О влиянии глухонемоты на развитие ума

ПРЕДИСЛОВИЕ

Обзор истории дошкольного воспитания показывает, что уже с давнего времени прогрессивные педагоги и мыслители придавали большое значение раннему, дошкольному воспитанию детей в семье и в общественных учреждениях разных типов. Наиболее передовые из них, революционные демократы, ратовали за проведение всеобщего дошкольного воспитания. Однако в условиях классового общества идея общественного дошкольного воспитания встретила огромные препятствия. И лишь после Великой Октябрьской социалистической революции, в первый же месяц после установления советской власти, мечты лучших людей об организации воспитания детей раннего возраста претворились в действительность: декретом Совета Народных Комиссаров от 12 ноября 1917 года и декларацией от 20 ноября 1917 года общественное дошкольное воспитание детей трудящихся было объявлено государственным мероприятием и органической частью общей системы народного образования. С этого времени началось бурное развитие сети дошкольных учреждений и широкое движение за раннее воспитание детей в общественных учреждениях.

Если, таким образом, важность и необходимость дошкольного воспитания признана Советским государством в отношении всех детей трудящихся, то само собой отпадет вопрос о целесообразности и необходимости общественного дошкольного воспитания детей с неполноценным слухом, которым семья не может обеспечить всестороннего развития, так как она не обладает, за весьма редким исключением, ни пониманием сущности слухо-речевой дефективности, ни знанием специальных воспитательных приемов, требуемых при различных степенях нарушения слухового анализатора.

В отношении этой категории детей осуществление общественного дошкольного воспитания в дореволюционное время осложнялось и тормозилось целым рядом особых обстоятельств:

1. Большинство сурдопедагогов высказывалось против организации специальных дошкольных учреждений, ссылаясь на невозможность применять специфические методы обучения словесной речи (в частности, обучение устной речи) к детям раннего возраста. Сурдопедагоги, находясь в плену у «чистого устного метода», считали, что для усвоения устной речи требуется такая степень внимания и сознательности, которой глухонемой ребенок в раннем возрасте еще не обладает. Поэтому и те сурдопедагоги, которые признали желательным устройство дошкольных учреждений для воспитания глухонемых, считали необходимым ограничить педагогическое воздействие общевоспитательными мероприятиями, направленными на развитие внешних чувств, на так называемую сенсо-моторную культуру в духе систем Фребеля, Монтессори, Декроли и т. п. при условии абсолютного исключения занятий по развитию словесной речи.

Инициатор первого русского детского сада для глухонемых Н. А. Рау отбросила предвзятое мнение о непосильности занятий по развитию словесной, устной речи для глухонемых детей дошкольного возраста и подошла к глухонемым малышам как мать.

Подобно матери слышащего ребенка, которая использует ограниченный круг деятельности ребенка (преимущественно игровой) для воспитания умственных, нравственных качеств и речи, Н. А. Рау создала специальный материнский метод общего и речевого воспитания детей с недостатками слуха, в котором учтены возрастные возможности этих детей.

Этот метод существенно отличается от материнского метода, применявшегося в американском детском саду сестер Гаррет, которые совершенно игнорировали специфическую работу над фонетической стороной речи. В русском детском саду со времени его основания применялись специфические приемы, выработанные сурдопедагогической практикой обучения произношению путем использования всех сохранных анализаторов. Благодаря этому обеспечивается внятность речи детей, ее членораздельность, тогда как произношение воспитанников сестер Гаррет, по отзыву посетителей американского детского сада, страдало крайней неразборчивостью.

2. Противники идеи общественного дошкольного воспитания глухонемых приводили и приводят в свое оправдание еще тот довод, что отрыв ребенка в таком нежном возрасте от семьи, лишение его материнского ухода и ласки противоестественно, жестоко. На это приверженцы общественного дошкольного воспитания глухонемых справедливо возражают, что более жестоко лишить маленького глухонемого ребенка специального воспитания, приноровленного к особенностям его природы и обеспечивающего ему правильное, всестороннее развитие и такое же радостное детство, каким пользуются его слышащие сверстники.

3. Широкая общественность и правительственные органы царской России, не понимая особой важности и значения раннего воспитания именно для глухонемого ребенка, не поддерживали ни морально, ни материально инициативу энтузиастов общественного дошкольного воспитания глухонемых.

4. Немалым тормозом осуществления идеи общественного дошкольного воспитания глухонемых являлось и то обстоятельство, что содержание дошкольных учреждений ложилось главным образом на родителей глухонемых детей, вследствие чего существовавшие тогда детские сады были доступны лишь сравнительно небольшому числу более или менее обеспеченных семей; огромное же большинство нуждающихся детей оставалось без специального воспитания.

Весь путь развития общественного дошкольного воспитания глухонемых в дореволюционной России и при советской власти, все трудности, которые приходилось преодолевать, все искания, стремления, достижения и ошибки передовых дошкольных сурдопедагогов автор хрестоматии на основании обширного фактического материала правдиво осветила с наивозможной подробностью и этим создала ценное пособие для подготовки кадров дошкольных сурдопедагогов и для научной и практической разработки подлинной советской системы дошкольной сурдопедагогики как необходимого, органического звена общей системы советской сурдопедагогики.

Следует отметить, что хрестоматия содержит не только отрывки из специальных изданий по сурдопедагогике, но в ней также помещены статьи и заметки общественных деятелей, родителей воспитанников и взрослых глухих, посещавших детские сады, присутствовавших на занятиях с детьми и опубликовавших свои впечатления в журналах и газетах.

К сожалению, в хрестоматию не могли быть включены сведения о некоторых важных работах организационного и методического характера последних лет, так как они еще не опубликованы в печати. Крайне желательно, чтобы все эти работы путем напечатания сделались достоянием широкой сурдопедагогической общественности, для которой они послужат важным стимулом для дальнейшего развития дошкольной сурдопедагогики.

Советская власть предоставляет все возможности для широкого развития дошкольного дела, всячески содействует инициативе, проявляемой в этой области. Дело научных и практических работников, критически используя опыт прошлого, приложить все усилия для детальной разработки этого участка сурдопедагогики.

Задачи, которые стоят перед советскими сурдопедагогами, примерно следующие: 1) разработать стройную систему дошкольного воспитания глухонемых детей как основу общей системы сурдопедагогики, четко определить цели, задачи, программы и методы воспитания и обучения глухонемых детей дошкольного возраста; 2) установить тесную преемственную связь между работой преддошкольных, дошкольных и школьных учреждений для глухонемых; 3) разработать вопрос о дифференциации дошкольных учреждений или об организации дифференцированных групп внутри детских садов, соответственно состояния слуха и речи (глухонемых, оглохших с сохранной речью, тугоухих); 4) выявить особенности психологии детей, страдающих различными нарушениями слухового анализатора; 5) обсудить учебный план и программы для подготовки специальных кадров сурдопедагогов-дошкольниц; 6) создать научно-популярную литературу для пропаганды правильных взглядов на воспитание глухонемых детей в специальных детских садах и в семье.

ИЗ ИСТОРИИ ДОШКОЛЬНОГО ВОСПИТАНИЯ

ГЛУХОНЕМЫХ ДЕТЕЙ В РОССИИ ДО 1917 ГОДА

О ВЛИЯНИИ ГЛУХОНЕМОТЫ НА РАЗВИТИЕ УМА

Перенесемся к колыбели глухонемого от рождения, подле которой стоит и колыбель одних с ним лет дитяти, едва слышащего, едва лепечущего. Первоначальный наставник у них один и тот же: это нужда, это побуждение боли или удовольствия. Одни слезы, одни крики, одни восхищения.

Последовательно с невольным испытанием ощущений, они имеют оба одинаковый язык.

Горло у них сохнет от жажды, и они умоляют подать прохладительное питье одним и тем же языком, они указывают на него пальцем, призывают устами.

С одинаковыми чувствами они должны и язык иметь сходный. Дитя, которое слышит, будучи еще не в состоянии повторить условные слова наших языков, употребляет по инстинкту, согласно с молодым своим соперником, знаки самою природою ему внушаемые, и оба одинаково испытуют колеблющиеся шаги свои, когда не заметно еще большой разницы в успехах их разума.

Однако взгляните на эту мать, наклонившуюся над колыбелью своего ребенка; она, кажется, хочет излить душу свою в душу младенца; тысячу раз звучат в его нежном сердце сладкие ее речи, кои материнский голос делает столь удобопонятными, столь мудро-красноречивыми; наконец, тщательно называет она своему дитяти непосредственные предметы возникающих его желаний, представляя их его зрению и указывая своею рукою.

Сии первые уроки для него бесполезны. Ни одно из этих столь нежно убедительных слов не достигает души его. Он будет жаловаться, и восклицание его бедствия умрет, не встречая отголоска.

О, если б по крайней мере хотя осужденный безмолвно предаваться скорби своей и не вкушать слабости утешения, кроме как в улыбке матери или в сожалении ее взора, сей несчастный имел чем расторгнуть оболочку своего ума; если б его разум не долженствовал, подобно сердцу, увянуть в самом семени и поблекнуть по недостатку одного чувства! Нет ни малейшего сомнения, что глухонемой ребенок лишен необъятного способа образования, однако ж не все пути к просвещению ему пресечены.

Он не имеет другого побуждения кроме необходимости, и крик или его указательный палец служат ему первым языком; он с самого начала с удовольствием видит, что всякий его понимает; но если требуемый желанием его предмет в отсутствии, он, не запинаясь, скажет истинное его название, и если хоть немного вы ему окажете послушное и снисходительное внимание, будьте уверены, что станете понимать его без затруднения.

Сверх того, поелику он сам будет определителем каждой им приобретаемой мысли, то, может быть, в тесной своей сфере будет иметь преимущество над дитятей, которое часто только повторяет звуки, не присоединяя к ним никакой идеи.

Таким образом, разум молодого немого будет способен к постепенному развитию, по мере внимания и благосклонности, которыми будет окружен; ибо если не поступят с ним преступным образом, как с существом отверженным, а, напротив того, образованные и любящие родители стараться будут употреблять его язык со всевозможною для нею выгодою, то он легко соберет запас простых мыслей, весьма достаточных для его сношений. И так глухонемому несравненно нужнее, нежели иному кому-либо, благоприятное стечение обстоятельств; а как члены его семейства обыкновенно не имеют ни времени ни необходимых познаний для занятия с ним, то он коснеет в своем одиночестве и наконец совершенно притупляется.

Мы далее будем иметь случай сказать свое мнение о возможности распространить, без пособия слова, начала образования, которые представляет природная мимика; не опасаясь, чтобы кому либо при первом взгляде не показалось всякое о таком предмете мнение чисто предположительным, спешим подкрепить оное вещественными доказательствами.

Дети глухонемые от рождения представлены были нам, когда едва достигли возраста умственного развития; мы с ними тотчас входили в разговор, расспрашивали их, и доводили до того, что они передавали нам свои суждения. Они с полным успехом преодолевали первые испытания, вовсе не хуже, чем говорящие; некоторые из сих самых детей, не быв в состоянии выучиться какому-либо письменному языку, успели без всякого другого пособия, одними знаками телодвижения познать свои обязанности. Они шествовали по пути человека и с убедительным сознанием своего долга. Это от того, что, владея тою же долею понятливости, какою небо одаряет людей вообще, они нашли чем оплодотворить ее в сожительстве своем с подобными себе. Это последнее, весьма значительное условие, может быть заменяемо семейными сношениями и обыкновенным обращением в обществе.

Глухонемой может достигнуть до известной степени образования без помощи наставника, через одно только обращение с себе подобными или чрез мудрую попечительность своих родителей, кои посредством часто повторяемых указаний и выразительного содействия составляли бы с самой его колыбели связь постоянного сообщения между глухонемым дитятей и членами его семейства, с одинаковою ревностью готовыми помогать ему.

(В.Флери. Глухонемые, рассматриваемые в отношении к их состоянию и к способам образования, самым свойственным их природе. СПБ,
1835, стр. 17—25).

ЯЗЫК МИМИЧЕСКИЙ

Первое естественное средство обучать глухого есть язык знаков, потому что он ему свойствен, не требует никакого предварительного труда и наконец весьма достаточен для выражения употребительнейших и простейших мыслей. Было бы по крайней мере безрассудно, если не бесчеловечно, с самого начала отринуть и запретить глухонемому употребление сего самопроизвольного языка, который сама природа и побуждение нужды внушают ему и который столь счастливо заменяет отнятые у него несчастным рождением органы слуха и слова. Желая преклонить дитя к общественным требованиям, не надобно, однако ж, стараться переломить его, насильно его отторгнуть от наставлений природы. Эта общая мать, столь мудрая в первых своих показаниях, коими управляет неверными шагами младенчества, должна еще продолжать свою помощь глухонемому и в таком возрасте, когда уже прочие дети почти совсем вышли из под ее руководства, дабы принадлежать обществу.

Мы даже советовали бы родителям глухонемых детей охотно и старательно предаться взаимному употреблению сего первоначального языка, посредством которого ум молодого несчастливца может распускаться и расти. Для этого не нужна ученость: самая нежная мать будет и самая искусная. Таким образом, и тем еще более не надобно, чтобы наставник, презирая способ сообщения, конечно весьма бедный и скудный, каков мимический язык всякого глухонемого до его образования, наложил без всякого предварения на своего ученика сухое посредничество карандаша или пера, дабы оными исключительно сообщаться друг с другом.

Первые уроки, напротив, необходимо облегчать даже неутомимыми усилиями снисхождения, за которые, впрочем, он будет приятно вознагражден доверенностью, которую возродят они, и легчайшим успехом, которым они будут увенчаны. Возможность знаков уменьшится потом и даже совсем исчезнет, соразмерно с успехами в письменном языке.

Само собою разумеется, что мы говорим о природных знаках, этом инстинктном и всеобщем языке, изо всех самом простейшем, потому что его употребляют лепечущий младенец и его мать, которой слова для него непонятны.

Этот чрезвычайно любопытный язык тем легче, что для понятия и употребления его не требуется никаких правил; истина и точность составляют его существенность, потому что он должен быть просто копиею, снимком. Нет никакой учености в его теории, и она легко может быть сообщена в нескольких словах.

Для выражения действия довольно их повторить; для выражения ощущений изобразить их посредством физиономии. Впрочем, пантомимное показание какого-либо предмета не иное что, как изображение, воздушный рисунок целого предмета или его части, и этот знак бывает понятным для всякого, пока не подвергнется сокращению, требуемому в разговоре краткостию. Если соприсутствен предмет, тогда и не нужно изображать его, в отсутствии оного также не всегда необходимо очертить его фигуру, довольно иногда одной черты, одного употребления, одного действия, которые с предметом этим нераздельны.

Если одного из сих показаний недостаточно, можно употребить вместе многие, тогда первое до разума достигшее соединится с толпою других относительных изображений, им возбуждаемых.

Естественный знак в таком случае от долговременного употребления почти совсем лишается первобытного своего характера; искусство и условие овладеют им, иногда и совершенно его преобразуют…(Там же, стр. 39—42).

ОБ ИЗУСТНОМ ЯЗЫКЕ

Так как дитя не слишком скоро будет в состоянии употреблять членораздельное слово как двойной способ понимать и быть понимаемым, то надобно остерегаться, чтобы, вовсе запрещая ему знаки, не обрекать его на совершенную немоту, почему и необходимо будет позволять ему посредством ручной азбуки употребление письменного языка, которого простейшим словам он скоро научится, и не надобно бояться, смотря на трудность такого орудия, что он сделает его, подобно мимическому языку, исключительным предметом своего предпочтения; при том оный сделается таким образом более ему знакомым и впоследствии доставит ему с большей легкостью совсем готовую пищу, какой потребует тогда произношение.

…Теория произношения, впрочем, сама собою и проста и понятна; она вообще почти вся состоит в подражании, и чем моложе глухой, тем более способен он в том успевать.

…[Это] средство, по природе своей свойственное всем вообще глухонемым, то есть язык письменный, как педагогическое орудие, на котором позже и своевременно будет основано ученье произношения.

Но для тех из глухонемых, которые наслаждаясь остатком слуха, или говоривши до своей глухоты и обладая некоторым воспоминанием языка, или которые, наконец, одарены редкою способностью подражать движениям, происходящим от произношения, окажут с первых опытов отменную способность к изучению слова, для тех, говорю я, нет ни малейшего сомнения, что членораздельный язык может заменить все прочие способы наставления, что он даже лучше всех, то есть кратче и положительнее.

Мы видели два примера глухонемых, сделавшихся такими от болезней, один на пятом, другой на восьмом году от рождения. Оба сохранили слуха именно столько, что могли слышать ближайший выстрел пушки. Но последний из них немедленно был брошен посреди глухонемых, имеющих вместо языка немного только письма и много пантомимы, и скоро вовсе забыл язык, дотоле им говоренный. С ним нужно было тогда обходиться как с последним глухим от рождения, над которым даже не было возможно заставить его первенствовать.

А первый, у которого запас языка натурально был гораздо ограниченнее, к счастью, встретил в бедствии своего положения мать благоразумную, которая огнем своей нежности счастливо разогрела слабые семена насажденные словом в уме ребенка; она требовала от него, чтоб он прежде наименовал каждый предмет своего желания, если хочет получить его; чтоб он говорил как умел, и она собрала, сохранила почти в их целости все поломки кораблекрушения, тщательно их лелеяла, усиливалась даже их обогатить, так что понятие молодого глухого, ростя постепенно, будучи так питаемо приобретениями его памяти, совершило с летами обыкновенное свое развитие, и когда была тогда предлагаема пища более питательная посредством книг и письма, дитя призвало на помощь свой скудный запас языка, грамматики, логики, которым жило дотоле, увеличило его посредством подобий, сравнений, размышления, и хотя оно было совершенно глухо и почти столь же немо, произнося неудобопонятно по недостатку надлежащего упражнения, но все же, однако, благодаря продолжающемуся побуждению изустного языка, обладало обширным преимуществом над глухими своими соперниками, ибо имело свой образ видеть, думать и разуметь, сообразный с нашим, долгое время бывающим для глухонемых весьма трудною задачею.

И так, говорили мы, не подлежит ни малейшему сомнению действительность членораздельного языка относительно обучения тех, которые уже пользовались даром слова или расположены приобресть его; разумеется, что и он не может во всяком случае обойтись без письма, и из благовременного их слияния, которому бы из них ни принадлежало первенство, составляется самое полное наставление, какое только можно доставить глухонемому…(Там же, стр. 132—145).