Когда Христос останавливается

И вот мы сейчас находимся в период этой весны, когда прозябает новая жизнь в нас, если только мы обратим внимание на то, что нам говорит и Евангелие, и Господь, и наша собственная совесть. Это путь, когда мы должны сбрасывать с плеч все то, что нас давит, приземляет, что не дает нам рваться к Богу, бежать, а только позволяет ползти. Иногда бывает так, что мы сознаем свою греховность, и тогда мы чувствуем: какое же право я имею идти к Богу, как к другу, когда я всей жизнью своей был Ему неверен? Ну, не враг, но чужой, предатель, да. Слово «предатель» у нас связано с мыслью о Иуде. А разве не бывает, что мы предаем Бога своим поведением, предаем Христа своим поведением по отношению к другим людям или к себе самим, уже не говоря о Нем Самом.

Весна, когда мы можем сбросить с плеч все то, что нам мешает устремляться к Богу: вот, в чем весна. Если мы говорим о посте языком обычным, то это значит на каждом шагу, на каждом повороте что-то с своих плеч сбросить. Вы, наверное, помните Евангелия, которые читаются на подготовительной неделе к Великому Посту.

Евангелие о слепом, который сидел на краю дороги, испытав все возможности исцелиться и который остался слепым, и у которого осталась только одна надежда, что кто-нибудь бросит ему копейку, чтобы ему не умереть. Но надежды на выздоровление никакой не было, только издали он где-то слышал, что есть теперь где-то на земле Обетованной Человек, Который называется Иисусом, Который творит чудеса. Ох, если бы до Него добраться! Но я слеп. Он все передвигается с места на место. Не догнать мне Его, не найти мне Его, не узнать мне Его, если даже я лицом к лицу с Ним встречусь.

И вдруг проходит мимо него, сидящего в пыли, толпа, но толпа особая. Толпы проходили до этого шумные, разговорчивые, а здесь — другая толпа. Это толпа, тихая, собранная, молчаливая, какие-то голоса слышны, но не слышно злобы или тревоги, и слышно один голос. Слепой не слышит, может быть, то, что говорится, но этот голос пронизывает его душу, и он спрашивает: «Кто же это? Что это за толпа?» И ему отвечают добрые люди: «Молчи! Проходит Господь Иисус Христос, не перебивай Его. Он с нами разговаривает». Как это страшно. Но, когда он услышал, что мимо него проходит Христос, это для него было словно проходит последняя надежда, и он начал кричать о помощи, и Христос остановился.

Он оставил всех других, которые хотели слышать возвышенные слова. Он подошел к нему и его исцелил, сделал цельным. Не только глаза ему исцелил, но Он вернул ему цельность жизни, цельность души. Теперь он встретил Того, Который ему дал новую жизнь.

Вы может скажете: «Как же так? Христос мог оставить целую толпу, которой нужно было учение, наставление? Есть рассказ в жизни святого Амвросия Оптинского, о том, как он, окруженный группой православных людей говорил с ними о духовной жизни, и вдруг он оставил всех, бросился в толпу, выудил оттуда какую-то старушку, и с ней сел и начал говорить. О чем? Все слушали, думали, он нашел такую душу, которой вот-вот надо спасение, а он вдруг с ней заговорил о том, как надо гусей кормить. И все слушали в ужасе, что же это такое?

И когда он вернулся в толпе, ему поставили вопрос: как ты мог нас оставить, которые просили о духовном наставлении, для того чтобы с этой старушкой разговаривать о том, как гусей ей кормить. И он ответил, что вам моя беседа нужна, но спешки такой нет, а эта старушка, ей поручено пасти гусей, которые все стали умирать, и ее собираются прогнать из-за этого. Она останется без никого, без ничего, и я ей сказал, что сделать, не только для того, чтобы спасти гусей, а для того, чтобы уцелеть, пусть в бедноте, но в жизни. Вот таков был и Вартимей, который сидел у края дороги.

А каков я? Отдаю я себе отчет, что я так слеп? Отдаю я себе отчет в том, что я ищу помощи от своей слепоты везде, кроме как у Единственного, Который может исцелить мою слепоту? Это первый вопрос, которые нам ставят эти подготовительные Евангельские чтения.

Я имею право!

Дальше идет рассказ о мытаре и фарисее. Как я прихожу в церковь? Самодовольно: я — православный христианин, я — православная христианка, я имею право здесь быть, я имею даже какие-то права, потому что я — опытная верующая. Я могу других учить, я могу у кого-нибудь отобрать стул, потому что это мой стул. Это я слышу здесь. Я могу человека отодвинуть с того места, где он стоит перед иконой, потому что я хочу поставить свечу. Я — праведная, я — православная христианка, я — православный христианин, меня крестили, а вместе с этим, стоит какой-то невежественный человек, который не знает, что тут происходит, но который чувствует, что здесь происходит что-то.

На кого Бог обратит более радостное внимание, на того христианина, который знает, что он имеет право быть здесь, право на заботу Божию, что он может других расталкивать или учить или мешать тем, как он молится вполголоса, или это человек, который знает, что здесь что-то такое особенное.

Расскажу я вам про такого человека. Довольно много лет тому назад пришел человек сюда с посылкой для одной прихожанки нашей. Оба теперь скончались. Он рассчитывал время так, чтобы прийти, когда служба отойдет, потому что он был безбожник, не верил ни в Бога, ни во что. Но ему, если можно так выразиться, не посчастливилось. Он пришел, когда служба еще не отошла. Он сел в глубине церкви со своей посылкой. Когда все ушли, он еще там остался сидеть.

Я к нему подошел, сказал нечто, наводящее на мысль, что пора и дверь закрывать. Он мне говорит: «А скажите, что у вас здесь происходит?» Я говорю: «Вот, происходит служба, да». «Нет, не в этом дело. Пока я сидел здесь, я ощутил что-то, чего я не ощущал никогда. Это что — ваше заунывное пение, мерцание свечей, коллективная истерика или что?» Я ему говорю: «Знаете что, с моей точки зрения я бы сказал, это — Божие присутствие, но если Бога нет, конечно, вы должны искать другое объяснение». Он говорит: «Нет. Я буду искать, потому что здесь что-то происходило со мной и с другими людьми. Можно прийти как-нибудь?» Я говорю: «Да».

«Но тогда с таким условием, что я приду, сяду в церкви, а вы уйдете, потому что я не хочу, чтобы вы на меня влияли каким-то образом». Я говорю: «Хорошо». Он приходил несколько раз, потом он мне говорит: «Знаете что, я не знаю, существует ли Бог, но я одно теперь знаю, что когда люди сюда приходят у них одно лицо, а когда они уходят — у них другое: в этом лице какой-то свет. А когда они там что-то от вас получат из чашки ложкой, то у них глаза другие — сияют. Видно, ваш Бог что-то делает с ними, но что мне от того, что Он с ними делает, если Он со мной ничего не может сделать?» Ну, мы с ним разговорились, и через годик он крестился.

Но вот тут разница: вот человек, для которого все было ново, который это ощутил. Есть ли у нас с вами это чувство новизны или у нас такое чувство, как у фарисея: я здесь у себя дома, я — праведник, я постился, я вычитывал все молитвы, значит, я квит с Богом, Он должен дать мне то, что полагается… Или же мы, как этот человек или как мытарь, останавливаемся у притолоки, смотрим на это священное пространство и думаем: «Какое право у меня есть войти в него?»