Исключение из колхоза

Прием в колхоз

Вступить в колхоз имели право все «трудящиеся», и у колхоза не было четко оговоренного права отказать им. Впрочем, в начале 30-х гг. в колхозы не допускались кулаки и священники, а также члены их семей. Через несколько лет этот запрет был снят снача­ла для детей кулаков, а потом и для самих кулаков, но для сель­ских священников и, по-видимому, их детей остался в силе³⁶.

Особые проблемы возникли в 1933 году, когда голодающие крестьяне, например на Северном Кавказе и в Краснодарском крае, отчаянно пытались весной вступить в колхозы, потому что у них не было семенного зерна. Их заявления буквально затопили колхозы, которые не в состоянии были принять всех. Местная га­зета, смущенная этой дилеммой, высказывала мнение, что нужно принимать тех, чьи заявления «искренни»³?.

К середине 30-х гг. кризис миновал, и колхозы, по идее, вновь должны были принимать всех желающих подходящего социально­го происхождения. Однако теперь, когда фортуна окончательно оказалась на стороне колхозов, а единоличники становились все большей редкостью, колхозники часто не хотели принимать в свой коллектив единоличников, отчасти потому, что смотрели на них с возмущением, как на пришедших к шапочному разбору, когда колхозные старожилы преодолели все самые большие труд­ности, но главным образом потому, что единоличники приходили с пустыми руками: их скот и инвентарь были либо распроданы, либо конфискованы за неуплату налогов, либо пропали во время голода. Колхозники не имеют права отказывать в приеме едино­личникам, сказал один партийный деятель на съезде колхозников-ударников в феврале 1935 г., но у них есть право требовать, чтобы те заплатили сумму, эквивалентную стоимости всего скота, проданного за последние два года, с рассрочкой на какой-либо ра­зумный период времени. Это положение было записано в новый Устав сельскохозяйственной артели, утвержденный на съезде и изданный в 1935 г. Тем не менее, еще в 1937 г. бывали сообщения о том, что колхозы не хотят принимать «голых» единоличников, а районные власти не считают нужным заставлять их делать это³⁸. Впрочем, по мере сокращения числа единоличников к концу деся­тилетия этот вопрос терял остроту.

В первые годы коллективизации лишь немногие крестьяне дей­ствительно стремились стать членами колхоза, но со временем по­ложение изменилось. Во второй половине 30-х гг. нередко можно

«131

было встретить крестьян, гневно протестующих, когда им отказы­вали в приеме или исключали из колхоза. Разумеется, причиной тому были преимущества, которые давал статус колхозника, пре­имущества двоякого рода. Одни касались жизни на селе и пред­ставляли собой выгоды колхозного статуса по сравнению с едино­личным: например, право на больший приусадебный участок, более низкое налогообложение или покос на колхозных лугах. Но были свои преимущества и в сохранении статуса колхозника чело­веком, работавшим в основном за пределами села, по найму: под­спорье для семьи, оставленной в селе, «страховка» на случай по­тери трудоспособности или увольнения, а иногда и просто гаран­тия респектабельности (т.е. некулацкого происхождения) в глазах городских работодателей. В Калининской области в 1937 или 1938 г., к примеру, крестьянка-единоличница Агафья Зверева по­дала жалобу на местный колхоз, отказавший ей в приеме, и выиг­рала дело. Оказалось, однако, что причина, по которой она так добивалась приема в колхоз (и по которой колхоз отвечал ей от­казом), заключалась в следующем: она хотела работать в Ленин­граде, «для каковой цели ей нужна была справка, что является колхозницей»³⁹.

Колхоз имел право исключать своих членов, хотя согласно Ус­таву 1935 г. (параграф 8) за исключение должно было проголосо­вать большинство на общем собрании, где присутствовали не менее двух третей колхозников. Это рассматривалось как крайняя мера, исключенные колхозники имели право подать апелляцию районным властям с требованием восстановления, и их действи­тельно часто восстанавливали. Если следовать правилам (что вряд ли имело место во всех случаях), процедура исключения бывала очень сложной. Члены колхоза теоретически являлись совладель­цами колхозного имущества. Даже если они покидали колхоз в результате исключения, а не по своей воле, колхоз обязан был выплатить им денежный эквивалент первоначального паевого взноса⁴⁰.

На практике исключения случались часто. Во-первых, предсе­датели колхозов и другие сельские должностные лица нередко ис­пользовали исключение из колхоза как дисциплинарную санк­цию — то же самое, что увольнение нерадивого или строптивого работника. Во-вторых, сами колхозники склонны были исключать дворы, которые, по их мнению, не оправдывали себя, особенно в тех случаях, когда в колхозе не хватало рабочих рук, а отсутст­вующие колхозники отказывались вернуться из отхода. Короче говоря, колхоз в некоторой степени унаследовал от крестьянской общины старую традицию круговой поруки и стремление наказы­вать дворы, неспособные нести свою долю общего бремени.

Голод 1932 — 1933 гг. породил чрезвычайную ситуацию и в том, что касалось исключения из колхоза, а не только приема в колхоз. Весной, когда в районах, недавно до нитки обобранных государством, семенное зерно осталось только в колхозах и совхо­зах, членство в колхозе приобрело необычайную важность. «Ис­ключение из колхоза для колхозника смерти подобно. Если кого исключают, то он плачет и просится не исключать его», — докла­дывал политотдел МТС на Северном Кавказе. В то же время кол­хозы сами находились на грани голодной смерти. Тяжелые обсто­ятельства заставляли исключать колхозников, которые весной и летом были в отходе, чтобы те осенью не явились и не потребова­ли своей доли урожая. Исключение из колхоза — это «оружие» в руках колхоза против «лодырей», сказал колхозным активистам в начале 1933 г. зав. сельскохозяйственным отделом ЦК Я.А.Яковлев⁴¹.

Однако два года спустя, после исключения «сотен и тысяч колхозников» в качестве дисциплинарной меры, Яковлев загово­рил совершенно по-другому. Следует избегать исключения из колхо­за, заявил он на Втором съезде колхозников-ударников в 1935 г. Председатели колхозов и другие сельские представители власти не должны пользоваться им как способом поддержания дисципли­ны и наказания провинившихся или прогульщиков. При крайней необходимости такой меры колхозник должен быть исключен по решению общего собрания, а ни в коем случае не по прихоти председателя или какого-либо другого сельского представителя власти. Через несколько месяцев эти слова получили подтвержде­ние, когда представитель ЦК А.Жданов резко порицал Саратов­ский обком партии в числе прочих грехов и за то, что он допустил настоящую эпидемию «беспочвенных исключений» колхозников⁴².

Несмотря на все это, наказания в виде исключения из колхоза оставались общей практикой, и главными, но не единственными жертвами их стали отходники и их семьи (на которые в колхозе зачастую смотрели как на иждивенцев, бремя, которое глава семьи повесил на шею колхозу). Из одного колхоза Ленинград­ской области в разное время были исключены более трети всех дворов. Некоторые исключенные жаловались в район, однако ни­каких действий по их восстановлению предпринято не было. У других не хватало храбрости или знания своих прав, чтобы про­тестовать. «Я никуда не жаловалась, потому что думала, что так полагается», — сказала крестьянка из Воронежской области, ис­ключенная из колхоза, после того как вышла замуж за железно­дорожника, несмотря на то что она продолжала жить и работать в колхозе⁴^.

Последствия исключения часто бывали тяжелыми, особенно для тех, кто не имел, в отличие от отходников, источника дохода на стороне, потому что крестьяне, как правило, уходили из кол­хоза без земли, без лошади, без сельскохозяйственного инвентаря. «Исключить колхозника из колхоза... значит не только опозорить

его в общественном мнении, но и обречь его на голодное сущест­вование», — отметил ЦК в 1938 г. Правда, в некоторых случаях крестьянин, исключенный из колхоза, мог переехать в другое село и вступить в колхоз там. Закон этому не препятствовал, но на практике такое, по-видимому, бывало редко, если только у крес­тьянина не было в том колхозе близких родственников. Женщи­ны, выходившие замуж за крестьян из других сел, могли перейти в колхозы, членами которых были их мужья, а пожилые крестья­не иногда переезжали в колхозы, где жил кто-то из их детей. Имеется упоминание по крайней мере об одном случае, когда крестьянин, хронически не ладивший с руководством своего кол­хоза, был исключен, переехал в родное село жены и смог всту­пить в тамошний колхоз⁴⁴.

Зимой 1937 — 1938 гг., во время Большого Террора, исключе­ния из колхоза вновь приняли эпидемический характер⁴^. В ре­зультате весной 1938 г. появилось постановление правительства, осуждавшее огульные исключения и запрещавшее «проведение чистки под каким бы то ни было предлогом» в колхозах. Но в политике не произошло никаких существенных сдвигов. Немно­гим более года спустя новое постановление, вводившее обязатель­ный минимум трудодней, порицало «лжеколхозников», которые желают пользоваться преимуществами статуса колхозника, не уча­ствуя в общем труде, и рекомендовало не считать таких людей членами колхоза⁴^.

Для крестьянина существовала и другая возможность потерять свой статус члена колхоза — развал или роспуск самого колхоза. В большинстве известных случаев это происходило в результате массового выхода колхозников, голода или произвольных кара­тельных санкций со стороны местных властей, вызывавших глубо­кое негодование крестьян. В голодный 1933 год многие колхозы прекратили свое существование, по крайней мере на время. Не­сколько подобных случаев, хотя и при менее экстремальных об­стоятельствах, было весной 1937 г. после неурожая во многих ре­гионах страны в 1936 г.⁴⁷.

Примеры массового выхода из колхоза как коллективной акции политического протеста крайне редки, однако по меньшей мере один такой случай упоминается в материалах Смоленского архива. В колхозе «Село», само название которого говорит о не­сколько отчужденном отношении к советским ценностям, вспых­нуло столь острое недовольство, что «в половине июля [1934 г.] все колхозники подали заявление о выходе из колхоза и стали ко­сить хлеб единолично». Это спровоцировало районное руководст­во на действия, которые впоследствии были сурово осуждены вышестоящими инстанциями: оно послало вооруженный отряд из 42 чел. в поле, где работали бывшие колхозники, и пыталось взять 8 заложников. В последовавшей стычке один колхозник был убит, а другой тяжело ранен⁴⁸.

Насильственный роспуск колхоза местными властями, случав­шийся чаще, чем перестрелки в поле, почти в такой же степени вызывал неодобрение вышестоящего руководства. Подобные акции обычно проводились, если какой-либо местный орган влас­ти желал прибрать к рукам колхозную землю либо другое имуще­ство, или в качестве чрезвычайной карательной меры, если колхоз в каких-то существенных вопросах, вроде посевных планов или назначения председателя, не подчинялся району. Например, в 1933 г. в Днепропетровске местный сельсовет ликвидировал кол­хоз «Красная Заря», очевидно, пытаясь таким способом взять под свой контроль колхозный скот. В 1937 г. в Курске несколько кол­хозов были распущены против воли своих членов, потому что со­седний совхоз хотел получить их земли⁴⁹.

Некоторые случаи ликвидации колхозов получили печальную известность в 1937 г., когда районные руководители, несшие за них ответственность, оказались на скамье подсудимых в показа­тельных процессах по обвинению в контрреволюционном сабота­же коллективизации. Главным мотивом для ликвидации этих кол­хозов служило желание наказать колхозников за неподчинение районным властям, но, без сомнения, и кое-что из конфискован­ного имущества осело в руках разных чиновников.

Ликвидация колхоза на деле означала ликвидацию всей эконо­мики села и полное разорение отдельных колхозных дворов: кол­хозники «плакали», услышав эту новость. Когда в 1936 г. в Яро­славской области был насильственно распущен колхоз «Новая жизнь», район захватил все его имущество, включая скот, распре­делил землю (в том числе и приусадебные участки) между сосед­ними колхозами и обложил бывших колхозников чрезвычайным «единоличным» налогом. То же самое произошло в Кирилловском районе Ленинградской области, разве что там власти не додума­лись до «единоличного» налога, зато вместе с колхозным имуще­ством конфисковали самовары и другую личную собственность⁵⁰.