах, парадигма которых быларазработана канадским литературоведом Нортропом Фраем. Если мы обратимся к социальной психологии, то увидим аналогичнуюкартину. Так, Кеннет Мэррей высказывает мысль, опять же ссылаясь на Фрая, Уайта,П. Рикера, Джеймсона, что человек строит свою личность (идентичность) поканонам художественного повествования типа "романса" или "комедии". Примеры такого рода проясняют, почему в этой книге я особо важную рольуделяю литературоведческому постструктурализму. Свойственноепостструктурализму представление о всяком современном мышлении как опреимущественно "поэтическом", онтологизация понятия "текста"("повествования"), ставшего эпистемологической моделью реальности кактаковой, неизбежно выдвинули на первый план науку о тексте и прежде всего охудожественном тексте. Всякая наука, даже и не гуманитарная, отныне,согласно постструктуралистским представлениям, отчасти является "наукой отексте" или формой деятельности, порождающей художественные" тексты. В то жевремя, ___________________ ¹ Здесь под "романсом" понимается, конечно, не музыкальныйжанр, а тип произведения, тональность которого по отношению к произведениючисто бытописательному, реалистическому сдвинута в сторону поэтическоговымысла и которое приблизительно соответствует гоголевскому понятию "поэма"применительно к "Мертвым душам".

ВВЕДЕНИЕ

поскольку всякая наука теперь ведает прежде всего "текстами"("историями", "повествованиями"), литературоведение перерастает собственныеграницы и рассматривается как модель науки вообще, как универсальноепроблемное поле, на котором вырабатывается методика анализа текстов какобщего для всех наук предмета. Несмотря на явно универсальный характер собственнопостструктуралистских идей "повествования-текста" и "поэтического мышления",постструктуралисты рассматривают концепцию "универсализма", т. е. любуюобъяснительную схему или обобщающую теорию, претендующую на логическоеобоснование закономерностей реальности, как "маску догматизма" и называютдеятельность такого рода проявлением "метафизики" (под которой они понимаютпринципы причинности, идентичности, истины и т. п.), являющейся главнымпредметом их инвектив. Столь же отрицательно они относятся к идее "роста", или "прогресса", вобласти научных знаний, а также к проблеме социально-исторического развития.Сам принцип рациональности постструктуралисты считают проявлением"империализма рассудка", якобы ограничивающим спонтанность работы мысли ивоображения, и черпают свое вдохновение в бессознательном. Отсюда проистекает и то явление, которое исследователи называют"болезненно патологической завороженностью" иррационализмом, неприятиемцелостности и пристрастием ко всему нестабильному, противоречивому,фрагментарному и случайному. Постструктурализм утверждает принцип "методологического сомнения" поотношению ко всем позитивным истинам, установкам и убеждениям,существовавшим и существующим в западном обществе и применяющимся якобы дляего "легитимации", т. е. самооправдания и узаконивания. В самом общем планетеория постструктурализма² -- это выражение философскогорелятивизма и скептицизма, "эпистемологического сомнения", являющегося посвоей сути теоретической реакцией на позитивистские представления о природечеловеческого знания. Эта книга посвящена, собственно говоря, мифологичности научногомышления в сфере гуманитарных знаний, бытию и эволюции различных концепций ипредставлений, которые по мере своего употребления приобретают фантомныйхарактер мифем и мифологем научного сознания. Мне бы особо хотелось ______________________________ ² Скорее можно говорить о комплексе представлений, посколькупостструктуралисты отличаются крайним теоретическим нигилизмом и отрицаютсаму возможность какой-либо общей теории.

ВВЕДЕНИЕ 7

подчеркнуть, что мне приходится изучать актуальную практику бытованияидей, а отнюдь не их археологию. В принципе здесь очень редко можно говорить о каком-либотерминологическом консенсусе: многообразие подходов, эволюция взглядов взависимости от конъюнктуры постоянно меняющегося фона различныхтеоретических парадигм, -- приводит к качественному трансформированию объемаи смысла любого термина. Чем более влиятелен, популярен -- а иногда и простомоден -- тот или иной термин, тем более разноречива его интерпретация. То жесамое относится как к отдельным теоретикам, так и к целым доктринам. Поэтому говорить о строгой систематичности постструктуралистскойдоктрины не приходится. Сама природа постструктурализма с его тяготением к "метафорическойэссеистике" представляет собой типичный пример отказа от строгой научности,столь характерной для структурализма с его стремлением придать гуманитарнымнаукам статус наук точных (достаточно вспомнить его тяготение к четковыверенному и формализованному понятийному аппарату, основанному налингвистической терминологии, пристрастие к логике и математическимформулам, объяснительным схемам и таблицам, -- ко всему тому, чтовпоследствии получило название "начертательного литературоведения"). Нет ничего более чуждого постструктурализму с его критикой "западнойлогоцентрической традиции", под которой понимается стремление во всем найтипорядок и смысл, во всем отыскать первопричину, с его установкой на научнообоснованный "игровой принцип", на "свободную игру активной интерпретации",с его подозрительным отношением к самой идее "структуры". Так что во всехотношениях постструктурализм выступает как теория, которая действительнонаступила после структурализма, подвергнув все основные положения последнегорешительной критике. И тем не менее главной задачей моей работы было датьсистематизированное представление о постструктуралистской доктрине, выявитьее эволюцию и различные варианты, дать характеристику и критическуюинтерпретацию основных терминов этого влиятельного критического направления.Данными целями определялась и структура исследования: с одной стороны, в немразвернута панорама возникновения и современного состоянияпостструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистского комплекса, --прошу извинить за столь неуклюжий неологизм, но без него в данном случае необойтись, -- а с

ВВЕДЕНИЕ

другой стороны, -- анализ научной методики, используемой в работахпредставителей этого комплекса. В соответствии с этим материал книги разбит на три главы. В первой характеризуется общая теория постструктурализма на основеанализа концепций двух его самых авторитетных представителей: философа,литературоведа, семиотика, лингвиста -- одним словом, "интердисциплинариста"Жака Дерриды и философа, культуролога, -- да, очевидно, и литературоведатоже -- Мишеля Фуко. Во второй главе анализируется деконструктивизм,понимаемый как литературоведческая практика постструктуралистских теорий, ивыделяется два основных варианта деконструктивизма: французский иамериканский. Первый представлен концепциями Жиля Делеза, Юлии Кристевой,Ролана Барта, второй -- преимущественно Йельской школой, хотя, разумеется, вобщих чертах освещаются и другие направления англоязычногодеконструктивизма. В третьей главе описывается становление теориипостмодернизма (главным образом, литературоведческого) и рассматриваетсяпредставление о постмодернизме как выражении "духа времени" конца ХХстолетия.

ГЛАВА 1 ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: основные концепции, понятийный аппарат

ЖАК ДЕРРИДА - ПОСТСТРУКТУРАЛИСТ SANS PAREIL

Ключевой фигурой постструктурализма и деконструктивизма является ЖакДеррида. Многие современные специалисты по теории и истории критики отмечаюткак общепризнанный факт то значительное влияние, которого оказывают впоследние десятилетия на критику Западной Европы к США идеи этогофранцузского семиотика, философа и в определенной мере литературоведа, или,по крайней мере, человека, создавшего теоретические предпосылкидеконструктивистской теории литературного анализа. Его книги "Голос ифеномен: Введение в проблему знака в феноменологии Гуссерля" (1967), "Ограмматологии" (1967), "Письмо и различие" (1967), "Диссеминация" (1972),"Границы философии" (1972), "Позиции" (1972) (161, 148, 145, 144, 155, 151)привели, как пишет американский исследователь Дж. Эткинс, к "изменениюоблика литературной критики" (70, с. 134), вызвав в США появлениедеконструктивизма. Его работы "Глас (1974) и "Почтовая открытка: От Сократак Фрейду и дальше" (1980),"Окрестности" (1986), "О духе: ПроблемаХайдеггера" (1987),"Психея: Открытие другого" (1987), относимые некоторымиисследователями его творчества ко "второму периоду" (впрочем, вопрос о егопериодизации довольно сложен, подробнее об этом см. ниже), закрепили заДерридой авторитет одного из самых влиятельных современных философов,эстетиков и культурологов (147, 143, 153, 146, 156). Интердисциплинарная природа постструктуралистской мысли как рефлексиина современное состояние гуманитарных наук, рефлексии, берущей в качестветочки отсчета тезис о художественно-литературном по самой своей сутихарактере человеческого мышления, нашла наиболее яркое выражение именно втекстах Дерриды, на авторитет которого, вне зависимости от

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 11

степени приятия или неприятия его идей, ссылаются все, кто занимаетсяданной проблемой. При этом никогда и никем не оспариваемая его популярностьнаходится, откровенно скажем, в вопиющем противоречии со сложностью егоманеры изложения своих идей. Говоря об особой роли Дерриды как в формировании основныхпостструктуралистских концепций и доктрин, так и в самойдеконструктивистской практике анализа художественного произведения, мнехотелось бы привести высказывание английского исследователя КристофераБатлера, -- пожалуй, он лучше других сказал о трудностях, с которымисталкивается любой исследователь, приступая к изучению творчествафранцузского ученого: "Практически все проблемы, которые ставитдеконструктивизм перед критикой, можно увидеть в общих чертах в творчествеЖака Дерриды. Однако необходимо сказать с самого начала, что те относительнофилософские традиции, которые я и другие обычно приписывают ему в своемизложении, на самом деле чужды его собственному методу, по сути своей весьманеуловимому и находящемуся в постоянном движении самоуточнения" (115, с.60). Последнее слово -- "самоуточнение" -- можно было бы перевести и как"самокорректировка", "самооговорка", Батлер здесь очень точно подметилпостоянное стремление Дерриды уточнять свою мысль всевозможнымикорректировками, дополнениями прямого (денотативного) и косвенного,,(контекстуального, коннотативного) значения слов, бесчисленными цитатами итут же следующими разъяснениями, обращением к авторитету словаря до такойстепени, что многие страницы его произведений напоминают словарные статьи. Само по себе творчество Дерриды в известной степени можно было быназвать обширным, нескончаемым комментарием к чужим мыслям и к самому себе,в результате чего его собственная мысль все время "ускользает" от четкихдефиниций и однозначных определений. Это не означает, естественно, чтоДерриде совсем чужды ясность и определенность позиций или, скажем,последовательность в отстаивании позиций и убедительность доказательств. Насвой лад он весьма последователен, а что касается логического аппаратааргументации, то им он владеет в совершенстве и нередко не без изящества. Конечно, можно, и не без веских оснований, предположить, что подобныйстиль отражает глубинные мировоззренческие колебания самого ученого,аморфность и непоследовательность его философской позиции и тому подобное.Однако это будет всего лишь часть истины и далеко не самая основная. Деррида 12 ГЛАВА 1 /Деррида и философская традиция / не совсем укладывается в традиционные представления о философии ифилософах, но в этом он далеко не одинок и является продолжателем довольнопочтенной традиции, хотя, быть может, и выделяется своей подчеркнутойэкстравагантностью. Кстати сказать, четче всего эту традицию сформулировалеще Хайдеггер, охарактеризовав ее как "поэтическое мышление". Деррида и философская традиция В самой манере доказательств Деррида много позаимствовал уангло-американской лингвистической философии, "семантического анализа",одним словом, у тех течений философской мысли, которые ведут своепроисхождение, условно говоря, от Бертрана Рассела и Людвига Витгенштейна,лингвистических теорий речевых актов, опосредованных критической рецепциейфеноменологии Гуссерля и Хайдеггера. Не заходя слишком далеко в философскую проблематику, отметим впредыстории данного вопроса лишь то, что даст возможность несколькопрояснить истоки общей позиции Дерриды и ее специфичность. Американскийфилософ Джон Капуто подверг детальному анализу глубинную взаимосвязь технаправлений современной теоретической мысли Запада, которые предоставляютГуссерль, Хайдеггер и Деррида, в книге "Радикальная герменевтика: Повтор,деконструкция и герменевтический проект" (1987) (118). При этом Капутоссылается на авторитет работ Родольфа Гаше "Зеркальная амальгама" (1985)(211) и Джона Ллевелина "Деррида на пороге смысла" (1986) (298), довольноотчетливо обрисовывающих преемственность феноменологической традиции,проявляющейся в концепциях Дерриды. Для Капуто не подлежит сомнению, и он попытался это доказать, чтонесмотря на все критические замечания Дерриды в адрес Гуссерля и Хайдеггера,французский ученый по сути дела является продолжателем их "герменевтическогопроекта". Как подчеркивает Капуто, Деррида "отрицает не интенциональность,референцию или самосознание, но только метафизическое представление, чтосуществует какого-либо рода непосредственный контакт Я с самим собой или сдругим Я, или с его объектами взаимодействия вне царства знаков" (11З, с.306). Генетическая связь Дерриды с феноменологией несомненна, однако такженесомненно и то, что его собственная позиция определялась прежде всегорадикальной критикой всех основ ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ /Аргументативная логомахия и игровое отношение к слову/ 13 феноменологии, критикой, рассматриваемой им как составная часть общей"критики метафизики", являющейся главной целью, смысловым ядром егонегативной доктрины. Говоря об истоках своей позиции, Деррида всегдаопределенно ссылается на традицию, ведущую свое происхождение от Ницше,Фрейда и Хайдеггера, хотя и критикует их концепции как явно недостаточныедля окончательной деконструкции метафизики: "я, возможно, привел бы вкачестве примера ницшеанскую критику метафизики, критику понятий бытия изнака (знака без наличествующей истины); фрейдовскую критику самоналичия,т.е. критику самосознания, субъекта, самотождественности и самообладания;хайдеггеровскую деструкцию метафизики, онто-теологии, определения бытия какналичия" (154, с.326). Аргументативная логомахия и игровое отношение к слову Несомненно, что Хайдеггер сыграл существенную роль в развитии у Дерридынеутолимого пристрастия к "узкой логомахии" -- игре слов, если повторитьупрек, который Чаадаев предъявил Гегелю. (Разумеется, то, что делал Гегель вэтой области, не идет ни в какое сравнение с абсолютным беспределомХайдеггера.) Деррида более точен и корректен в своих манипуляциях со словом и болееосторожен в наделении и придании нового смысла традиционным терминам посравнению со своим учителем в этой области -- Хайдеггером, хотя, быть может,столь же, если не более, отчаян в игре со смыслами. Насколько к этимпроцедурам применимы понятия "научной точности", если вообще о таковой вданном случае может идти речь, -- вопрос, мягко говоря, деликатный: здравыйсмысл и "позитивистская логицистичность" отнюдь не были в чести философов,исходивших из принципа вольной", "поэтической интерпретации", не отягощеннойложной моралью неприемлемого для них духа "бескрылой" позитивистскойнаучности. Поэтому все упреки ученых "старой формации", с негодующимвозмущением потрясающих этимологическими словарями, не производят особоговпечатления на теоретиков, прочно стоящих на позициях интутивно-поэтическогомышления. И их вряд ли могут убедить тщетные, с их точки зрения, попыткирациональной верификации иррациональных по самой своей сути "актовинтуивного усмотрения", как назвал их С.Аверинцев (60, с. 408).

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 14

О плачевных результатах полемики Л. Шпитцера против этимологическихштудий Хайдеггера будет сказано в разделе о постмодернизме; здесь же мнехотелось бы привести комментарии С. Аверинцева к "Строению слова" П.Флоренского, показательные в том плане, что их автор, отчетливо осознавая"опасность" подобного рода философствования, в то же время стремитсяобосновать правомочность такого подхода именно для философии: "Автор(Флоренский -- И. И.) разнимает слово на его составные части, допытываясь отнего его подноготной, восстанавливая его стершийся, изначальный смысл(примерно так, как это в более позднюю эпоху делает со словами своего языкаМ. Хайдеггер). Конечно, "изначальный смысл" рекомендуется понимать нечересчур буквально -- и для русского, и для немецкого мыслителя искомымиявляется отнюдь не временная, не историческая, не генетическая, но смысловая"изначальность" слова: такое начало, которого, если угодно, никогда не было,но которое всегда есть, есть как "первоначально", как рrincipium("принцип"). Этот же тип отношения к слову можно встретить у некоторыхпоэтов ХХ в.: и для них "изначальность" есть никоим образом не прошлое, носкорее будущее (исток как цель). Все это необходимо помнить при подходеФлоренского к этимологизированию" (60, с.406-407). Об этом подходе к этимологизированию "приходится помнить" и всякому,кто занимается Дерридой, да и вообще постструктурализмом в целом. Но,пожалуй, самое интересное можно найти в следующем примечания Аверинцева, гдеон рассуждает о необходимости подобной этимологической процедуры для"духовной культуры", Отмечая, что и сам Флоренский характеризовал некоторыесвои "этимологические раздумья" как "маловероятные" (что его, впрочем,отнюдь не останавливало), Аверинцев приводит крайне интересное, с моей точкизрения -- в смысле своей поучительности -- оправдание подобной практики"символической эксегесы": "Так: этимология "маловероятна", и все же можносказать", для этого достаточно, чтобы имеющее быть сказанным провоцировалоакт интуитивного усмотрения. Настоящее содержание мысли Флоренского, по егособственному слову, показуется, но не доказуется"... Этимология здесь --только "символ", почти метафора, почти декорация при акте "показания"усмотренного. Разумеется, это художническое, игровое отношение к"аргументам" (которые, согласно вышесказанному, как раз не суть аргументы)ставит эту глубокомысленную и плодотворную философию языка в весьмакосвенные отношения к языкознанию. Но подчеркнем: "косвенные отношения" отнюдь не значит "никакие отношения". От "духовности" нашей"духовной культуры" очень мало осталось бы, если бы из нее была изъята всясистема косвенных, необязательных и постольку свободных отношений междуразмежеванными "доменами". Свобода эта таит в себе опасность не-должногопереступания границ, что само по себе не может быть против нее аргументом(как пресловутые недоразумения с шеллинговской натурфилософией и гегелевскойфилософией истории отлично объясняют, но отнюдь не оправдываютпринципиальную нетерпимость к такому типу работы ума, который попростутребует не слишком буквального понимания и при таком условии служитбесценным стимулятором и для "собственно науки")" (там же, с. 408). Не углубляясь особо в природу подобного рода оценки, которая понаправленности своей аргументации вполне применима, как мы уже видели, и дляХайдеггера и, естественно, для Дерриды, отметим лишь, что такая защита вглазах рациональности хуже всякого обвинения, и, напротив, в глазахинтуитивиста и иррационалиста (или мистика) -- совершенно законноеобоснование выдвигаемых постулатов, вне зависимости от того, понимаем ли мымистицизм в вульгарном смысле нелепых предрассудков и диких варварскихобычаев, или в высоком смысле утонченной философской рефлексии, примерамикоторой наполнена вся история человечества. Собственно, все зависит от тойпозиции, которая выбирается, и от того, насколько этот выбор сознателен. В данном случае меня интересует даже не столько позиция самого Аверинцева с ее ощутимым ироническим обертоном от- носительно "собственно науки, сколько выявленное им худож- ническое, игровое отношение к "аргументам", легшее в основу того широкого мировоззренческого и эстетически- художественного течения жизни Запада, которое получало на- звание постструктуралистско-постмодернистского комплекса (о русском постмодернизме, набирающем сейчас силу, в рамках данного исследования мы просто не имеем возможности здесь говорить, хотя, разумеется, общеевропейскую -- в том смысле, в каком Россию можно безоговорочно относить к Европе, историческую укорененность и распространенность этого явле- ния всегда следует иметь в виду, по крайней мере, не забывать о ней, чтобы не создавать ложного впечатления об особой диковинности" и абсолютной иноземной чуждости "постмодер- нистской чувствительности"). Основную роль в выработке подобной установки на игро- вое отношение к слову и мысли сыграл прежде всего Ницше, -- 16 /Наличие/ как собственно для Дерриды, так и для всего постструктурализ- ма в целом, который как философско-эстетическое течение во многом является наследником ницшеанской традиции. Деррида неоднократно высказывал свое отношение в Ницше, которого особенно ценит "за систематическое недоверие ко всей метафи- зике в целом, к формальному подходу к философскому дискур- су, за концепцию философа-художника, риторическое и фило- логическое вопрошание истории философии, за подозрительное отношение к ценностям истины ("ловко применяемая услов- ность, истина есть средство, и оно не одно"), к смыслу и бытию, к "смыслу бытия", за внимание к экономическим фено- менам силы и различию сил и т. д." (151, с. 363); Роль Ницше Деррида также видит в том, что он, "радикально пересмотрев понятия "интерпретация", "оценка", "пер- спектива" и "различие", во многом способствовал освобождению означающего от его зависимости или происхождения от логоса к связанного с ним понятия истины, или первичного означаемо- го" (148, с. 19). Наличие Это приводит нас к одному из ключевых, краеугольных терминов понятийного аппарата Дерриды -- к многозначному слову " presence". Везде, за редким исключением, в данной работе оно переводится как "наличие", и, соответственно, произ- водные от него определения -- как "наличный", хотя, разумеет- ся, всегда следует иметь в виду смысловое соприсутствие в данном термине и его производных значений "присутствия" и "настоящего времени". Несомненно, что критика Дерридой этого понятия связана с его гносеологическим нигилизмом, с отрица- нием любых критериев истины, в том числе и такого феномено- логического критерия, как "очевидность": Деррида критикует учение о "смысле бытия вообще как наличия со всеми подопре- делениями, которые зависят от этой общей формы и которые организуют в ней свою систему и свою историческую связь (наличие вещи взгляду на нее как eidos, наличие как субстан- ция/сущность/существование (ousia), временное наличие как точка (stigme) данного мгновения или момента (non), наличие соgitо самому себе, своему сознанию, своей субъективности, соналичие другого и себя, интерсубъективность как интенцио- нальный феномен эго)" (148, с. 23). Утверждение Дерриды о "ложности" этого учения может быть представлено как продол- жение и углубление критики Хайдеггером основных постулатов Гуссерля, и в то же время, повторим, осмысление собственной 17 /Деррида и Хайдеггер/ позиции Дерриды было бы вряд ли возможным без и вне про- блематики, разработанной Гуссерлем. Еще для раннего Гуссерля была характерна критика "натуралистического объективизма" - (хотя в то же время он выступал и против скептического релятивизма), которому он противопоставлял призыв вернуться "к самим предметам", как якобы обладающим "открытым", "самообнаруживающимся быти- ем". При этом он ориентировался на традицию картезианства с его тезисом об очевидности самопознания и, что более важно, самосознания. В этой связи и лозунг "к самим предметам" предполагал "возврат" сознания к "изначальному опыту" (что абсолютно немыслимо и неприемлемо для Дерриды), получае- мому в результате операции "феноменологической редукции", или "эпохе", которая должна исключать все нерефлексивные суждения о бытии, т.е. отвергать "эмпирическое созерцание", расчищая, тем самым, путь к "созерцанию эйдетическому, спо- собному постичь идеальные сущности предметного мира вещей, мира явлений, или феноменов. Впоследствии Гуссерль попытался переформулировать принцип "самоочевидности сознания" как смыслополагание ин- тенциональной жизни сознания, передав способность наполнять смыслом эмпирический и психологический опыт людей "трансцендентальному субъекту как якобы обладающему обоб- щенным, интерсубъективным знанием общезначимых истин, т.е. фактически обладающему "трансцендентальным сознанием". Именно этот момент гуссерлианской философии и стал главным предметом критики Дерриды, отвергающего как посту- лат об "имманентной данности" (в терминах французского уче- ного -- "презентности-наличности") бытия сознанию, так и принцип однозначного конституирования и преобразования "жизненного мира" (т.е. "универсального поля различных форм практик", по Гуссерлю) в мир "истинный", как бы туманно и неопределенно ни формули- ровал его немецкий философ. Деррида и Хайдеггер Если Гуссерль для Дерриды до известной степени воплощает то современное состояние традиционной европейской философии, которое очертило круг вопросов, ставших для Дер- риды предметом критического анализа, то отношения Дерриды с Хайдеггером гораздо сложнее. Хайдеггер в значительной мере создал методологические предпосылки дерридеанского анализа. И это связано прежде всего с его критикой "метафизического способа мышления", который он пытался переосмыслить. Отри- цательное отношение Дерриды к "презентности-наличности" как основе метафизического мировосприятия генетически соотносится с критикой Хайдеггером традиционного европейского понимания мышления как "видения", а бытия -- как постоянно присутст- вующего перед мысленным взором", т.е. в трактовке Дерриды как "наличного". Хайдеггер последовательно выступал против абсолютизации в понимании бытия временного момента его "настоящего быто- вания", его "вечного присутствия", что несомненно предопреде- лило и позицию Дерриды в этом вопросе. Однако, если попыт- ка Хайдеггера осуществить деструкцию европейской философ- ской традиции как "метафизической" (см. об этом у П. П. Гай- денко, 15) встретила у Дерриды полное сочувствие и понима- ние, то другая сторона деятельности немецкого философа -- его стремление найти путь к "истине бытия" -- совершенно не совпала с глобальной мировоззренческой установкой Дерриды на релятивистский скептицим. И именно в этом плане и наме- тилось их основное расхождение, обусловившее упреки в непо- следовательности и незавершенности "деструкции метафизики", предъявленные Дерридой Хайдеггеру. За этим стремлением немецкого ученого во всем увидеть "истину" теоретик постструк- турализма как раз и усматривает рецидив" метафизического подхода. К этому можно добавить, что интенциональность, столь важная для Гуссерля и Хайдеггера, была переосмыслена Дерридой в типично поструктуралистском духе как "желание", ины- ми словами, как подчеркнуто бессознательная, стихийная и в конечном счете иррациональная сила, поскольку, хотя она может и принимать форму мысли и действий, направленных на дости- жение конкретных целей, т. е. быть рационально-осознанно оформленной, но тем не менее и по своим истокам, и по своим конечным результатам, резко расходящимся, если не прямо противоположным, с собственным исходным замыслом, она носит явно иррациональный характер. Однако следует иметь в виду, что зта иррациональность общемировоззренческой позиции французского ученого выступа- ет у него в ослабленной форме по сравнению с Делезом, Кри- стевой и даже в какой-то мере с Фуко, поскольку не принимает видимость открыто декларируемой методологической установки. Поэтому она выводима лишь как результат анализа тех аргу- ментативных операций, которые осуществляет Деррида, занятый выявлением "постоянно возникающих" логических "неразре- шимостей" на каждом шагу человеческой мысли. 19 /Критика центра и стуктурности структуры/ Однако, какова бы ни была философская традиция, в лоне которой формировались взгляды Дерриды, ею одной невозмож- но объяснить его значение как одного из безусловных основате- лей постструктуралистской доктрины. Оригинальная тео- ретическая установка фран- узского ученого проявилась прежде всего в том, что он подверг решительной критике сам принцип "структурности структуры" и традиционные семиотические представления, выявив "неизбежную", с его точки зрения "ненадежность" любого способа языкового обозначения. Критика центра и структурности структуры В своей ранней работе "Структура, знак, и игра в дискурсе о гуманитарных науках" (159), впервые представленной в виде выступления на конференции "Наука о человеке" в 1966 г. в Университете Джонса Хопкинса, Деррида сформулировал прак- тически все основные положения своей системы взглядов, соста- вившие впоследствии "обязательный канон" теории постструкту- рализма: идея децентрации структуры, идея "следа", критика многозначного понятия "наличие" и концепции "целостного чело- века", а также утверждение ницшианского принципа "свободной игры мысли" и отрицание самой возможности существования какого-либо первоначала, "первопричины", или, как его называ- ет ученый, "происхождения" любого феномена, его origine. Поскольку именно идея бесструктурности отразилась в са- мом названии рассматриваемого нами течения, стоит более под- робно остановиться на аргументации Дерриды. С его точки зрения, понятие "центра структуры" определяет сам принцип "структурности структуры": "Функцией этого центра было не только ориентировать, сбалансировать и организовывать струк- туру -- естественно, трудно себе представить неорганизованную структуру -- но прежде всего гарантировать, чтобы организую- щий принцип структуры ограничивал то, что мы можем назы- вать свободной игрой структуры. Поскольку несомненно, что центр структуры, ориентируя и организуя связность системы, допускает свободную игру элементов внутри целостной формы" (59, с.324). В то же время, в самом "центре пермутация, или трансформация элементов (которые, разумеется, могут быть в свою очередь структурами, включенными в состав общей струк- туры) запрещена... Таким образом, всегда считалось, что центр, который уникален уже по определению, представляет собой в структуре именно то, что управляет этой структурой, в то же время само избегает структурности. Вот почему классическая мысль, занимающаяся проблемой структуры, могла бы сказать, что центр парадоксальным образом находится внутри структу- ры и вне ее. Центр находится в центре целостности и однако ей не принадлежит, эта целостность имеет свой центр где-то в другом месте. Центр не является центром" (там же, с. 325). И далее: "Вся история концепции структуры... может быть пред- ставлена как ряд субституций одного центра другим, как взаи- мосвязанная цепь определений этого центра. Последовательно и регулируемым образом центр получал различные формы и на- звания. История метафизики, как и история Запада, является историей этих метафор и метонимий. Ее матрица... служит определением бытия как наличия во всех смыслах этого слова. Вполне возможно показать, что все эти названия связаны с фундаментальными понятиями, с первоначалами или с центром, который всегда обозначал константу наличия -- эйдос, архе, телос, энергия, усия (сущность, субстанция, субъект), але- тейя, трансцедентальность, сознание или совесть, Бог, человек и так далее" (там же, с. 325). Таким образом, в основе представления о структуре лежит понятие "центра структуры" как некоего организующего ее на- чала, того, что управляет структурой, организует ее, в то время как оно само избегает структурности. Для Дерриды этот "центр" -- не объективное свойство структуры, а фикция, по- стулированная наблюдателем, результат его "силы желания" или ницшеанской "воли к власти", а в конкретном случае толкования текста (и прежде всего литературного) следствие навязывания ему читателем своего собственного смысла, "вкладывания этого смысла в текст, который сам по себе может быть совершенно другим. В некоторых своих работах, в частности в "Голосе и феномене" Деррида рассматривает этот "центр" как "сознание", "соgitо" или "феноменологический голос". С другой стороны само интерпретирующее "я" понимается им как своеобразный текст, "составленный" из культурных систем и норм своего вре- мени, и, следовательно, произвольность интерпретации со сторо- ны зтого "я" заранее ограничена исторической обусловленностью его норм и систем. Однако, несмотря на общую негативную позицию Дерриды по отношению к "универсальной зпистеме" западноевропейского мышления, характеризуемой им как "логоцентрическая метафи- зика", служащая для рационалистического оправдания, для ут- верждения собственных правил и законов мышления и своей традиционалистской преемственности, стремление французского теоретика вступить в диалог с этой традицией логоцентризма, взятой в целом, без достаточного учета неизбежной историче- 21 /Человек и мир как текст/ ской ограниченности своей собственной критики, т.е. без учета ее обусловленности социальными и временными параметрами, дает основания американскому исследователв Ф. Лентриккии обвинить Дерриду в антниисторизме и формализме. В то же время представление о культуре любого историче- ского периода как о сумме дискурсов или текстов, т.е. устных или письменных модусов мышления, представление, обозначае- мое термином "текстуальность" и позволяет, по мнению Лен- трикии, избежать опасности ничем не ограниченного произвола интерпретации. Поскольку, как не устает повторять Деррида, "ничего не создается вне текста" (148, с.158), то и любой индивид в таком случае неизбежно находится "внутри текста", т.е. в рамках определенного исторического сознания, что якобы и определяет границы "интерпретативного своеволия" любого индивидуального сознания, в том числе и сознания литератур- ного критика. Человек и мир как текст Рассматривая человека только через призму его соз- нания, т.е. исключительно как геологический феномен культуры и, даже более узко, как феномен письменной культуры, как порождение Гутенбергеровой цивилизации, пост- структуралисты готовы уподобить самосознание личности неко- торой сумме текстов в той массе текстов различного характера, которая, по их мнению, и составляет мир культуры. Весь мир в конечном счете воспринимается Дерридой как бесконечный, безграничный текст (сравните характеристику мира как космической библиотеки" В. Лейча, или "энциклопедии" и "словаря" У. Эко). В этом постструктуралисты едины со структуралистами, также отстаивавшими тезис о панъязыковом характере сознания, однако осмысление этого общего постулата у наиболее видных теоретиков постструктурализма и структурализма отличается некоторыми весьма существенными нюансами. Например, Дер- рида, споря с Бенвенистом, слишком "прямолинейно", с точки зрения Дерриды, связывающего логические и философские ка- тегории, сформулированные еще Аристотелем в соответствии с грамматическими категориями древнегреческого языка, -- а через него и всех индоевропейских языков, -- тем самым кри- тикует "неоспоримый тезис" структурной догмы, жестко соотно- сившей специфику естественного языка со своеобразием нацио- нального мышления. Хрестоматийный пример: эскимосы "видят", т..е. воспринимают мир и осмысливают его иначе, чем 22 /Поэтическое мышления/ носители английского языка. С точки зрения Дерриды проблема гораздо сложнее, чем это кажется Бенвенисту. Ибо для того, чтобы категории языка стали "категориями мысли", они должны быть "сначала" осмыслены, отрефлексированы как категории языка: "Знание того, что является категорией -- что является языком, теорией языка как системы, наукой о языке в целом и так далее -- было бы невозможно без возникновения четкого понятия категории вообще, понятия, главной задачей которого как раз и было проблематизировать эту простую оппозицию двух предполагаемых сущностей, таких как язык и мысль" (160, с. 92). К тому же количество категорий древнегреческого языка значительно превосходит те десять, которые выдвигались Ари- стотелем в качестве логико-философских. Таким образом, за- ключает Деррида, исходя только из "грамматического строя" древнегреческого языка нельзя решить вопрос, почему были выбраны именно эти категории, а не другие. В результате чего нарушается структуралистский тезис о полном соответствии законов грамматики, мышления и мира. Меня здесь интересует не вечная страсть Дерриды со все- ми спорить, а те выводы о метафизичности логико-философских категорий, включая само понятие "категории", которое он сде- лал: "Категории являются и фигурами (skhemata), посредством которых бытие, собственно говоря, выражается настолько, на- сколько оно вообще может быть выражено через многочислен- ные искажения, во множестве тропов. Система категорий -- это система способов конструирования бытия. Она соотносит про- блематику аналогии бытия -- во всей одновременности своей неоднозначности и однозначности -- с проблематикой метафоры в целом. Аристотель открыто связывает их вместе, утверждая, что лучшая метафора устанавливается по аналогии с пропорцио- нальностью. Одного этого уже было бы достаточно для доказательства того, что вопрос о метафоре является для метафизики не более маргинальным, чем проблемы метафорического стиля и фи- гуративного словоупотребления являются аксессуарными укра- шениями или второстепенным вспомогательным средством для философского дискурса" (там же, с. 91). Поэтическое мышления Впоследствии это стало краеугольным положением "постмодернистской чувствительности" ее тезисом о неизбеж- ности художественности, поэтичности всякого мышления, в том числе и теоретического (философского, литературоведческого, искусствоведческого и даже научно-естественного), но в рамках собственно литературоведческого постструктурализма -- со ссылкой на авторитет Ницше, Хайдеггера и Дерриды -- этот "постулат" послужил теоретическим обоснованием нового вида критики, в которой философские и литературоведческие пробле- мы рассматриваются как неразрывно спаянные, скрепленные друг с другом метафорической природой языка. И роль Дерри- ды в этом была особенно значительной, поскольку его методика анализа философского текста (а также и художественного, чему можно найти немало примеров в его работах), оказалась вполне применимой и для анализа чисто литературного текста; эта ме- тодика, крайне близкая "тщательному ", "пристальному прочте- нию" американской новой критики, обеспечила ему триум- фально быстрое распространение на американском континенте. Разумеется, с точки зрения Дерриды, речь не идет о пре- восходстве литературы над философией, как это может пока- заться с первого взгляда и как зто часто понимают и истолко- вывают сторонники деконструктивизма. Для него самым важ- ным было "опрокинуть, перевернуть" традиционную иерархию противопоставления литературы "серьезной" (философии, исто- рии, науки и т.д.) и литературы заведомо "несерьезной", осно- ванной на "фиктивности", на "методике вымысла", т. е. литера- туры художественной. Говоря по-другому, для него ложен принцип разделения между языком "серьезным" и "несерьезным", поскольку те традиционные истины, на раскры- тие которых претендует литература "серьезного языка", - здесь он следует за Ницше, -- являются для него "фикциями", "фикциональность" которых просто была давно забыта, так как стерлась из памяти метафоричность их изначального словоупот- ребления. В подтверждение своего тезиса о "глубинном родстве" фи- лософии и поэзии Деррида приводит аргументацию Валери: если бы мы смогли освободиться от наших привычных представлений, то мы бы поняли, что "философия определяемая всем своим корпусом, который представляет собой корпус письма, объек- тивно является особым литературным жанром,... который мы должны поместить неподалеку от поэзии (151, с. 348). Если философия -- всего лишь род письма, продолжает Деррида, то тогда "задача уже определена: исследовать философский текст в его формальной структуре, его риторическую организацию, спе- цифику и разнообразие его текстуальных типов, его модели экспозиции и порождения -- за пределами того, что некогда называлось жанрами, -- и, далее, пространство его мизансцен и его синтаксис, который не просто представляет собой артикуля- 24 /Критика традиционной концепции знака/ цию его означаемых и их соотнесенность с бытием или истиной, но также диспозицию его процедур и всего с ними связанного. Короче, зто значит рассматривать философию как "особый ли- тературный жанр ", который черпает свои резервы в лингвисти- ческой системе, организуя, напрягая или изменяя ряд тропологи- ческих возможностей, более древних, чем философия" (там же, с. 348-359). В связи с этим можно вспомнить риторический вопрос Филиппа Лаку-Лабарта: "Здесь бы хотелось задать философии вопрос о ее "форме", или, точнее, бросить на нее тень подозрения: не является ли она в конце концов просто литературой?" (281, с. 51). Критика традиционной концепции знака Нельзя понять общий смысл деятельности Дерриды, не учитывая также специфичности его подхода к проблеме знака центральной для современной семиотики, лингвистики и литературоведения. Если мы обратимся к истории вопроса, то увидим, что идеи Дерриды логическое развитие тен- денции, имманентно прису- щей структурной лингвистике со дня ее зарождения, восхо- дящей еще к концепции про- извольности знака, постули- рованного Соссюром: "озна- чающее НЕМОТИВИРОВАНО, т.е. произвольно по отноше- нию к данному означаемому, с которым у него нет в действи- тельности никакой естественной связи" (55, с. 101). А. Ж. Греймас н Ж. Курте в своем "Объяснительном сло- варе семиотики", отмечая попытку англо-американских лингвис- тов "ввести в определение знака понятие референта", т. е. озна- чаемой реальности, объясняют эту попытку тем, что англо- американская лингвистика "мало интересовалась проблемами знака" и находилась под влиянием бихевиоризма и позитивизма (излюбленных жупелов структуралистской критики), и заклю- чают не без снисходительности: "Как известно, лингвисты, сле- дующие за Соссюром, считают исключение референта необходи- мым условием развития лингвистики" (54, с. 494). Деррида приходит к выводу, что слово и обозначаемое им понятие, т.е. слово и мысль, слово и смысл, никогда не могут быть одним и тем же, поскольку то, что обозначается, никогда не присутствует, не "наличествует" в знаке. Более того, он ут- верждает, что сама возможность понятия "знака" как указания на реальный предмет предполагает его, предмета, замещение знаком (в той системе различий, которую представляет собой язык) и зависит от отсрочки, от откладывания в будущее непо- 25 /РАЗЛИЧЕНИЕ/ средственного "схватывания" сознанием этого предмета или представления о нем. Что если, пишет Деррида в своей обычной предположи- тельной манере, "смысл смысла (в самом общем понимании термина "смысл", а не в качестве его признака) является беско- нечным подразумеванием? беспрестанной отсылкой от одного означающего к другому? Если его сила объясняется лишь одной бесконечной сомнительностью, которая не дает означаемому ни передышки, ни покоя, а лишь только все время... побуждает его к постоянному означиванию и разграниче- нию/отсрочиванию? (155, с.42) Характерная для постструктурализма игра на взаимодейст- вии между смыслом, обусловленным контекстом анализируемого произведения, и безграничным контекстом "мировой литерату- ры" (последний преимущественно ограничивается контекстом западноевропейской культуры, или, еще точнее, западноевропей- ской историей философии, понимаемый как способ мышления -- как "западный логоцентризм") открывает возможность для провозглашения принципиальной неопределенности любого смысла. Что прямо нас подводит к проблеме литературного модернизма и постмодернизма, у теоретиков которых данный постулат давно стал общим местом. В подтверждение этого тезиса можно сослаться на Ницше с его последовательным релятивизмом понятия "истины" и на Адорно, или, -- если взять современного влиятельного критика, выступающего с других методологических и философских пози- ций, -- на Вольфганга Изера -- крупнейшего представителя рецептивной эстетики с его концепцией неопреленности смыс- ла литератуного произведения как основы его художественно- сти. "Различение" Для теоретического обоснования этой позиции Деррида вместо понятия"различие", "отличие" (difference), принятого к семиотике и лингвистике, вводитпонятие, условно здесь переводимое как "различение" (differance), вносящее смысловой оттенок процессуальности, временного разрозненья, разделенности во времени, отсрочки в будущее -- в соответствии с двойным значением французского глагола differer -- различать и отсрочивать. Эту пару понятий следует употреблять в строго термино- логическом смысле, так как "различение" отличается от "различия" прежде всего процессуальным характером; недаром Деррида не устает повторять, что "различение" -- это "систематическое порождение различий", "производство системы различий" (155, с.40)В другой своей работе, "Диссеминация", он уточняет: "Не позволяя себе подпасть под общую категорию логического противоречия, различение (процесс дифференциа- ции) позволяет учитывать дифференцированный характер раз- ных модусов конфликтности, или, если хотите, противоречий (144, с. 403). "Различение, -- поясняет Деррида в "Позициях", - должно означать... точку разрыва с системой Аufhebung (имеется виду гегелевское "снятие" -- И. И.) и спекулятивной диалектикой" (155, с. 60). Иными словами, "различение" для него -- не просто уничтожение или примирение противополож- ностей, но их одновременное сосуществование в подвижных рамках процесса дифференциации. При этом временной интер- вал, разделяющий знак и обозначаемое им явление, с течением времени (в ходе применения знака в системе других знаков, т. е. в языке) превращает знак в "след" этого явления. В резуль- тате слово теряет свою непосредственную связь с обозначаемым, с референтом, или, как выражается Деррида, со своим "происхождением", т. е. с причиной, вызвавшей его порождение. Тем самым "знак" обозначает якобы не столько предмет, сколько его отсутствие ("отсутствие наличия") а в конечном счете свое "принципиальное отличие" от самого себя. Это явление Деррида и определяет как "различение". Характерно, что в своих многочисленных растолкованиях французский семиотик неоднократно ссылается на графический признак придуманного им термина, на "скрытое а " "(или, как он еще предпочитает выражаться, "немое а "-- a muet). Несмотря на графическое различие, слово "differance" произносится так же, как и слово "difference". Деррида считает, что все эти свой- ства изобретенного им термина позволяет ему быть ни "понятием", ни просто "словом", а чем-то доселе небывалым. Редакция парижского журнала "Промесс", в котором пер- воначально публиковались эти объяснения Дерриды, снабдила их примечанием, где констатировала, что характеризуемое по- добным образом "различение" по своей принципиальной "неопределенности" структурно близко фрейдовскому бессозна- тельному (155, с. 60). В соответствии со своими семиотическими взглядами фран- цузский ученый стремится дезавуировать традиционную бинарную оппозицию означающее/означаемое, прибегая к своему излюбленному приему рассматривать любое явление "под знаком" его вычеркивания" (sous rature). Он пишет слово, зачеркивает его и помещает рядом оба его графических варианта, утверждая, 27 /След/ что хотя каждое из них и неточно обозначает предмет, но тем не менее они оба необходимы. Эта процедура отвечает главному принципу Дерриды - подходить к каждому явлению с двойной позиции его одновременного уничтожения и сохранения - принципу "конструктивного деконструктивизма". "След" Как пишет Н. Автономова, "пространственно-временная закрепленность различения реализуется в понятии "след". След есть то, что всегда и уже включает и закрепляет эту соотнесенность и различенность, а значит, иартикули- рованность поля сущего и поля метафизики; именно след дает в конечном счете возможность языка и письма. След не есть знак, отсылающий к какой-либо предшествующей "природе" или "сущности" -- в этом смысле след немотивирован, т.е. не опре- делен ничем внешним по отношению к нему, но определен лишь своим собственным становлением... След есть то, что уже ап- риори "записано". Так взаимосвязь "следа" и "различия" подво- дит к понятию "письма"... Письмо есть двусмысленное присут- ствие-отсуств