Крестьянские войны в России 2 страница

Государственная экономика ведет к политизации экономи­ки в целом. Частные собственники обретают в лице государства союзника при решении конфликтов с непосредственными производителями. В случае бунта непосредственных производи­телей против несправедливого распределения продуктов част­ные собственники не идут на уступки, а подобно государству стремятся с помощью террора искоренить всякое желание к сопротивлению. Однако государство-собственник не является обычной чиновничьей иерархией. Оно может считаться с груп­пой частных собственников в целом, но нисколько не обязано приспосабливаться к ним, поскольку само выступает собствен­ником мощного сектора хозяйства.

При государственном феодализме власть не является един­ственным собственником и потому не может лишить свободы остальных собственников, как всех других граждан. Слой част­ных собственников представляет важную, но не единственную.экономическую силу. Поэтому политическая власть вынуждена относиться к другим собственникам терпимо. Однако власть в любом случае дает понять частным собственникам, что они та­кие же подданные, как и все остальные. В частности, власть са­мостоятельно определяет, кто является, а кто не является част­ным собственником. При государственном феодализме частные собственники еще не зависят целиком от произвола распоря­дителей сил принуждения и производственных сил одновре­менно, но уже должны считаться с их произволом.

Тем самым увеличивается роль насилия в отношениях между частными собственниками и непосредственными производителями. Собственники хотят стать как можно больше независимы­ми от государства и потому применяют методы насилия внутри собственных предприятий. А насилие, в свою очередь, противо­действует росту производительности труда и на частных пред­приятиях. Из-за этого частный сектор, так же как и государ­ственный, погружается в застой и стагнацию. «Дворянин, нахо­дясь на государственной службе, не мог уделять достаточного внимания своему имению и надзору за своими крестьянами, — пишет М. Рэфф. — Поэтому он вынужден был предоставлять уп­равление собственным имением своим слугам или наемным уп­равляющим. Результатом государственной службы дворян-поме­щиков был небывалый и чрезмерный с экономической точки зрения рост слоя надзирателей. Само существование указанного расширенного слоя, не говоря уже о его тайной деятельности, требовало увеличения податей со стороны крестьянина. Для него оставалось все меньшее количество экономической прибыли, и потому производительность крестьянских хозяйств становилась все меньшей. Следовательно, государственная служба вела к по­нижению эффективности национального хозяйства и уменьши­ла силу царского государства. Государство, если оно чего-либо хочет, вынуждено действовать наперекор себе»[96].

Итак, государственный феодализм в России имел такие черты:

— государство-собственник вынуждено было решать эконо­мические конфликты с непосредственными предпринимателя­ми политическими методами, из-за чего происходило деклас-сирование граждан;

— государство-собственник вынуждено было увеличивать политический гнет над всеми гражданами в большей степени, нежели это делает государство, которое не имеет собственной экономической основы;

— государство-собственник ставило в зависимость от себя слой частных собственников, хотя и не деклассировало их подобно остальным гражданам;,

— из-за этого все хозяйство, как в частном, так и государ­ственном секторе, подвергалось стагнации.

Эти выводы подтверждаются развитием России после XVII-XIX вв.

После восстания под руководством Болотникова произош­ло изменение отношений власти и собственности. Оно разде­лило интересы государства и помещиков, которые были по­глощены классом феодалов. Государственный аппарат приоб­рел совершенно определенный бюрократический характер, но по-прежнему оставался крупным собственником земли[97]. В 1673 г. на государственных землях трудилось 33%, на поме­щичьих — 50%, а на монастырских — 17% крестьян. В это же время государственные подданные-крестьяне составляли 943 тыс. душ мужского пола, подданные помещиков — 2 млн. 269 тыс. Государство было крупным землевладельцем. Ему принадле­жало 279 тыс. крестьянских дворов, тогда как среднее земле­владение членов Боярской думы составляло около 500 дворов. Наиболее крупное землевладение царя в XVII в. составляло 9100 дворов.

В некоторые периоды число дворов государственных кресть­ян уменьшалось (особенно в период Екатерины II), в другие периоды увеличивалось, но царь всегда оставался крупным зе­мельным собственником, намного опережая все остальные знатные и богатые роды.

На протяжении следующих двух столетий численное отно­шение обеих категорий крестьян формировалось следующим образом (табл. 5)[98].

Таблица 5

Соотношение численности государственных крестьян и подданных феодалов

Годы	Подданные феодала (в тыс. душ мужского пола)	Государственные крестьяне (в тыс. душ мужского пола)

Таким образом, примерно за двести лет число крестьян — подданных феодалов увеличилось примерно втрое, тогда как число государственных крестьян увеличилось почти в тринад­цать раз! Само собой, для управления государственными крестьянами потребовалось особое министерство, со своим бюро­кратическим аппаратом. Однако переход крестьян в разряд го­сударственных нисколько не улучшил их экономическое положение, iОни стали просто источником прибыли для госу­дарства, потому что их подати и налоги служили основой госу­дарственных доходов. Их принуждали также «править тягло» — выполнять разнообразные работы для государства, зачастую вне места жительства. В 40-е гг. XIX в. 25—45% этих крестьян на­ходилось вне родной деревни, было вынуждено приобретать «вид на жительство», который изобрело правительство для надзора за перемещением людей. В период царствования Петра I среднее крестьянское хозяйство обязано было отдавать государству в деньгах, услугах или натурой эквивалент 125— 187 рабочих дней ежегодно. В результате «...отношение государ­ственных крестьян к правительственной администрации почти не отличалось от отношения подданных к их собственникам. Личность и земли крестьян целиком находились в распоряже­нии правительства»[99].

Отсюда вытекает, что государство было верховным эксплуа­татором в российском обществе, отнимая прибавочный про­дукт у огромного количества людей. Кроме того, государство накладывало на население огромные налоги. В 1614 г. был уч­режден чрезвычайный налог (так называемая пятина), отнима­ющий у людей пятую часть движимого имущества. Затем он стал постоянным налогом. Со времен Ивана Грозного взима­лась государственная десятина: десятая часть сбора урожая сдавалась государству. Несмотря на громадное количество своей собственности, русское государство взимало особые налоги на содержание армии, связи, средств сообщения и проч.

При первом царе из династии Романовых Михаиле государ­ственные налоги возросли в два раза по сравнению с временами Ивана Грозного, за это же время стоимость денег упала на 25%. Еще более возросли налоги при Петре I,.который ввел должности особых чиновников для того, чтобы они выдумывали поводы для взимания налогов. Были выдуманы налоги на число окон, дверей и дымоходов, налоги на рождение ребенка и т. п. Применяя средства такого типа, Петр I за 15 лет увеличил доходы государства в 2,5 раза[100].

Однако после Петра I налоговый пресс не только не умень­шился, но даже увеличился. С 1724 по 1769 г. непосредственные налоги возросли на 146%, а косвенные — на 242%. И нет ниче­го удивительного в том, что за этот же период расходы госу­дарства тоже возросли: на армию — с 6,5 млн. руб. до 9,6 млн. руб., а на администрацию с 3,6 млн. руб. до 10,6 млн. руб. С 1805 по 1851 г. расходы на государственную администрацию возрос­ли в 4 раза. Главной причиной был численный рост бюрокра­тии. Например, в 1829 г. Воронежской губернией управляло 9 чиновников, а в 1852 г. — уже 54. Таким образом, государство тратило деньги в основном на содержание самого себя. С 1724 г. доходы государства возросли в три раза по сравнению с 1680 г. Этот рост нисколько не способствовал улучшению государ­ственной службы для «блага обывателей»: «Произвол московс­кой администрации был прямо-таки легендарным. При принятии решений власть придавала большее значение родовитости, богатству и влиянию лица, нежели содержанию решения или абстрактным принципам справедливости»[101].

Положение государства в общественной жизни России спо­собствовало тому, что оно сохраняло за собой монополию на продажу особо доходных товаров и на особенно доходные виды деятельности. В первую очередь это относится к алкоголю, про­дажа которого приносила огромные доходы от установления государственных цен на водку (они были в 5—10 раз выше сто­имости производства). Государственная монополия распростра­нялась также на все виды зерна, коноплю, рыбную икру, кожу, шелк и множество иных товаров: «Монополии казны... распространялись на всевозможные промыслы и промысловые занятия — на устройство мукомольных мельниц, торговых бань, производство и продажу сальных свечей, мыла, кваса, смолы, рогож, ворвани, лаптей, хомутов и массы других обычных предметов феодального хозяйства, как только они посту­пали в товарооборот. Даже такие занятия, как право писать прошения и документы на торговых площадях («площадное письмо»), сдавались на откуп»[102]. Иначе говоря, практически не существовало таких товаров, которые бы не были охвачены мо­нополией государства царей. Внешняя торговля тоже была мо­нополией государства.

Большую часть своего бюджета государство расходовало на армию. Например, в 1725 г. военные расходы составляли 76,8% бюджета. Наряду с централизованными существовали местные расходы на армию. Если в данной местности размещалась регу­лярная воинская часть, то ее содержание должен был брать на себя местный бюджет. Все эти расходы шли на ведение войн или подготовку к ним. Так, в 1702—1703 гг. расходы на ведение войны составили 75% бюджета, а в 1705 г. — даже 96%[103].

В официальной историографии экономическая политика Петра I оценивается как меркантилизм. На самом же деле «...широкое вмешательство правительства в национальную эко­номику, которое осуществил Петр I, в России было обосновано задолго до него, а также до того, как идеи меркантилизма были полностью разрабртаны в Западной Европе»[104].

Общий вывод не вызывает сомнений: Российское государ­ство было главным эксплуататором в российском обществе. Если государство присваивает прибавочный продукт половины крестьян, выполняет ведущую роль в промышленности, из ко­торой тоже извлекает прибавочный продукт, осуществляет вто­ричное перераспределение доходов без участия населения и грабит его с помощью государственных налогов, то оно выпол­няет роль верховного эксплуататора российских жителей горо­дов и сел. Однако официальная историография вообще не на­зывает русское государство эксплуататором. Эксплуататорами, кровопийцами, угнетателями, пиявками на теле народа она называет феодалов, даже самых мелких, все имущество кото­рых сводилось к одному или двум дворам. В то же время подсчи­тано, что для содержания семьи, образования и государствен­ной службы дворянам требовалось имение, насчитывающее 100 душ. 32% дворян обладали имениями, не превышающими 10 душ[105]. Зато в официальной историографии постоянно под­черкивалось, что русское государство выступало «двигателем прогресса», давало «шансы ускоренного развития» для различных отраслей промышленности, защищало интересы купцов и промышленников «от произвола и конкуренции со стороны иностранных купцов»[106].

Экономическая сила государства привела к тому, что на него в значительной мере была направлена ненависть масс. Связь эксплуатации с населением конституировала отношение «государство—народ», а это отношение было главным соци­альным отношением. На все социальные требования государ­ство отвечало кнутом, виселицей, пыткой. Частные собствен­ники охотно прятались за ширму публичного эксплуататора, но на них государство тоже смотрело с подозрением, требуя платы за защиту от социального гнева. С 1640 г. и до конца 1670-х гг., а затем с 1705 по 1708 г. в России происходили ши­рокие социальные движения. Но именно в эти годы исчезает различие между вотчиной и поместьем и российское дворян­ство во многом становится похожим на европейских земельных собственников. Однако государство диктует русским феодалам тяжелые условия существования.

Прежде всего государство оставляет за собой право опре­делять, кто является, а кто не является помещиком. В итоге классовая принадлежность становится результатом регламентирования социальной жизни, а не наоборот. Некоторые ка­тегории людей не зачисляются в дворянское сословие (так называемые однодворцы — Потомки дворян, государственная служба которых состояла в поселении на рубежах страны в целях ее защиты, за что они получали поместье). В подобной акции заключается специфика государственно-бюрократичес­кого регламентирования социальной структуры, которое су­щественно отличается от правовых установлений. Правовые определения дают название и санкцию уже осуществившейся социальной дифференциации. А бюрократическая регламента­ция есть акт вмешательства государства в социальную структу­ру и процессы. Количество однодворцев в то время насчитыва­ло около миллиона человек. Значит, границы между дворянством и недворянством устанавливались в соответствии с ин­тересами государственного аппарата, который присваивал себе право решения сомнительных или неопределенных ситуа­ций.

Бюрократическая регламентация тесно переплеталась с пра­вовой. В Табели о рангах устанавливалось, что дворянство дается за государственную службу. Военная (на флоте и в армии) и гражданская служба были разделены на 14 рангов. Каждый на­чинал службу с самого низкого ранга. К государственной служ­бе допускались также недворяне, выходцы из других сословий. Служба на низших рангах (от XIV до IX) давала любому члену государственного аппарата личное дворянство, которое не пе­редавалось по наследству. Если человек дослуживался до VIII ранга (майора в армии, капитана-поручика на флоте, кол­лежского асессора на гражданской службе), то ему полагалось уже наследственное дворянство. Личное дворянство было связа­но с определенными политическими ограничениями (его чле­ны не могли принимать участие в выборах в органы дворянско­го самоуправления). Но достаточно было «проявить усердие» на государственной службе (а для этого никогда не требовалось ума, достаточно рьяно выполнять указания начальников) и дослужиться до VIII чина, как ревностный государственный служака приравнивался к потомкам князей Голицыных или Трубецких. Так бюрократическая регламентация переплеталась с правовой.

Следует отметить также, что термин «чин» известен задолго до Табели о рангах. В первые годы XVII в. в документах Мос­ковского государства этот термин означал ступень в социаль­ной иерархии[107]. Следовательно, «цивилизационные реформы» Петра I, которые до сих пор популярны в политическом со­знании россиян[108], не говоря уже о правительственных кругах, с точки зрения их социального смысла были направлены на­зад, а не вперед и реанимировали традицию, сформировавшу­юся в период тоталитарной аномалии. А в результате установ­ления Табели о рангах бюрократическая система приобрела социальное значение, поскольку обеспечивала интересы людей, стремящихся получить личное дворянство. В итоге росло количество чиновников, а бюрократическая система получила санкцию расширения, охватывая все уровни управления и множество других сфер государственной жизни.

Переплетение бюрократической регламентации с правовой при приоритете регламента над правом стало основным сред­ством государства. Оно отражало не столько объективные соци­альные интересы (т. е. внегосударственные), сколько интересы тех, кто издавал и применял подобные регламенты. В служилом дворянстве времен Петра I уже невозможно увидеть наследни­ков князей и свободных землевладельцев XIV в. Социальные причины и следствия менялись местами. Дворянами станови­лись члены офицерского и бюрократического корпуса, но этот корпус (т. е. государственная служба в целом) не отражал соци­альную структуру.

Принципиальное различие между сословиями в европей­ском и российском смысле слова заключалось в следующем:

— в Европе происхождение было связано с определенными привилегиями, тогда как в России любое признание привиле­гий было связано с произволом царя;

— в Европе государственная служба не являлась основанием допуска в «благородные» сословия, в то время как в России до­стижение определенного ранга автоматически влекло за собой признание принадлежности к «благородным» сословиям[109].

Российские историки проявляли больше понимания осо­бенностей социальной структуры России в ее переплетении с бюрократической структурой. По мнению В. О. Ключевского, установленная Петром I Табель о рангах означала, что арис­тократическая иерархия, основанная на происхождении и ге­неалогическом древе, была заменена бюрократической иерархией, опирающейся на заслугу и выслугу лет. В России как высшие, так и низшие классы существовали только для царя и государства, а не сами по себе или для себя. Царь всегда мог передвинуть их вверх или вниз в соответствии со своим произ­волом, потребностями или мнением. «Благородное происхож­дение» как таковое в России не было основанием социального статуса.

Специфику социального строя и истории России опреде­ляет властно-бюрократическая дифференциация социальной структуры.

В России начиная с XVII в. господствовал класс собственни­ков средств производства, а часть данного класса связывала собственность с насилием. Но эта часть была настолько силь­ной, что навязывала остальным членам класса критерии соци­альной принадлежности. Иначе говоря, когда французский крестьянин склонялся перед «благородным», то он мог обла­дать, по крайней мере, статистической уверенностью, что склоняется перед тем, кому кланялись и его предки.

Когда русский крестьянин «бил челом» дворянину, у него не было никакой уверенности в том, что «Ваше благородие» действительно благородного происхождения. Причем личное дворянство с каждым годом увеличивалось. Этому способство­вали постоянные войны, рост армии и продвижение по службе в мирное время. Если в 1600 г. к дворянам принадлежало 738 семей, то в 1858 г. уже насчитывалось 604 тыс. дворян. Львиная доля этого прироста приходится на «назначенных» дворян, составляющих основу государственно-бюрократического дворянства. Представители родового дворянства первоначально от­носились к данному слою с предубеждением и даже презрени­ем, постоянно оказывая давление на правительство для того, чтобы оно замедлило рост группы личных дворян и уравняло их с социальными низами. Это давление значительно возросло после издания указа об основных привилегиях, который при определенных обстоятельствах давал возможность предоставле­ния наследственного дворянства обладателям личного дворянства.

Итак, частные собственники оказывают давление на публичного собственника в целях сокращения группы личных дворян. Данный факт свидетельствует о том, что царская власть не отражала интересы частных собственников, а реали­зовывала только свои интересы. Эти интересы заключались в углублении и расширении процесса воспроизводства государ­ства-собственника, все большем переплетении власти с соб­ственностью. Посредством бюрократизации и милитаризации всего дворянства цари сделали невозможным преобразование его в сословие, оппозиционное в целом по отношению к пра­вительству.

В Московском государстве администрация получила более определенные формы. Единство власти московских государей привело к централизации управления, поэтому Москва сдела­лась центром, откуда вытекали все распоряжения по управле­нию государством и куда стекались все отчеты по управлению разными областями.

Первым ведомством по управлению была государева Бояр­ская дума, председателем в которой был сам государь. Это был прежний дружинный совет, но только с меньшими правами. Московские государи советовались с Боярской думой, когда находили это для себя нужным, притом в важных случаях в Думу приглашались не только бояре, но и духовные и выбор­ные от городов. Первоначально, при царе Иване Васильевиче, все дела по управлению были сосредоточены в Боярской думе. Позднее государева Боярская дума совершенно утратила ха­рактер дружинного совета; бояре московские уже не могли го­ворить своему государю, как прежде говорили старшие дру­жинники своим князьям: «Княже, особе еси задумал, а мы того не ведали». Предметом занятий Боярской думы стали пре­имущественно сношения с иноземными государями и разные новые учреждения, относившиеся к делам внутреннего управ­ления.

§ 8. Приказный строй

Главным элементом российского государственного механиз­ма в XV—XVII вв. были так называемые приказы — централь­ные правительственные учреждения, система которых выпол­няла задачу централизации управления Русским государством. Наибольшего своего расцвета приказный строй достиг в XVII в. — в это время действовало до 40 постоянных приказов, а вместе с временными приказами их число достигло 80.

Приказом могло именоваться и огромное учреждение с дву­мя сотнями служащих и необъятным делопроизводством, и временная комиссия из нескольких человек, которой было «приказано» выполнение какой-нибудь небольшой, но важной для государя задачи, т. е. в создании и функционировании при­казов не было строго продуманной и логически стройной сис­темы. Приказы создавались по мере надобности и прекращали свое существование, когда надобность в них отпадала.

Приказы, осуществлявшие задачи внутренней политики, были разделены на две ветви: а) с общегосударственной и б) с областной компетенцией. Кроме того, приказы с обще­государственной компетенцией делились на административ­ные, финансовые и судебные. К приказам, осуществлявшим задачи внешней политики, были отнесены военные приказы и Посольский приказ. Однако это деление приказов по преоб­ладающей функции было весьма условным, так как строгого разграничения обязанностей между приказами не существова­ло (например, судебная деятельность входила в компетенцию большинства приказов). По времени появления можно выде­лить следующие группы приказов:

— династия Романовых, пришедшая к власти в 1613 г., по­лучила в наследство от своих предшественников центральный государственный аппарат, состоявший из 22 государственных учреждений — приказов; из них 18 относились к государствен­ным, 3 — дворцовым и один — Патриарший двор — к церков­ному управлению;

— из административных приказов с общегосударственной компетенцией в начале XVII в. существовало всего 3 — Разряд, Поместный приказ, Ямской приказ;

— в XVI в. существовал только один финансовый приказ с общегосударственной компетенцией — приказ Большого при­хода;

— почти все приказы, имевшие в своем управлении те или иные группы населения, являлись высшей судебной инстанци­ей для этих групп. Тем не менее существовало несколько при­казов, основной задачей которых являлось отправление право­судия, выполнение судебных функций. Политические преступ­ления и преступления по должности рассматривались в разных приказах. Суд по преступлениям по должности производился в тех приказах, которым было подчинено то или иное должност­ное лицо, совершившее преступление. Гражданское судопроиз­водство осуществлялось многими приказами, у каждого из ко­торых были свои категории подсудных лиц. Но было два специ­альных судебных приказа для решения судебных дел между представителями правящего класса — дворянства: Владимир­ский судный и Московский судный;

— приказ Холопьего суда занимался делами о несвободных людях. В приказе Холопьего суда оформлялись служилые кабалы, т. е. юридические документы, фиксирующие холопью зави­симость;

— к числу приказов с областной компетенцией следует от­нести четверти (Владимирская, Галицкая, Костромская, Нов­городская, называемая иногда Нижегородской, и Устюжская), приказы Казанского дворца (для управления новыми террито­риями, приобретенными Русским государством в XIV в. на вос­токе: землями бывших ханств Казанского, Астраханского и Си­бирского, а также Ногайской орды) и Земский приказ (в этом приказе было сосредоточено управление столицей — Москвой, сбор налогов с ее тяглого населения и судебные дела этого насе­ления). Судебная компетенция Земского приказа была шире компетенции четвертей: ему принадлежал суд не только по гражданским делам, но и по уголовным преступлениям, совер­шенным в Москве;

— хотя Разряд управлял служилыми людьми и имел прямое отношение к внутренней политике государства, он в то же вре­мя был одним из важнейших приказов, ведавших обороной го­сударства. Кроме Разряда, в Русском государстве XVI — на­чала XVII в. было два военных приказа, ведавших специальны­ми родами войск — Стрелецкий и Пушкарский;

— важнейшим из приказов, ведавшим дипломатическими сношениями, был Посольский приказ, там же хранились и го­сударственные печати — большая и малая;

— дворцовые приказы составляли особую группу централь­ных правительственных учреждений. Их основной задачей явля­лось обслуживание царского двора. Но иногда функции дворцовых приказов расширялись до общегосударственных, и поэто­му дворцовые приказы необходимо рассматривать в общей системе центральных правительственных учреждений. К ним относились: приказ Большого дворца, Казанский приказ (или казенный двор), Конюшенный приказ (в течение некоторого времени выполнял и общегосударственные функции: в нем был сосредоточен сбор конских пошлин, т. е. пошлин, взимае­мых при продаже лошадей на всей территории государства);

— особым ведомством был Патриарший двор — управление обширным хозяйством московских патриархов и людьми, им подведомственными. Патриарший двор делился на четыре приказа:

Дворец, ведавший общим управлением патриаршими вот­чинами;

Разряд, учитывавший патриарших служилых людей, назна­чавший их на службу и определявший им поместное и денеж­ное жалованье;

Казенный, в компетенцию которого входили финансы;

Судный, осуществлявший разбор тяжб между населением патриарших вотчин.

В XVIII в. выступило более рельефно положение приказных людей внутри служилого сословия. Малая престижность при­казной службы особенно наглядно сказалась на положении дьяков. Приравненные к высокому разряду служилых людей, имевших одинаковую с ними служебную нагрузку, они не имели права на местнические споры, были официально при­знаны людьми неродовитыми. Пребывание в дьяках считалось «укором дворянской чести» не только для самих дьяков, но и для их родственников, находившихся на дворянской службе.

Несмотря на то, что основной круг вопросов, находящихся в ведении приказных людей, ограничивался делопроизвод­ством, фактическая власть их была велика. Решение текущих дел как в приказах, так и в приказных избах часто зависело от дьяков и подьячих не меньше, чем от судей и воевод. Злоупот­ребления, взяточничество и волокита были довольно обычным явлением этого времени.

XVII в. — важная эпоха в истории России. Особенно рази­тельным было изменение ее роли в международных отношени­ях. Именно в этот период Россия вошла в число сильнейших держав мира.

К концу XVII в. образовалось обширное Русское государ­ство, территория которого простиралась от Каспийского моря на юге до полярных морей на севере и от Польши — на запа­де — до Тихого океана, Камчатки и границ Китая — на восто­ке. Эта страна с многочисленным, выносливым, энергичным и трудолюбивым населением и неисчислимыми природными бо­гатствами занимала в международных отношениях место, не соответствовавшее ее действительным силам и возможностям. Вплоть до начала XVIII в., до Петра I, сфера участия России в европейских международных отношениях ограничивалась со­седними странами Восточной и Юго-Восточной Европы — Польшей, Швецией и вассалом Оттоманской империи — Крымским ханством. Правительства западноевропейских стран принимали в расчет силы и возможности России только в случаях, когда дело касалось пограничных с Россией государств — Польши, Швеции и, в конце XVII в., Турции.

Незавидным было в XVII в. и положение России относи­тельно ее ближайших соседей. Польша по Деулинскому пере­мирию 1618 г. завладела коренными русскими землями, в том числе Смоленском. В результате длительной борьбы между Рос­сией и Польшей в 50—60-х гг. XVII в. по Андрусовскому пере­мирию 1667 г. России удалось даже вернуть Смоленск и овла­деть Левобережной Украиной; Киев также перешел к России, а Московское союзное постановление заложило основу буду­щих союзных отношений этих двух стран. Положение России относительно другого западного соседа — Швеции — было чревато новыми длительными конфликтами. По Столбовскому договору 1617 г. шведы полностью оттеснили Россию от Бал­тийского моря. В середине XVII в. правительство России сделало попытку вернуть себе выход к Балтийскому морю. Но Швеция была в то время сильной военной державой, и для успешной борьбы с нею сил у России оказалось недостаточно. Третьим соседом России в Европе было в XVII в. Крымское ханство — вассал и форпост Оттоманской империи. Россия ежегодно вып­лачивала крупные суммы крымской феодальной верхушке. Од­нако это не обеспечивало безопасность ее южных границ — только за период 1607—1617 гг. татары угнали в плен из Мос­ковского государства (без Украины) свыше 100 тыс. человек (население Московского государства в это время составляло примерно 7 млн. человек). Военные столкновения с Турцией и Крымом в 70—80-х гг. XVII в. (война с Турцией 1676—1681 гг. и походы на Крым В. В. Голицына (1687, 1689 гг.) не принесли заметных успехов.

Одновременно С внешнеполитическими потребностями ре­формирования государственного аппарата ощутимое влияние на динамику административной структуры государства оказы­вали и потребности внутриполитические.