2018-03-08
312
1. Сравните стихотворение Н. Рубцова «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...» (текст на с. 93-94) и стихотворение И. Бродского «Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам...». Можно ли назвать стихотворение Рубцова ответом на вопрос, заданный Бродским? Обоснуйте свое мнение.
| И. А. Бродский * * * Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам, вдоль березовых рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам, вдоль оврагов пустых, по замерзшей траве, по песчаному дну, освещенный луной, и ее замечая одну. Гулкий топот копыт по застывшим холмам — это не с чем сравнить, это ты там, внизу, вдоль оврагов ты вьешь свою нить, там куда-то во тьму от дороги твоей отбегает ручей, где на склоне шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей. Ну и скачет же он по замерзшей траве, растворяясь впотьмах, возникая вдали, освещенный луной, на бескрайних холмах, мимо черных кустов, вдоль оврагов пустых, воздух бьет по лицу, говоря сам с собой, растворяется в черном лесу. Вдоль оврагов пустых, мимо черных кустов, — не отыщется след, даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет, все равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать. Кто там скачет в холмах... я хочу это знать, я хочу это знать. Кто там скачет, кто мчится под хладною мглой, говорю, одиноким лицом обернувшись к лесному царю, — обращаюсь к природе от лица треугольных домов: кто там скачет один, освещенный царицей холмов? Но еловая готика русских равнин поглощает ответ, из распахнутых окон бьет прекрасный рояль, разливается свет, кто-то скачет в холмах, освещенный луной, возле самых небес, по застывшей траве, мимо черных кустов. Приближается лес. Между низких ветвей лошадиный сверкнет изумруд. Кто стоит на коленях в темноте у бобровых запруд, кто глядит на себя, отраженного в черной воде, тот вернулся к себе, кто скакал по холмам в темноте. Нет, не думай, что жизнь — это замкнутый круг небылиц, ибо сотни холмов — поразительный круп кобылиц, из которых в ночи, но при свете луны, мимо сонных округ, засыпая во сне, мы стремительно скачем на юг. Обращаюсь к природе: это всадники мчатся во тьму, создавая свой мир по подобию вдруг твоему, от бобровых запруд, от холодных костров пустырей до громоздких плотин, до безгласной толпы фонарей. Все равно — возвращенье... Все равно даже в ритме баллад есть какой-то разбег, есть какой-то печальный возврат, даже если Творец на иконах своих не живет и не спит, появляется вдруг сквозь еловый собор что-то в виде копыт. Ты, мой лес и вода! кто объедет, а кто, как сквозняк, проникает в тебя, кто глаголет, а кто обиняк. Кто стоит в стороне, чьи ладони лежат на плече, Кто лежит на спине в темноте в леденящем ручье. Не неволь уходить, разбираться во всем не неволь, потому что не жизнь, а другая какая-то боль приникает к тебе, и уже не слыхать, как приходит весна, лишь вершины во тьме непрерывно шумят, точно маятник сна. |
2. Сравните стихотворение И. Бродского «День кончился, как если бы она...», посвященное Анне Ахматовой, и стихотворение Е. Евтушенко «Памяти Ахматовой». Как решают авторы проблему отношения поэта и времени?
|
|
|
|
|
|
| И. А. Бродский * * * 1 День кончился, как если бы она была жива и, сидя у окна, глядела на садящееся в сосны светило угасающего дня и не хотела зажигать огня, а вспышки яркие морозной оспы в стекле превосходили Млечный Путь, и чай был выпит, и пора уснуть... День кончился, как делали все дни ее большой и невыносимой жизни, и солнце село, и в стекле зажглись не соцветья звезд, но измороси; ни одна свеча не вспыхнула, и чай был выпит, и, задремывая в кресле, ты пробуждался, вздрагивая, если вдруг половица скрипнет невзначай. Но то был скрип, не вызванный ничьим присутствием; приходом ли ночным, уходом ли. То был обычный скрип рассохшегося дерева, чей возраст дает возможность самому поскрипывать, твердя, что ни к чему ни те, кто вызвать этот звук могли б, ни тот, кто мог расслышать этот возглас. День кончился. И с точки зренья дня все было вправду кончено. А если что оставалось — оставалось для другого дня, как если бы мы влезли, презрев чистописанье, на поля, дающие нам право на длинноту, таща свой чай, закаты, вензеля оконной рамы, шорохи, дремоту. 2 Она так долго прожила, что дни Теперь при всем своем разнообразье Способны, вероятно, только разве To повторять, что делали они При ней. 1966 (?) |
| Е. А. Евтушенко Памяти Ахматовой 1 Ахматова двувременной была. О ней и плакать как-то не пристало. Не верилось, когда она жила, не верилось, когда ее не стало. Она ушла, как будто бы напев уходит в глубь темнеющего сада. Она ушла, как будто бы навек вернулась в Петербург из Ленинграда. Она связала эти времена в туманно-теневое средоточье, и если Пушкин — солнце, то она в поэзии пребудет белой ночью. Над смертью и бессмертьем, вне всего, она лежала, как бы между прочим, не в настоящем, а поверх него, лежала между будущим и прошлым. И прошлое у гроба тихо шло не вереницей дам богоугодных. Седые челки гордо и светло мерцали из-под шляпок старомодных. Да, изменило время их черты, красавиц той, когдатошней России, но их глаза — лампады доброты — ни круговерть, ни мгла не загасили. Шло будущее, слабое в плечах. Шли мальчики. Они себя сжигали пожаром гимназическим в очах и в кулачках тетрадочки сжимали. И девочки в портфельчиках своих несли, наверно, дневники и списки. Все те же — из блаженных и святых — наивные российские курсистки. И ты, распад всемирный, не убий Ту связь времен, — она еще поможет. Ведь просто быть не может двух Россий, Как быть и двух Ахматовых не может. 2 Ну, а в другом гробу, невдалеке, как будто рядом с Библией частушка, лежала в белом простеньком платке ахматовского возраста старушка. Лежала, как готовилась к венцу, устав стирать, мести, скрести и штопать, крестьянка по рукам и по лицу, а в общем, домработница, должно быть. Быть мертвой — это райское житье. За ней впервые люди приглядели и, словно перед праздником дите, и вымыли, и чисто приодели. Цветами ее, правда, не почли, но был зато по мерке гроб подогнан, и дали туфли, новые почти, с квиточками ремонта на подошвах. Была она прощающе ясна и на груди благоговейно сжала сухие руки, будто бы она невидимую свечку в них держала. Они умели в жизни все уметь (писали, правда, только закорюки), тяжелые и темные, как медь, ни разу не целованные руки. И думал я: а может быть, а вдруг, но все же существует две России: Россия духа и Россия рук — две разные страны, совсем чужие?! Никто о той старушке не скорбел. Никто ее в бессмертные не прочил, и был над нею отстранение бел Ахматовой патрицианский профиль. Ахматова превыше всех осанн покоилась презрительно и сухо, осознавая свой духовный сан над самозванством и плебейством духа. Аристократка? Вся оттуда, где Под рысаками билась мостовая? Но руки на цветах, как на воде, покачивались, что-то выдавая. Они творили, как могли, добро, но силы временами было мало, и, легкое для Пушкина, перо с усмешкой пальцы женские ломало. Забыли пальцы холодок «Аи» и поцелуи в Ницце, Петербурге, и, на груди сведенные, они крестьянскою усталостью набухли. Царица без короны и жезла, среди даров почтительности тусклых, она была прощающе ясна, как та старушка в тех дареных туфлях. Ну, а старушка в том, другом гробу лежала, не увидевшая Ниццы, с ахматовским величием на лбу, и между ними не было границы. 1966 |
3. Символом чего являются образы звезды в стихотворении В. Маяковского «Послушайте!» и в стихотворении И. Бродского «24 декабря 1971 года»? Что между ними общего, в чем различие? Ответ подтвердите цитатами.
|
|
|
4. Сравните «Рождественскую звезду» И. Бродского с «Рождественской звездой» Б. Пастернака.
| И. А. Бродский Рождественская звезда В холодную пору, в местности, скорее привычной к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, младенец родился в пещере, чтоб мир спасти; мело, как только в пустыне может зимой мести. Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар, Мельхиор; их подарки, втащенные сюда. Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда. Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака на лежащего в яслях ребенка издалека, из глубины Вселенной, с другого ее конца, звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца. 1987 |
Б. Л. Пастернак
