Так пишут или нет историю в сослагательном наклонении?

(Альтернативы в истории)

«Вообразить себе другое развитие

истории – это и есть единственный способ

найти причины истории реальной»

(А. Про)

 

 «Налево пойдешь..., направо пойдешь..., прямо пойдешь»... Ах, если бы, да кабы!.. Но то в сказке, историки же с необъяснимым пафосом часто заявляют: «История не любит сослагательного наклонения!» Что было – то было и ничего в прошлом не изменить, история действительно не имеет сослагательного наклонения, но означает ли это, что выбор, сделанный ею, неподсуден? Означает ли это, что мы не должны обращать никакого внимания на «прогнозирование возможного будущего в прошлом»… Не сразу и сообразишь, о чем идет речь? Но, если задуматься, то все окажется просто: речь идет об изучении исторических альтернатив, нереализованных исторических возможностей, соотношения в истории вероятности и случайности, случайности и детерминизма.

Что же такое «случайность» и, что такое «случайность» в истории?

Случайность, как выразился Йорн Рюзен, – «это такой вид события или происшествия, который не укладывается в первоначально заданную направленность интерпретации, делающей это событие или происшествие понятным для целей человеческой жизни. Это свойство времени, которое лежит вне горизонтов ожидания»[232]. Древние к случайным явлениям относили те, которые нельзя было предвидеть, которые не соответствовали человеческим намерениям, которые можно объяснить только вмешательством богов. Как писал Эврипид:

«Воли небесной различны явления:

Смертный не может ее угадать.

Много проходит бесследно надежд,

Многие боги нежданно дают»

В современной науке существуют разные точки зрения на «случайность». Одни ученые придерживаются точки зрения абсолютной детерминированности: всякое явление, сколь бы незначительно оно не выглядело, имеет свою причину. Случайность – лишь мера нашего невежества: то, что представляется случайным для невежды, отнюдь не будет таковым для ученого. Мы приписываем случаю факты, причины которых темны и нам неизвестны, таким образом, «случайностью» мы называем «совокупность сложных причин»[233]. Другие подчеркивают, что «утверждение, что историю делают только люди, последовательно провести не удается: прагматическая концепция не может обойтись без иного, наряду с человеком, творцом истории, которого в разные времена нарекают Роком, Случаем, Фортуной, Природой, Богом или каким-либо иным именем»[234].

Могли ли исторические события быть другими, нежели они были? Одним историкам даже размышления на эту тему могут показаться опасной (и уж наверняка напрасной) затеей. Другие, как, например, Поль Лакомб, наоборот, считают, что единственный опыт, который возможен в истории – воображаемый опыт. Этот опыт «состоит в мысленном допущении того, что целый ряд событий мог иметь другой ход по сравнению с тем, который они имели в действительности, например, – в переделывании Французской революции»[235]. Ему вторит Раймон Арон: «любой историк для объяснения того, что было, задается вопросом о том, что могло бы быть»[236]. Здесь речь идет об исследовательской (логической, интеллектуальной) процедуре, имеющий вспомогательное значение. Но в исторических исследованиях встречается и т.н. «контрфактное моделирование». Если нам надо оценить, например, влияние железных дорог на развитие экономики в целом, то мы создаем экономическую модель развития, основанную на гипотезе, что было бы с экономикой, если бы железных дорог не было[237].

Й. Рюзен вообще склонен считать развитие исторической науки постоянным ответом на вызовы случайностей: человеческая мысль постоянно занята созданием моделей смыслов и значений, историческое повествование постоянно стремится придать смысл случайным событиям, растворить то или иное явление, событие в описании общего хода человеческой истории[238].

Рассматривая варианты развития истории, надо иметь в виду "законы жизни и существования" самих альтернатив как исторических возможностей. Необходимо исследовать их корни, смысл, причины выбора варианта. Надо различать теоретическую возможность определенного варианта решения проблемы и возможность, заявившую себя на практике (идеей или действием - не важно).

Вопрос о применении в гуманитарных науках теории вероятностей далеко не нов. Еще Кондорсе пытался выяснить, сколько должно быть присяжных, чтобы судебная ошибка была практически исключена. Случай в истории имеет то же значение, что и в точных науках. Он означает, что незначительные (на наш взгляд) причины произвели большие действия. «Как мало было нужно, чтобы уклонить с пути сперматозоид <...> на десятую долю миллиметра, и Наполеон не родился бы, и судьбы целого материка изменились бы. Никакой другой пример не может лучше выяснить истинных признаков случайности»[239].

 Историк находится в той или иной степени в плену настоящего[240]. Две иллюзии, связаны со взглядом из настоящего на прошлое. Этот феномен был назван Ф. Фюре «классической ретроспективной иллюзией исторического сознания», а Р. Ароном «ретроспективной иллюзией фатальной предопределенности»[241].

1. Когда сегодня мы обращаемся к тому или иному событию прошлого, то часто нам кажется, что это событие произошло вполне закономерно и именно так, потому что никак иначе быть не могло, потому что это событие явилось следствием целого ряда предшествующих событий, целого ряда причин. Если мы смотрим на ту или иную, например, революцию, то предшествующие ей события часто воспринимаются нами как связанные друг с другом (при том, что современники такой взаимосвязи вовсе не видели) и предопределившими ее[242]. Мы забываем он нереализованных исторических возможностях.

2. Из первой иллюзии прямо проистекает вторая: любое явление современности мы можем, пользуясь методом «исторической ретроспекции», обосновать в прошлом[243]. Например, с его помощью мы сможем построить историю того или иного народа, той или иной нации. И у нас может получиться весьма длинная история[244]. Но установление причинно-следственных цепочек в обратном направлении (от настоящего к прошлому) даст результаты скорее неожиданные, нежели убедительные, создаст еще одну иллюзию, историко-публицистический миф. В нацистской Германии история рассматривалась именно так – в обратном порядке – начиная с Адольфа Гитлера, и далее в глубь веков[245]. Такой ретроспективный подход создавал иллюзию закономерности, предопределенности прихода к власти А. Гитлера.

 

Учет вариантов развития исторической ситуации полезен и в плане практики историописания. Историк иногда невольно суживает «горизонт ожидания» людей прошлого. Историк, зная плачевный результат военной компании, описывает ее развитие как античную драму. Читатель же лишний раз убеждается «проницательности» автора и «логике» истории. Но ожидания непосредственных участников той военной компании были совсем не столь беспросветны. Поражение для них было возможным, но не неизбежным. Так и историк может попытаться рассказать о событиях прошлого, как будто он не знает их результата. Это создаст для читателя эффект «напряженного ожидания». Это будет являться данью уважения принципиальной неизвестности события. Тем более что все новые и новые открытия могут скорректировать привычные историографические оценки и подвести нас к выводу, что плачевный результат той самой военной компании не был вовсе неотвратимым.

Попытаемся рассматривать каждое произошедшее в действительности историческое событие как результат реализации одной из в принципе возможных альтернатив… Мы получим рассказ об упущенных возможностях.

Альтернативы необходимо изучать не только конкретно исторически: они "полезны" для человечества и в футурологическом плане. Их изучение и возможно, и необходимо. Несостоявшиеся альтернативы всегда выглядят чище, романтичнее, предпочтительнее. Разговор об альтернативных путях развития предполагает допуски, гипотезы, логический просчет несостоявшихся возможностей. «Альтернативы в истории – это не только познавательно интересная проблема, Это часто и узел напряжения в общественном сознании. Поэтому надо не уходить от их рассмотрения, а <...> пытаться понять смысл инвариантов»[246]. Многочисленные «бы» реальны, с ними следует считаться, если мы хотим не зазубривать учебники, а пытаться осмыслить историю.

«Будучи укорененным в реальном, конструирование ирреальных вариантов развития событий учитывает вдобавок все то, что может знать историк об общественных закономерностях»[247]. Самое же здесь сложное – определить для каждой объективной возможности соответствующую ей степень вероятности.

Роль личности в истории. Какая история «коллективистская» или «индивидуалистическая» может считаться подлинной? Социальная история считает подлинной историю обществ, институтов, человеческих ценностей, а не просто историю индивидов. Последней же отводится в лучшем случае второстепенная роль. «Кто выбрасывает из истории индивида, пусть хорошенько приглядится – он непременно заметит, что либо, вопреки своим намерениям, никого не выбросил, либо вместе с индивидом выбросил и саму историю»[248].

Американский философ, руководитель Центра истории и философии науки Питсбурга Николас Решер в книге «Границы науки» (1984 г.) рассмотрел те вопросы, которые наука, по его мнению, не может решить в принципе. Например, проблема смысла жизни оказывается за границами науки. Науке недоступна вся полнота знания: любой ответ порождает новый вопрос. Наука неполна, ибо она свод не установленных постулатов, а непрерывных новаций. Она постоянно пополняется. Но сегодняшняя наука не может ничего сказать о науке завтрашней, ибо не исключена научная революция. Мир постоянно эволюционирует, поэтому наука реалистична только в намерениях, он она не может дать исчерпывающую характеристику реальности во всей ее полноте. Наука не всеведуща, не полна, но она самодостаточна: только наука может исправить науку.

Н. Решер саркастически задается вопросом о пользе философии: «Как понять ситуацию, что рассудительные интеллигентные люди, имея перед собой одну гамму вопросов, дают всегда разные ответы? Может ли дисциплина претендовать на серьезное внимание, если ее специалисты в течение двух тысячелетий муссируют одни и те же вопросы?». Объяснение тому, по мнению, Н. Решера, в различных познавательных ценностях философов: стили аргументации зависят от познавательных точек зрения, различный вес придаваемый одному из элементов, служит источником разногласий, в принципе в философии не существует способа установить «очевидное» или найти «надежное основание». Эта философия Н. Решера получила название идеалистического прагматизма.

Существуют ли общеисторические законы развития? Или же история имеет дело с явлениями индивидуально-неповторяемыми и качественно-своеобразными и может учить нас лишь комбинированию старого с новым, сочетанию традиций и новаторства, ибо «желающего судьба ведет, нежелающего тащит».

 

Документ:

Карлейль иронизирует по поводу версии роялистского заговора, вызвавшего, якобы, восстание женщин и их поход на Версаль в октябре 1789 г.: «Увы, друзья мои, доверчивая недоверчивость – странная вещь. Но что поделаешь, если вся нация охвачена подозрительностью и видит драматическое чудо в простом факте выделения желудочных соков? Такая нация становится просто-напросто страдалицей целого ряда болезней, вызванных ипохондрией; желчная и деградирующая, она неизбежно идет к кризису. А не лучше ли было бы, если бы сама подозрительность была заподозрена, подобно тому как Монтень боялся одного только страха». См.: Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 181.