Танатология и эсхатология

Танатология (греч. thanatos — смерть) и эс­хатология (греч. eschatos — последний) явля­ются существенными аспектами религиозного мировоззрения. Основной вопрос этих учений о смерти и последних вещах, событиях за ее порогом с предельной отчетливостью сформулирован в библей­ской книге Иова «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» (14:14).

В настоящее время значение танатологии и эсхатологии в религиозном мировоззрении повышается настолько, что многие богословы специально разрабатывают «теологию смерти», эсхатологическое доказательство бытия Бога. Они переосмысливают традиционную эс­хатологию, доктрину о бессмертной душе и о смерти как разделении этой сущности с телом. Это учение, признают они, игнорирует «серь­езность смерти, которая означает конец всему, что мы есть» (См.: Pannenberg W. Was ist der Mensch? Gottingen, 1976. S. 37). Средневековое христианское учение о смерти и загробной жизни представляется им несовместимым с современным пониманием смерти как естественного конца жизни. Традиционное учение заменяется концепцией перехода целостного человека в запредельное состояние, которое для посюстороннего наблюдателя представляется уничто­жением и небытием. В то же время некоторые христианские теологи готовы принять восточные учения о перевоплощениях душ. Большое распространение получают спиритические учения о загробных мирах и возможностях контакта живых людей с душами умерших.

С целью обоснования учения о загробной жизни богословы анализируют наблюдения, сделанные медиками в процессе помощи умирающим людям, свидетельства людей, побывавших в состоянии клинической смерти. В числе психологов, занимающихся проблемами психотерапевтической помощи умирающим, внимание теологов осо­бенно привлекает Э. Кюблер-Росс, автор многочисленных книг, пос­вященных этой теме. В одной из них — «О смерти и умирании» (Kubler-Ross E. On Death and Dying. N.Y. 1969) — она описала стадии развития отношения к смерти у человека, узна­ющего о своей неизлечимой болезни и приближающемся конце. [305] Большинство таких людей проходят стадии «отказа», «озлобления», «торговли», «депрессии» и в итоге, если сохраняется ясное сознание, они приходят к «принятию» смерти. Эта последняя стадия осмысляется Э. Кюблер-Росс как результат предшествовавшего духовного развития человека, достижение им высшей зрелости. Она даже озаглавила одну из своих книг «Смерть: финальная стадия роста». Э. Кюблер-Росс и многие использующие ее концепцию теологи утверждают, что в умирании и смерти человек обретает финальный мистический опыт, достигает полного духовного созревания. Опираясь на собственные на­блюдения за умирающими, рассказы об опыте умирания и внетелесного существования, собранные в получившей широкую известность книге Р. Моуди «Жизнь после жизни» (См.: Моуди Раймонд. Жизнь после жизни. М., 1990) и других подобных источниках, Э. Кюблер-Росс приходит к выводу о реальности загробного существования и перевоплощения душ. Если у человека есть силы принять собственную смерть, считает она, если он способен оценить свое умирание как духовное возрождение, то его сущность является ду­ховной и его личность способна существовать после смерти.

Примем во внимание, что многие психотерапевты считают описанные Э. Кюблер-Росс стадии свидетельствующими не о духовном росте и предчувствии встречи с высшей реальностью, но о погружении в депрессию, да и теологи признают, что утверждения об опыте загроб­ного существования никак не могут быть проверены. Переживания, о которых рассказывают после реанимации некоторые пациенты, не относятся к ситуации бесповоротной биологической смерти, т. е. смерти в полном смысле слова, а реанимация не может рассматривать­ся как воскрешение. Видения же у таких людей психологи уподобляют снам, измененным состояниям сознания.

С 60-х годов в качестве экспериментального подтверждения посмертного существования привлекаются и результаты применения для облегчения страданий безнадежно больных людей так называемых «психоделических» препаратов. Проводившие подобные опыты медики и психологи Ст. Гроф и Дж. Галифакс попытались интерпретировать переживания пациентов как воспоминания об «эмбриональном» состоянии, эпизоды из жизни предков и даже как данные в пользу представлений о жизни после смерти (См.: Grof S., Halifax Y. The Human Encounter with Death. L., 1978. P. 54-55). По мнению Ст. Грофа, психоделический опыт обнаруживает аналогии с рассказами людей, реанимированных из состояния клинической смерти, находящихся в гипнотическом трансе, в полной сенсорной изоляции, в ситуациях предельных стрессов и т. п. Во всех этих случаях, полагает психолог, активируются матрицы бессознательного. В качестве центрального спускового механизма данного процесса в случае клинической смерти выступает кислородное голодание и накопление в тканях углекислоты, поражающей в первую очередь клетки коры головного мозга, которые способны функционировать после остановки сердца еще около 10 мин [306] за счет запаса растворенного в крови кислорода. В этих условиях, как полагает Ст. Гроф, происходит активация матриц бессознательного, что и переживается как «обратное прокручивание жизни», прохождение через рождение и путешествие души. Теологи полагают, что это может соответствовать и некой реальности перехода в потусто­роннее существование. В то же время многие психологи считают, что вызывающие подобные переживания психические комплексы могут быть сформированы социокультурным наследованием, трансляцией архаического мировосприятия, которое встраивается в структуру личности независимо от ее воли и незаметно для нее. Описания пребывания в загробном мире дублируют или перестраивают картины существования в земном мире.

Теологи, признающие невозможность верифицировать в опыте суждения о бессмертии души, пытаются найти обходные пути обоснования загробного существования. Известный богослов и философ Дж. Хик выдвинул «эсхатологический» способ верификации личного бессмертия и бытия Бога: подтверждением веры в потустороннее бытие. для человека явится только само потустороннее бытие. Такой способ обоснования истинности содержания религиозных представлений встречает многочисленные возражения. Построенное в форме парадокса, это обоснование представляет собой тавтологию. Попытка верифицировать идею бессмертия в потустороннем опыте человека натыкается на неразрешимую проблему сохранения самоидентичности личности после ее реального конца. К тому же допущение, что самоидентичность личности и характеристики земного опыта сохранятся при переходе в запредельное состояние, отменяет запредельность этого состояния, и наоборот.

Смерть — суровая реальность, и серьезное отношение к ней не позволяет игнорировать ее трагизма. Реальная ограниченность человеческого существования во времени, осознание своей смертности способны, однако, претвориться в позицию ответственности за свою жизнь, осмысленного отношения к своему времени. Понимание смерти как необходимого момента жизни и ее развития не снимает стремления человека к совершенствованию и сохранению ценностей. Человечество может стремиться к продлению до максимальных границ своего существования и жизни каждой личности. В истории человечества бессмертие обретает реальное значение как сохранение смысла, результатов человеческой деятельности в культуре и в грядущих поколениях людей. Социальный аспект бессмертия личности состоит в том, что она вливает свой труд в труд всех предшествующих поколений, сохраняется в транслируемом последующим поколениям опыте, в материальных и духовных творениях. Поэтому призванием и назначением каждого человека является развитие способностей и [307] деятельность, в которой воспроизводится и расширяется созданная человечеством культура, утверждается будущее человечества.