Истоки христианского извращения

Истоки эти отнюдь не в миролюбивом отказе Иисуса от всякой борьбы; не в его жизненной практике, плодом которой было блаженство «здесь и теперь» в тихом непротивлении злу; не в его отрешенности от мира и от смерти. Корни христианства в совсем ином стереотипе человеческого мироотношения, который именно в той исторической констелляции смог обрести невиданное доселе могущество: это рессантимент [1] неудачников и ничтожеств, злоба всех угнетенных и униженных, зависть всех серых и посредственных.

Тут Ницше принадлежит честь психологического открытия, а именно: рессантимент немощи, проистекающий из воли к мощи, силе и власти, гнездящейся в самой немощи, бессилии и унижении, способен стать творческой силой, порождающей новые ценности, идеалы и понятия.

Христианство норовит использовать в своих интересах любую истину, с которой ему приходится столкнуться, в том числе и истину подлинного Иисуса; оно присваивает ее, перетолковав и извратив до неузнаваемости, и заставляет работать на себя – хоронить заживо все, что есть на свете высокого, могучего, благородного, все здоровое, сильное, великодушное, цветущее и жизнеутверждающее.

Уже первоначальная апостольская община представляла собой, по Ницше, «мир, словно вышедший со страниц русского романа, – прибежище отбросов общества, нервных больных и инфантильных идиотов». А в позднеантичном мире эти люди повсюду встречали родственные души. Христианство «проглотило и усвоило учения и обряды всех подземных культов Римской империи, бессмысленные порождения всех видов больного разума». Христианство вобрало в себя все мистерии, все поиски спасения – жертвенность, аскетизм, теории двух миров и философию мироотрицания, – все проявления ущербной и угасающей жизни.

Сразу после смерти Иисуса нарождающееся христианство совершило свой первый подлог, оболгав самую действительность Иисуса. Растерянные ученики после распятия недоуменно спрашивали: «Кто это был? Что это было?» И ответ явился, но подсказала его воля к борьбе, вопреки всей жизненной практике Иисуса. Иисус рассматривался отныне как мятежник, поднявшийся против господствующего порядка. Рессантимент учеников не прощал никому ничего; «всё подавило и поглотило самое неевангельское на свете чувство – жажда мести. Им нужно было сведение счетов – “суд”... А потом явился Павел и дал ответ на вопрос: “Как мог Бог допустить такое?” – “Бог отдал Своего Сына в жертву”». Отныне учение о воскресении и суде, о личном бессмертии стало догмой – вещь, абсолютно чуждая Иисусу.