К. Коффка
В этой части своей работы я приведу ряд экспериментов из различных областей, которые показывают плодотворность нашей концепции. Промежутки аб, бв, вг, изображенные на рис. 8, отличаются от промежутков аа, 66, ев, хотя те и другие принадлежат одному объекту — «изгороди». Пытаясь описать это различие, мы обнаруживаем одну очень яркую особенность восприятия. Белые промежутки аб, бв, вг образуют часть общего белого поля, тогда как остальные белые промежутки ограничиваются областями, заключенными между соответствующими черными линиями; они не выходят за пределы этих областей и не образуют части окружающего белого поля./ Опытные наблюдатели могут даже описать кривые, замыкающие эти белые полосы, которые кажутся слегка изогнутыми внутрь. Таким образом, мы видим, чтс^белая поверхность нашего рисунка, хотя объективно ошГвсюду однородна, дает начало двум различным феноменам: в одном случае она выступает в виде ограниченных «полос», тогда как в другом распространяется на все остальное поле. Для обозначения этого различия у нас есть два выразительных слова: первый феномен мы называем фигурой, второй — фоном, понимая при этом, что фигура как таковая вообще невозможна без фона.
|
|
97 |
Обратимся 1Рнашей «изгороди». Мы обнаружили, что белые промежутки, относящиеся к фигуре, замкнуты, в то время как такие же промежутки, принадлежащие фону, — нет, хотя объективно никаких замыкающих линий нет ни в том, ни в другом случае. Тут мы имеем дело с одним очень общим принципом: именно фон всегда менее «оформлен», чем фигура. Рубин [18] первым систематически исследовал эти факты, и последующее изложение в значительной мере почерпнуто из его работы. Его метод был особенно пригоден для выявления различий между фигурой и фоном. Он использовал двусмысленные геометрические объекты, где в качестве фигуры могли выступать то одна, то другая часть изображения. Простой пример такого объекта уже рассматривался Шуман-ном [19]. Если интервалы аа, бб в нашей «изгороди» мы сделаем равными аб, б в, то получим нечто замечательное. Теперь полосой может стать бб, а бв — частью фона; и наоборот, бв может выступить в виде полосы, а бб стать частью фона. Каждый раз мы будем обнаруживать прежнее различие: полосы всегда замкнуты независимо от того, какими отрезками они ограничены, тогда как интервалы между ними — нет.]Другим примером может служить так называемый субъективный ритм, слуховой или зрительный, когда он накладывается на объективно однородные серии ударов или вспышек. И в этом случае мы встречаемся с различием субъективных интер- и интраме-трических интервалов, и снова связь этих субъективных впечатлений с объективньши промежутками оказывается неоднозначной.||^ис. 9, воспроизведенный из работы Рубина [18], может восприниматься то как белый крест на черном фоне, то как черный крест на белом фоне (если пренебречь другими, менее важными эффектами). Сравните любой крест с его фоном и вы легко заметите, что фол всегда менее структурирован, чем фигура; фон или вообще не имеет отчетливой формы, или 'Приближается к сравнительно простой форме квадрат|У
|
|
Большей степени структурированности соответствует и большая «живость» или яркость фигуры. Уже Шуманн заметил, что белые участки внутри фигуры «белее» тех, что снаружи, что легко видеть на примере его «изгороди».
Эти примеры показывают уже отмеченный ранее факт: феноменально фигура всегда имеет замыкающие линии, даже если объективно они отсутствуют. Хорошая фигура всегда «закрытая», а замыкающая линия как раз выполняет функцию «закрывания». Таким образом, линия, разделяющая области фигуры и фона, имеет очень разное отношение к каждому из них, ибо, ограничивая фигуру, она не служит границей для фона. Фон не меняется под действием контура и, частично закрываясь фигурой, как бы лежит позади фигуры, не прерываясь ею. Крест на приведенном ниже рис. 10 помогает уяснить этЩ
Посмотрите на участки, заполненные дугами. Образуя крест, кривые, действительно, становятся дугами, т. е. самостоятельными отрезками окружностей; образовав же круг, они воспринимаются иначе, уже не как изолированные друг от друга; теперь они выступают в сознании как видимые части целой серии концентрических кругов.
Свойство фона не поддаваться влиянию контура фигуры тесно связано с другим, уже упоминавшимся его свойством, а именно с меньшей степенью его структурированности. В нашем последнем примере это выражается в том, что целые окружности, когдаони образуют -фон, Являются более простой структурой, чем-наборы дуг, составляющих фигуру — крест, ибо во втором случае вместо каждой окружности появляются четыре дуги. Меньшая степень структурированности обусловливает еще одно отмеченное Рубином различие фигуры и фона: фон и меет более выраженный, «субстанциональный», а фигура — «вещный» характер
Вернемся к ограничивающей линии. Из ее различного отношения к фигуре и к фону следует и то, что она должна обладать двумя различными сторонами: внутренней и внешней; одна — включает, другая — исключает, или вслед за ХорнбоштЕяем [4] можно сказать, что однаЧйгт них вогнута, другая — выпукла, хотя эти слова и не являются психологическими терминами; думается, однако, что они верно схватывают действительные психологические различия. Взгляните на левую линию «в» нашей «изгороди» и вы поймете, что имеется в виду; в самом деле, левая сторона прямой — жесткая и отталкивающая, тогда как правая — мягкая и уступающая. Очень полное описание этих качеств дано Хорнбоштелем, который сводил иллюзии обращения перспективы к изменению этих качеств: чтобы произвести обращение фигуры, нужно сделать вогнутым то, что выпукло, и выпуклым то, что вогнуто.
Здесь нужно сделать одно замечание для тех читателей, у которых может возникнуть возражение, что наши термины обозначают не реальные свойства зрительных феноменов, а лишь их интенциональные значения. Я уже говорил, что хотел описать подлинные свойства. Примем во.внимание, что они не обязательно должны быть похожи на те «застывшие» свойства, фигурирующие в традиционной психологии, которые наделяются лишь «бытием»; напротив, многие из них — живые и активные, обладающие «действием». Деревянный брус, лежащий на полу без пользы, может выглядеть точно так же, как брус, несущий определенную нагрузку, однако точное описание отметило бы этот факт, приняв во внимание состояние напряжения, которое должно было бы тогда существовать. Говоря более общо, состояние покоя при отсутствии сил отличается от состояния покоя в случае их равновесия; по убеждению автора, то же справедливо и для описанных феноменов. Замыкающая линия фигуры выполняет некоторую функцию, и эта функция является одним из ее зрительных свойств. Традиционная же психология с самого начала определяла термин «зрительные свойства», как указывающий лишь на «застывшие» свойства; в результате она и обнаружила только такие свойства. Но это определение было произвольным и, как оказалось, неадекватным, поскольку делало исследователя слепым к исключительно важным фактам.
|
|
Чтобы читатель не стал рассматривать предложенные до сих пор различения как тривиальные, искусственные и второстепенные, мы можем обратиться к экспериментам с двусмысленными фигурами, в которых каждый.вариант фигуры имеет совершенно отличную форму, тогда как в прежних примерах обе фигуры имели один и тот же вид — изгороди или креста. Сюда относятся хорошо известные загадочные картинки, одна из которых воспроизведена Титченером [20, стр. 278]: это мозг с извилинами, который может восприниматься так же, как группа детей; другая картинка, приведенная в книге Пиллсбу-, ри [17, стр. 162], попеременно кажется то утиной, то заячьей головой. Лучший из известных мне примеров такого рода был использован Рубином. Это бокал, контур которого, кроме того, образует профили двух лиц. Много похожих объектов можно найти в работе Мартина [16]. Нет, однако, нужды специально отыскивать примеры, поскольку повседневная жизнь доставляет их в большом числе.ЛТо-видимому, самый простой из них представляет обычней шахматная доска, которая может служить источником по меньшей мере шести различных феноменов; немало других можно обнаружить подчас среди узоров на кружевах или обойной бумаге|Т1а рис. 11 изображена кромка скатерти. Вы можете вддеть либо черные Г-образ-ные формы, либо белые листья. На реальной кайме трудно видеть то и другое одновременно, однако на нашем образце это сделать легче. Всякий раз^^согда один рисунок становится фигурой, другой превращается в фон, описываемый самым простым образом?!
|
|
Это свойство восприятия, конечно, не осталось незамеченным для психологов и дискутировалось довольно ДОДгое время. Самая четкая характеристика его была дан^Титченером|[20], на которого я и буду непосредственно ссылаться. Он бы сказал, что вначале 7-образные формы занимают более кЗсокий уровень сознания, тогда как остальное находится на более низком его уровне. Внезапно происходит изменение: Г-образные формы уходят из верхнего уровня, а белые листья приобретают максимальную ясность; Г-образные формы при этом становятся не более отчетливыми, чем ощущение книги в руке при ее чтенииЗ^сли бы Титченер написал только это последнее, междунами не было бы разногласий, поскольку «ощущение книги» относится к «фону» всей ситуации. Однако в действительности он имел в виду, что|существование Г-форм никак не затрагивается изменением в их субъективном восприятии. Просто меняется их уровень, они перемещаются с гребня внимания к его основанию, туда, откуда в это время поднимаются «листья». Возражая против такой интерпретации (которая уже подвергалась энергичным нападкам со стороны Рана) и одновременно выступая против Вундта, Рубин очень настойчиво утверждал, что когда Г-формы исчезли и на их месте появился просто фон, то Г-формы утратили вообще какую-либо ясность, поскольку они перестали существовать,..
Заключать же о том. как выглядит нечто, когда оно вовсе ненаблюдаемо, отправляясь лишь от фактов наблюдения этого нечто в момент, когда оно находится на гребне волны внимания, —значит принимать гипотезу коне тант и окончательно отказываться от всяких попыток фактического подтверждения своих положений/Келер [13] указывал, что если мы исходим из описаний, причем таких, которые допускают проверку в опыте, то мы должны признать, что/Г-формы перестают существовать в тот самый момент, когда мы начинаем видеть листья, и что Т-формы оказываются замещенными абсолютно отличным от них фоном, относящимся к той же самой части стимульного комплекса/ Теперь мы видим, сколь значительны изменения, происходящие в тот момент, когда фигура «возникает» из своего фона. Рубин дал яркое описание того потрясающего впечатления неожиданности, которое вновь и вновь переживалось им в момент превращения, даже в случаях, когда он заранее пытался вообразить, какой будет новая фигура.
Мы видели, как понятие внимания мешает признанию и чистому описанию очевидных феноменальных различий. /Все же некоторая связь между осознанием фигуры и фона и так называемым вниманием существует.|<ракты показывают, что здесь существует функциональная зависимость, а не отношение тождества/Как правило, фигура является центром субъективного опыт^ Стоит мне обратить внимание на какую-нибудь конкретную часть поля, как эта часть выступает в качестве фигуры. В учебной аудитории я часто проводил следующий эксперимент: используя затвор фотоаппарата, я проецировал на короткое время рис. 11, давая перед этим одной половине аудитории инструкцию смотреть на белые, а другой — на черные части картинки. Затем я просил всю аудиторию сделать набросок того, что они видели. Неизменно «черная» половина аудитории рисовала Г-формы, а «белая»— листья.
к Можно ли описать установку наблюдателя, которая вызывается инструкцией: «смотри на»? Мы снова можем сослаться на эксперименты |}йрнбоштелЗ с обращающимися фигурами. Он нашел, что|груднее обратить выпуклое в вогнутое, чем вогнутое в выпуклое, поскольку все, на что мы смотрим или воздействуем, выступает вперед, приобретает определенные черты и становится объектом, в то время как все остальное отступает назад, теряет определенность и становится фоном| По мнению Хорнбоштеля, именно в результате того, что объекты навязываются нам^ устремляются навстречу нам? мы видим их, а не промежутки между ними [4, стр. 154]. Остается приложить это общее описание к нашему случаю, и мы видим, что словоу<виимание» приобретает вполне определенный смысл:/направляя внимание на черные части рисунка, мы делаем их центром нашего интереса и тем самым принимаем по отношению к ним «установку на фигуру». В это же время белая часть становится фигурой, стремится стать центром субъективного переживания. Это понятие «центра» будет играть важную роль в дальнейшем изложении нашей теории; здесь же мы просто заменяем неопределенное понятие «внимания» другим, бол^е определенным.
|
/Функциональная связь фигуры и центра сознания не абсолютна. Хотя естественно направлять внимание на фигуру, мы можем по кра-йней мере на время направлять его и на фон, заставляя фигуру отступить. Правда, если мы поддерживаем такую установку более длительное время, мы рискуем пережить превращение фона в\фигу-ру; однако то, что такая позиция вообще возможная— а многие проведенные ранее наблюдения показывают) что это так, — лишний раз доказывает, что/различные фигуры и фоны нельзя отождествлять с простым различием уровней внимания. /
Каждое хорошее психологическое описание должно находить подтверждение, в функциональных фактах. Если описание работает, то феномены, различаемые в нем, должны также различаться и по функции. Поэтому мы обращаемся теперь к тем функциональным фактам, которые лежат в основе различения фигуры и Рис. 12
фона.
Рубин провел две серии экспериментов, в которых использовал объекты типа, изображенного на рис. 12. Объекты эти двусмысленные: в качестве фигуры здесь может выступать либо замкнутая белая поверхность, либо обрамляющая ее черная. Назо1вем первый случай положительной, а второй 4- отрицательной реакцией. В соответствии с инструкцией испытуемый может принять либо положительную, либо отрицательную установку перед предъявлением объекта. После некоторой тренировки возникающая установка будет в большинстве случаев эффективой, т. е. при положительной установке будет возникать положительная реакция и наоборщ^В первой серии своих экспериментов Рубин предъявлял ряд упомянутых выше объектов либо с положительной, либо с отрицательной инструкцией. После некоторого перерыва эксперимент повторялся с инструкцией, предписывающей индифферентную установку: ни положительную, ни отрицательную. В результате оказалось, что объект, в ответ на который однажды была получена определенная реакция, и в дальнейшем вызывал ту же реакцию. Рубин назвал это /«последействием фигуры»/ (П§ига1е ЫасЫугг-кипд).Й>еномен последействия доказывает, что структура нашей реакции на данный етимульный комплекс сохраняется в памяти}-^' факт первостепенной важности для теории научения, как я уже показал это в другом месте [12]/Задачей второй серии было выяснить, будет ли объект, первоначально воспринятый при одной установке, положительной или отрицательной, узнаваться и тогда, когда установка заменяется на противоположную. В целом эксперимент проводился по прежней методике, за исключением того, что инструкция в контрольной серии была или отрицательной, или положительной. Результат оказался в полном соответствии с данным выше качественным описанием различий между фигурой и фоном, поскольку всякий раз, когда противоположная инструкция оказывалась эффективной, узнавания не было. Забвение этого факта приводит ко многим досадным ошибками повседневной жизни.
Мы приписали фигуре «вещный» характер, а ее фо-н/—характер «субстанции». Это описание подтверждается также экспериментальными данными. Так, из работы Гельба р] мы знаем, что константность цвета, обычно называмая «цветом в памяти», определяется цветом «вещи», а не цветом поверхности. Это убедительно доказывается наблюдениями над двумя больными с поражениями мозга, которые не видели цвета поверхности (ОЬех-Иас1теп{агЪеп) и все же успешно справлялись с подравниванием яркости освещенных и неосвещенных цветов — так, как это делают здоровые испытуемые. Различия появлялись лишь при наличии теней, и это было связано с тем, что нарушение зрительного восприятия мешало больным опознать темное пятно как тень, упавшую на объект.
Еще до публикации работы Гельба связь между константностью цвета и его «вещным» характером была подсказана Рубину исследованиями Катца [7], и Рубин пришел к выводу, что ввиду этой связи различие фигуры и фона должно сказаться также и на изменении цвета. Для проверки этого вывода он предложил два остроумных эксперимента. В опыте с тенью он использовал крест типа, приведенного на рис. 9, слегка затенив один из белых секторов. Его испытуемый сообщил, что это затемнение было сильнее, когда белый сектор оказывался частью фона, чем когда он был частью фигуры. В эксперименте с цветом крест <был окрашен и наблюдался через различно окрашенные стекла. В результате опять|оказалось, что фигура оказывает большее сопротивлениеизменению цвета, чем фон.^
Исходя из описанного факта большей живости фигуры я провел эксперимент [11], в котором решил проверить степень сопротивляемости фигуры и фона в так на-зываемом|бдд окулярном соревновании^ С левой стороны стереоскопа-яном^^тил^у^ковский крест, похожий на рис. 9, но составленный из чередующихся голубых и желтых.„секторов, а с правой стороны — правильный восьмиугольник с однородно окрашенной голубой поверхностью (рис. 13). Левый объект мог восприниматься либо как
г | ж | ||
/ ж | г \ | ||
\ 2 | ж / | ||
/ ж | г |
Рис. 13
голубой крест на желтом фоне, либо как желтый крест на голубом фоне, причем оба варианта легко виделись в стереоскопе, поскольку левое изображение с его большим богатством деталей брало верх в соревновании.
Когда воспринимался желтый крест, обладавший, кстати, большой устойчивостью, можно было выделить правое изображение, например слегка качнув его или указав на него карандашом, и не нарушать при этом желтого креста. Но если внезапно появлялся голубой крест на желтом поле, стоило слегка подчеркнуть правое изображение, как крест исчезал, уступая место голубому восьмиугольнику. Объяснение здесь достаточно просто. У$1ежду желтыми секторами слева и корреспондирующими голубыми участками справа идет непрерывное соревнование; однако пока желтое на левом изображении образует фигуру, структура его настолько сильна и устойчива, что сопротивляется действию правого изображения. Но как только желтое становится фоном, оно оказывается менее оформленным и поэтому легко вытесняется правым изображением. Таким образом, Гче м лучше оформлено поле, тем более живым и впечатляющим (етЗппдНсЬ) оно кажется, — факт, который теоретически уже был объяснен КелеромТ[14, стр. 206]. Рассматривая электрические процессы в зрительной системе во время стимуляции и делая вполне обоснованное предположение, что периферический аппарат, оптический тракт и корковые поля образуют в совокупности единую систему, Келер пришел к заключению, что плотность энергии в области мозга, соответствующей фигуре, всегда выше, чем в области фона, и что электрический ток (81тбтип§) также концентрируется преимущественно в первой области, а не во второй. Таким образом, сами условия распределения энергии помогают фигуре поддерживать ее феноменальную живость, а также, как шжазая/наш последний эксперимент, ее превосходство в бинокулярном соревновании.
^Феноменальная фигура всегда более сильная и более устойчивая структура, нежели фон; в предельных случаях фон может быть вовсе неоформленным и выступать в качестве просто заднего плана. И для эхлх различий мы находим функциональные компоиентьуЖенкел [8] заметил, что кратковременное предъявление фигуры сопровождается переживанием специфического движения: расширением при ее появлении и сжатием при ее исчезнове-ниилЯ высказал предположение [9], что это движение, названное \Кенкелем гамма-движением,. является выражением процессов структурализацииЛЭта гипотеза была проверена и нашла свое подтверждение в исследовании;Линдманна||[10], которое более подробно будет рассмотрено в одной из последующих статей. Однако один эксперимент из этого исследования мы все же опишем здесь. \Линд.манн также работал с двусмысленными объектами. Его фигуры были типа приведенной на рис. 12 или описанного выше бокала. Когда в качестве фигуры воспринималось белое пятно, испытуемый отмечал сильные движения белых зубцов, направленные вовне, тогда как в противоположном случае движения были направлены внутрь и совершали их черные выступы, особенно нижняя, похожая на клешню часть. Сходно ведет себя и бокал. Если виден бокал, происходят обширные растяжения и сжатия, тогда как пр,и появлении профилей, последние устремляются друг к другу, причем направление движения меняется на обратное; однако из-за тесной близости профилей движение в этом случае заметно сдерживается. Эти [эксперименты показывают, что носителем гамма-движения является фигура, а не фон, и поскольку это движение вскрывает процессы формообразования, оно доказывает, что и функционально фигура является лучшей формой, чем фон.
Я считаю, что. приведенные факты служат достаточным доказательством существенного различия между феноменами фигуры и фона-^Различие это фундаментально, и поэтому структура фигура — фон должна рассматриваться как одна из самых простыхГ Я уже отмечал [12], что эта структура является также первым феноменом чувственного опыта ребенка. Например, им переживается пятно света на*.темном фоне, а не различные ощущения, которыми в соответствии с традиционными представлениями, наполняется его сознание. Генетический подход ставит еще и другой вопрос: мы сказали, что фигура не может существовать без фона; но может ли существовать фон без фигуры? В другой связи [12, стр. 97] я уже старался показать, что и 4того не может быть и что чистый фон эквивалентен вообще отсутствию сознания. С|ДЬ сих П0Р наши наблюдения показывали, так сказать, главенствующее положение фигуры над фоном. Это, однако, не должно приводить нас к игнорированию последнего; фон несет очень важную функцию; он служит как бы тем общим уровнем, на котором выступает фигура. Далее, фигура и фон образуют вместе единую струк туру, следовательно, первая не может существовать независимо от второго. Скорее, наоборот, качество фигуры должно в очень большой степени определяться тем уровнем, на котором она выступает^
Влияние фона проявляется во многих психологических экспериментах. Как показал уже ^ Г еринг! [31, вопрос о функциональной зависимости видимой яркости серого цвета от количества отраженных лучей является неразрешимым, поскольку в нем не указаны все условия; чтобы ответить на них, необходимо определить общий уровень, При вариации этого общего уровня одно и то же количество света в фигуре может вызывать ощущение черного, серого и даже белого, как это легко демонстрируется «методом отверстия» Геринга; причем это остается справедливым и в случае цвета.
Проделаем по «методу отверстия» Геринга эксперимент, который я нередко использовал в качестве демонстрации в учебной аудитории. Поместим белый экран (примерно 50X50 см) с отверстием диаметром около 5 см перед белой стеной. Между экраном и стеной поставим одну или две обычные электрические лампы так, чтобы они отбрасывали свой красновато-желтый свет на стену, и закроем ставни комнаты. Стена будет выглядеть вполне белой, так же как и отверстие в экране, пока оно будет восприниматься как часть стены, видимой через отверстие в экране. Но мы еще можем воспринимать отверстие и как часть экрана, который при этом становится фоном; тогда будет казаться, будто нечто выступает из экрана и имеет отчетливый желтый оттенок. Направим теперь на экран белый свет от дуговой лампы проекционного фонаря и подберем такую его интенсивность, чтобы количество света, падающего на стену и на экран, было примерно одинаковым. Часть стены, видимая через отверстие экрана, перейдет при этом в плоскость экрана и будет иметь весьма насыщенный, темный красновато-желтый цвет. Отверстие станет значительно более окрашенным, чем прежде, тогда как экран окажется светлосерым с легким голубовато-зеленым оттенком. Если теперь попеременно открывать и закрывать объектив фонаря, то можно легко видеть чрезвычайно сильные изменения цвета отверстия. Если затем фиксировать стену, глядя из-под нижнего края экрана, и опять открывать и закрывать фонарь, то можно видеть достаточно белую стену с незначительными изменениями; в то же время освещение экрана зелено-голубым светом делает отверстие невидимым.
Можно возразить, что этот эксперимент включает сочетание явлений цвета — памяти и контраста. Но, во-первых, Иенш уже показал, что это не два различных эффекта, а два специальных случая одного и того же закона; во-вторых, эти термины не могут служить объяснением, поскольку приведенные факты не укладываются в рамки современных теорий контраста [5; 6; 15}.
Попробуем описать эти факты с помощью нашей концепции уровня. Примем во внимание, что объективно цвет отверстия при включении света проектора, хотя и незначительно, но меняется, поскольку свет проектора делает стену более белой. Так как этот эффект противоположен описанному нами феномену, мы можем для простоты пренебречь им вовсе. Но почему «белая» стена, будучи освещена желтой лампой, кажется все-таки белой? В комнате всего лишь один источник света, не считая, конечно, лучей дневного света, которые пропускаются ставнями.
Световой уровень комнаты, таким образом, определяется исключительно лампами, и освещенная часть комнаты окрашена однородно. Предположим теперь, что общий цветовой уровень всегда стремится стать белым, другими словами, что белый цвет (включая серый и черный) характеризует цветовой уровень. Это объяснит полученный нами факт. Теперь вернемся к отверстию в темном экране; оно остается белым, тюка кажется частью стены, поскольку оно принадлежит этому общему уровню. Но если оно окажется на экране, его общим уровнем станет экран, и поскольку экран совсем не отражает света лампы, а лишь отдельные лучи дневного света, то он будет выглядеть почти черным (уровень белого). Следовательно, ртверстие как фигура на этом фоне, отражая свет, отличный от ее фона, не может больше сохранять тот же цвет; поэтому теперь оно становится желтоватым. Цветовой эффект не очень заметен из-за большого различия в яркости между фоном и фигурой.
Когда экран освещается белым светом фонаря, создается новый яркий уровень, и поскольку по условиям эксперимента различие по яркости между фигурой и фо ном уменьшается, фигура приобретает цвет стоящих за экраном ламп. Экран, отражая лишь белый цвет, не кажется, однако, просто серым, не будучи по площади значительно меньшим стены, испытывает влияние со стороны ее уровня, как, впрочем, и наоборот, стена также подвергается влиянию «уровня» экрана. Экран поэтому принимает легкую сине-зеленоватую окраску, тогда как стена, в свою очередь, становится слегка желтоватой^,■-Если бы экран был столь велик, что закрывал всю стену, он казался бы чисто серым, а отверстие — еще более желтым. Различие в освещенности между экраном и стеной предопределяет главным образом их расстояние по цвету или систему цветовых ступенек, конкретное же положение этих ступенек на цветовой шкале определяется другими факторами.
Вернемся ко второму эксперименту. Здесь мы имеем дело уже с неизменным уровнем стены. Экран теперь становится фигурой на этом неизменном уровне, и поскольку объективно желтоватый уровень стены выглядит почти белым, экран должен казаться отчетливо синеватого цвета, хотя объективно он, конечно, тоже белый.
Другими словами, объективно белое выглядит белым, когда оно служит фоном, а объективно желтое кажется желтым, когда оно является «фигурой» на. этом «фоне». Подобно этому, объективно белое выглядит голубоватым, когда оно появляется на объективно желтом фоне, а объективно желтое кажется белым, когда образует фон, причем все это может происходить в одцих и тех же объективных условиях. Исходя из этого мы можем сделать вывод, что феноменальный цвет поля, отражающего определенное количество и качество света, определяется
его фоном. /
Описанные эксперименты, таким образом, подтверждают наше исходное положение; оно, в свою очередь, дает действительную психологическую интерпретацию наблюдений Гельмгольца [2], который показал, что мы не можем распознать подлинный белый цвет, не прибегая к сравнению. Поскольку, в соответствии с его теорией ощущение белого складывается из ощущений трех основных цветов с определенным отношением их интенсивно-стей и поскольку сравнение интенсивностей цветов затруднительно и неопределенно, то в отсутствие подлинных эталонов*», мы часто обманываемся в своих оценках считая, что ощущаем белое, когда в действительности это не белое, а окрашенное.
Таким образом, наше представление о белом, по мнению Гельмгольца, претерпевает изменения, в то время как ощущение сохраняется неизменным [2, II, стр. 223; 1-е изд., стр. 396]. Эта теория содержит гипотезу постоянства, выводя действительные, хотя и неверно оцененные ощущения из природы стимуляции.
Более того, она проводит различие между самим ощущением и нашей оценкой его. Отвергая эту позицию, мы можем перевести утверждение Гельмгольца на свой язык, сказав, что если общий уровень создается окрашенным светом, мы видим его как белый. Характерно, что Гельмгольц основывал свою теорию на ряде экспериментов, подобных тем, от которых отправляемся и мы. Вернемся теперь к нашим экспериментам и оставим в них все без изменения, за исключением того, что вместо белого света направим на экран насыщенный желтый. Если интенсивности света на экране и на стене будут одинаковыми, то объективно желтое отверстие будет казаться отчетливо голубоватым. Объяснение следует из уже сказанного выше. В третьем эксперименте подадим на экран белый свет, чтобы интенсивность освещения его и стены была примерно одинаковой; тогда отверстие будет восприниматься несколько более светлым или более темным, чем экран, и отличным от него по цвету. Если при этом медленно изменять освещенность экрана, например перемещая объектив проектора, то можно увидеть отчетливые изменения цвета объективно неизменного отверстия, тогда как изменения цвета самого экрана будут едва заметны.
Этот эксперимент показывает, что ^общ ий уровень сильнее сопротивляется изменениям объективных условий освещения, чем отдельная фигура.,Физиологическое объяснение следует из общей физиологической теории системы фигура — фон. Поскольку плотность энергии в области мозга, соответствующей фигуре, выше, чем в области фона, то всякое изменение системы в целом будет затрагивать главным образом фигуру, а не фон. Этот факт относительной устойчивости общего уровня является, вероятно, основополагающим во всех случаях так называемых «трансформаций цвета». Факт этот не противоречит также результатам ранее описанных опы тов, где фигура благодаря своему «вещному характеру» оказывалась более константной, чем фон, поскольку в этих экспериментах никогда не затрагивался общий уровень всего субъективного опыта.
/В области восприятия пространства общий уровень играет не менее важную роль. В свое время; Вита-сек'[22] предложил следующий метод тестирования «пространственных значений» отдельных точек сетчатки: световая точка предъявляется в различных местах полностью затемненной комнаты, голова и глаза фиксированы. Этими столь искусственными условиями Витасек надеялся обеспечить строгую оценку чистых пространственных (локальных) ощущений. Попробуйте сами провести этот эксперимент и вы поймете, что он вообще неосуществим. После того как вы проведете некоторое время в полной темноте, световая точка вообще потеряет определенное положение; она начнет блуждать в пространстве, совершая даже при фиксации так называемые автокинетические движения (см., например, [21]).
Если же дается кратковременная экспозиция, то световая точка также не обнаруживает четкого постоянного положения, и при ее локализации совершаются грубые ошибки. Если некоторое время следить за этими автокинетическими движениями, то и пол под ногами, и само кресло, в котором вы сидите, начинают терять свою устойчивость.
\Все это означает, что определенная единичная феноменальная позиция существует только внутри какого-то определенного пространственного уровня. Если же условия формирования и поддержания такого уровня отсутствуют, локализация становится невозможной; раз неустойчивым становится сам уровень, неустойчивыми делаются и отдельные точки в его пределах!
Пространственный уровень обнаруживает, однако, замечательную тенденцию сохранять общие направления «над» и «под», «вправо» и «влево».; В следующей статье мы увидим, насколько сильно сказывается влияние этих общих направлений на формирование структуры. Сейчас нам важно лишь отметить, что «над» не всегда означает нечто, лежащее на вертикальном меридиане глаза ниже фовеа, ведь это верно лишь для особого положения глаз, если голову держать прямо и смотреть вперед. Когда же, например, я работаю за письменным столом, эта же часть сетчатки поставляет впечатления о том, что лежит в некотором удалении. Это, скажем, впечатления от верхней части моей рукописи, но она ведь не «надо» мной. Как правило, общий уровень сохраняется неизменным, несмотря на феноменальные изменения, вызываемые движениями глаз, головы, всего тела или собственным движением окружающих предметов. Но стоит несколько раз быстро повернуться на месте или же привести во вращение само поле восприятия, как общая ориентация теряется, и в результате возникает головокружение. Когда вращается ваше окружение, этот эффект вызывается только зрительными воздействиями, когда же движетесь вы са-/ ми, то известный вклад вносят:и вестибулярные органе Это, однако, нисколько не ослабляет нашей теоретической позиции, поскольку последние примеры лишь показывают, что пространственный уровень зависит от этих органов чувств.
РАЗВИТИЕ ВОСПРИЯТИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ *
А. В. Запорожец
Восприятие, ориентируя практическую деятельность субъекта, вместе с тем зависит в св^ем развитии от условий и характера этой деятельностиуВот почему в изучении генезиса, структуры и функции перцептивных процессов важное значение приобретает «праксеологиче-скщ>>, как выражается Ж. Пиаже, подход к проблеме. 4 Взаимосвязь восприятия и деятельности долгое вре-' мя фактически игнорировалась в психологии и либо восприятие изучалось вне практической деятельности (различные направления субъективной менталистской пси хологии); либо деятельность рассматривалась независимо от восприятия (строгие бихевиористы)
Лишь в последние десятилетия генетические и функциональные связи между ними становятся предметом психологического исследования. Основываясь на известных философских положениях диалектического материализма относительно роли практики в познании окружающей действительности, гарветские психологи (Б. Г, Ананьев, IX Я. Гальперин, Кп. Леонтьев, А. Р. Лу-рия, Б. М. Теплов и др.) в начале 30-х годов приступили к>/изучению зависимости восприятия от характера деятельности субъектов этом направлении шло и онтогенетическое исследование восприятия, проводившееся нами совместно с сотрудниками в Институте психологии и в Институте дошкольного воспитания АПН.;
/^Особенности практической деятельности ребенка и ее возрастные изменения оказывают, по-видимому, существенное влияние на онтогенез человеческого восприятия. Развитие как деятельности в целом, так и входящих в ее состав перцептивных процессов происходит не спонтанно*- Оно определяется условиями жизни и обучения, в ходе которого, как справедливо указывал Л. С. Выготский, /ребенок усваивает общественный опыт, накопленный предшествующими поколениями? В частности, специфически человеческое сенсорное обучение предполагает не только адаптацию перцептивных процессов к индивидуальным условиям существования, но и усвоение выработанных обществом систем сенсорных эталонов (к числу которых относится, например, общепринятая шкала музыкальных звуков, решетки фонем различных языков, системы геометрических форм и т. д.)|ТГтдель-ный индивид использует усвоенные эталоны для'^Гбследо-вания воспринимаемого объекта и оценки его свойств. Такого рода эталоны становятся оперативными единицами восприятия, опосредуют перцептивные действия ребенка, подобно тому, как его практическая деятельность опосредуется орудием, а мыслительная— словомл
У Согласно нашему предположеншоСперцептивные деш-ствия не только отражают наличную ситуацию, но в известной мере предвосхищают те ее преобразования, которые могут произойти в результате практических -действий, Благодаря такому сенсорному предвосхищению (существенна отличающемуся, конечно, от предвосхищения интеллектуального) перцептивные действия способны выяснить ближайшие перспективы поведения и регулировать его в соответствии с условиями и стоящими перед субъектом задачами.
Хотя мы изучали главным (образом процессы зрения и осязания у ребенка, однако установленные закономер-. ности имеют, по-видимому, более общее значение и своеобразно проявляются, как показывают исследования наших сотрудников, и в других сенсорных модальностях) ^области слуха, кинестетических восприятий и т. д.). Мы изучали зависимость восприятия от характера деятельности:
а) в плане онтогенетического развития ребенка и
б) в ходе развития функционального (в процессе
формирования тех или иных перцептивных действий под
влиянием сенсорного обучения).
^Исследования онтогенеза восприятия, проведенные нами, а также другими авторами, свидетельствуют о том, что между восприятием и действием существуют сложные и изменяющиеся в ходе развития ребенка взаимоотношения^
Ъ первые месяцы жизни ребенка, по данным Н. М. Щелованова, развитие сенсорных функций (в частности, функций дистантных рецепторов) опережает онтогенез соматических движений и оказывает существенное влияние на формирование последних/М. И. Лисина обнаружила, что ориентировочные реакции младенца на новые раздражители очень рано достигают большой сложности и осуществляются целым комплексом различных анализаторов!)
Несмотря на то что на данной стадии ориентировочные движения (например, ориентировочные движения глаза) достигают относительно высокого уровня, они согласно нашим данным выполняют лишь ориентировочно-установочную функцию (устанавливают рецептор на восприятие определенного рода сигналов), но не функцию ориентировочно-исследовательскую (не производят обследования предмета и не моделируют его свойств). Как показали исследования Л. А. Венгера, Р. Фант-да и других, с помощью такого рода реакций уже (в первые месяцы жизни достигается довольно тонкое «ориентировочное» различение старых и новых объектов (отличающихся друг от друга величиной, цветом, формой и т. д.), но еще не происходит формирования константных, предметных перцептивных образов, которые необходимы дл я у правления сложными изменчивыми формами поведения.
Позднее, начиная с 3—4 месяца жизни, у ребенка формируются простейшие практические действия, связанные с захватыванием и манипулированием предметами, чс передвижением в пространстве и т. д. Особенностью этих действий является то, что они непосредственно осуществляются органами собственного тела (ртом, руками, ногами) без помощи каких-либо орудии.
Сенсорные функции включаются в обслуживание этих практических действий, перестраиваются на их основе и сами приобретают постепенно характер своеобразных ориентировочно-исследовательских, перцептивных действий.
!^Так, исследования Г. Л. Выготской, X. М. Халеверсона и других обнаруживают, что начинающееся примерно(с третьего месяца жизни формирование хватательных движений оказывает существенное влияние на развитие восприятия формы и величины предмету. Подобно этому, обнаруженный Р. Уоком и Э. Гибсон прогресс в восприятии глубины у детей 6—18 мес. связан, по нашим наблюдениям, с практикой передвижения ребенка в пространстве.;
Своеобразный, непосредственный характер практических действий младенца определяет особенности его ориентировочных, перцептивных действий. По данным Л. А. Венгера, последние предвосхищают главным образом динамические взаимоотношения между собственным телом ребенка и предметной ситуацией. Это имеет место, например, при зрительной антиципации младенцем маршрута своего перемещения в данных условиях, перспектив захватывания видимого предмета своей рукой.
На данной стадии развития ребенок выделяет в первую^ очередь те свойства предмета, которые непосредственно к нему обращены и на которые непосредственно наталкиваются его действия, в то время как совокупность других, не имеющих прямого к нему отношения, воспринимается глобально, нерасчлененноГ
Позднее, начиная солзторого года жизни, ребенок под влиянием взрослых начинает овладевать простейшими орудиями, воздействует одним предметом на другой. В связи с этим изменяется его восприятие. На данной генетической ступени становится возможным п шщептив- ное предвосхищение не только динамических взаимоот-ношёнйй~"мёжду собственным' телом "и предметной ситуацией, но неизвестных преобразований межпредметных отношений|(например, предвидение возможности протащить данный предмет через определенное отверстие, переместить один предмет при помощи другого и т. д.). Образы восприятия теряют ту глобальность и фрагментарность, которые были характерны на предыдущей стадии, и вместе с тем приобретают более четкую и более адекватную воспринимаемому предмету структурную организацию. Так, например, в области восприятия формы постепенно начинает выделяться общая конфигурация контура, которая, во-первых, ограничивает один предмет от другого, а во-вторых, определяет некоторые возможности их пространственного взаимодействия (сближения, наложения, захватывания одного предмета другим
Щереходя от раннего к дошкольному возрасту (3— 7 лет), дети при соответствующем обучении начинают овладевать некоторыми видами специфически человеческой продуктивной деятель'ности^'направленной не только на использование уже имеющихся, но и на создание новых объектов (простейшие виды ручного труда, конструирование, рисование, лепка и т. д.). Продуктивная деятельность ставит перед ребенком новые перцептивные задачи. ^Исследования роли конструктивной деятельности (X. Р. Лурия, Н. Н. Поддъяков, В. П. Сохина и др.), а также рисования (3. М. Богуславская, Н. П. Сакулина и др.) в развитии зрительного восприятия показывают, что под влиянием этих деятельностей у детей складываются сложные виды зрительного анализа и синтеза, способность расчленять видимый предмет на части и затем объединять их в единое целое, прежде чем подобного рода операции будут выполнены в практическом плане. Соответственно и перцептивные образы формы приобретают новое содержание. Помимо дальнейшего уточнения контура предмета начинает выделяться его структура, 'пространственные особенности и соотношения составляющих его частей, на что ребенок раньше почти не обращал внимания. Таковы некоторые экспериментальные данные, свидетельствующие о зависимости онтогенеза восприятия от характера практической деятельности детей различных возрастов.
Как мы уже указывали,, развитие ребенка происходит не спонтанно, а под влиянием обучения.'Онтогенетическое и функциональное развитие непрерывно взаимодействуют друг с друго^. В связи с этим мы можем рассмотреть проблему «восприятия и действия» еще в одном асдакте, в аспекте формирования перцептивных действий при сенсорном обучеш^и^Хотя |этот процессТгриобретает весьма различные конкретные особенности независимости от прежнего опыта и возраста ребенка, однако на всех стадиях отногенеза он подчиняется некоторым общим закономерностям и жроходит определенные этапы, напоминающие в некоторых отношениях те, которые были установлены П. Я. Гальпериным и другими при изучении формирования умственных действий и понятиЩ ^^На первом этапе формирования новых перцептивных действии](т. е. в тех случаях, когда ребенок сталкивается с совершенно новым, неизвестным ему ранее классом перцептивных задачЩгроцесс начинается с того, что проблема решается в практическом плане, с;дюмощью внешних, материальных действий с предметам^:Это, конечно, не означает, что такого рода действия совершаются «вслепую», без всякой предварительной ориентировки в задании. Но поскольку последняя базируется на прошлом опыте, а задачи ставятся новые, эта ориентировка оказывается на первых порах недостаточной, и необходимые исправления вносятся непосредственно в процессе столкновения с материальной действительностью, по ходу выполнения практических действий. Так, приведенные выше экспериментальные данные свидетельствуют о том, что Сети различных возрастов, сталкиваясь с новыми задачами, как, например, с задачей протолкнуть предмет через определенное отверстие (опыты Л. А. Венгера) или сконструировать сложное целое из имеющихся элементов (опыты А. Р. Лурия), первоначально достигают требуемого результата с помощью практических проб, а лишь затем у них складываются соответствующие ориентировочные перцептивные действия/ также носящие на первых порах внешне выраженный, развернутый характер.
Исследования, проведенные нами совместно с лабораторией экспериментальной дидактики Института дошкольного воспитания (А. П. Усова, $Н. П. Сакулина, Н. Н. Поддьяков и др.)| показали, что/при рациональной постановке сенсорного обучения необходимо прежде всего правильно организовать эти внешние ориентировочные действия, направленные на обследование определенных свойств воспринимаемого объекта. / Так, в-опытах 3. М. Богуславской, Л. А. Венгера, Т. В. Ендовицкой, Я- 3. Неверович, Т. А. Репиной, А. Г. Рузской и других обнаружилось, что^наиболее высокие результаты достигаются в том случае, когда на начальных этапах сенсорного обучения сами действия, которые требуется выполнить, предлагаемые ребенку сенсорные эталоны] а также создаваемые им модели воспринимаемого предмета выступаюу в своей внешней материальной форме/ Такого рода/оптимальная для сенсорного обучения ситуация возникает, например, в том случае, когда предлагаемые ребенку (сенсорные эталоны даются ему в форме предметных образцов (в виде полосы цветной бумаги, наборов плоскостных фигур различной формы и т. д.), которые он может сопоставить с вос-$ принимаемым объектом в процессе внешних действий/ (сближая их друг с другом, накладывая один на другой и т. д.)/ Таким путем /на данной генетической стадии начинается складываться как бы внешний, материальный прототип будущего идеального, перцептивного действий| ™(На втором этапе сенсорные процессы, перестроившись под влиянием практической деятельности, сами превращаются в своеобразные перцептивные действия, которые осуществляются с помощью движений рецептор-ных аппаратов и предвосхищают последующие практические действия.1
Сложный процесс развития этих действий будет подробно рассмотрен в докладе В. П. Зинченко. Мы остановимся лишь на некоторых особенностях этих действий и их ренетических связях с действиями практическими.
Исследования 3. М. Богуславской, А. Г. Рузской и других показывают, например, чтоша данном этапе дети знакомятся с пространственными*"'свойствами предметов с помощью развернутых ориентировочно-исследовательских движений (руки и глаза); Аналогичные явления наблюдаются при формировании акустических перцептивных действий (Т. В. Ендовицкая, Л. Е. Журова, Т. К. Михина, Т. А. Ренина), а также при фор'мировании у детей кинестетического восприятия собственных поз и движений (Я. 3. Неверович Д
"■|Йа- данном этапе обследование ситуации с помощью внешних движений взора, ощупывающей руки и т. д. предшествует практическим действиям, определяя их направление и характер; Так, ребенок, имеющий известный опыт прохождения Лабиринта (опыты О. В. Овчинниковой, А. Г. Поляковой), может заранее проследить глазом или ощупывающей рукой надлежащий путь, избегая тупиков и не пересекая имеющиеся в лабиринте перегородки. Подобно этому дети, научившиеся в опытах Л. А. Вен-гера протаскивать различные предметы через отверстия разной формы и величины, начинают их соотносить, переводя только взор с предмета на отверстие, и после такой предварительной ориентировки с места дают безошибочное решение практической задачи./'
Таким образом,.па данном этапе внешние ориентировочно-исследовательские действия предвосхищают пути и результаты действий практических, сообразуясь с теми правилами и ограничениями, которым последние подчиняются.
(На третьем этапе перцептивные действия свертываются, время их протекания сокращается, их эффекторные звенья оттормаживаются, и восприятие начинает производить впечатление пассивного, бездейственного процесса/
Наши {исследования; формирования зрительных^осяза-тельных и слуховых перцептивных действийЩо*казывают, что на поздних ступенях сенсорного обучения дети приобретают способность быстро, без каких-либо внешних ориентировочно-исследовательских движений узнавать определенного рода свойства объекта, отличать их друг ог друга, обнаруживать связи и отношения между ними; и т. д.
Имеющиеся экспериментальные данные позволяют предположить, что "на данном этапе внешнее ориентировочно-исследовательское действие превращается в действие идеальное, в движение внимания по полю восприятия! О некоторых особенностях «идеальных» перцептивных действий говорят исследования восприятия стабилизированного изображения (см. доклады на настоящем симпозиуме В. П. Зинченко и В. Д. Вергилеса).
О МЕХАНИЗМЕ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ*
А. Н. Леонтьев
Развитиешаучных представлений о конкретных механизмах непосредственно чувственного познания имеет двоякое значение: психологическое и философское. Последнее делает данную проблему особенно важной, требующей внимательного ^анализа ее состояния не только с 'конкретно:научной, но и Т гадшойохдческой точки зрения.
^Классическая физиология органов чувств XIX в/\ открыла большое число фундаментальных научных фактов и закономерностей. Она вместе с тем Ьазвивала в учении об ощущении теоретическую концепцшЬ, которую последнее время иногда называют у нас «рецепторной»^ противопоставляя ее рефлекторной концепции ощущений, опц^ рающейся на 'воззрения И. М. Сеченова и И. П. Павлова^ «Рецепторная» концепция, как известно, отвечала субъективно-идеалистической философии. Последняя в свою очередь широко использовала эту концепцию для защиты своих позиций. /
Характерное для^рецепторной концепции положение состоит в том, что специфическое качество ощущения определяется свойствами рецептора и проводящих нервных путейк/Это положение было сформулировано И. Мюллером в качестве особого принципа «специфических энергий органов чувств». Так как принцип этот, взятый в его общем виде, иногда представляется как якобы выражаю-щий лишь самоочевидные и банальные факты вроде того, [ что глаз по самому своему устройству может давать лишь зрительные ощущения, а ухо — ощущения слухо- * вые, полезно напомнить его более полное изложение. В своем «Курсе физиологии человека» Мюллер выражает этот принцип в следующих тезисах: _—«Мы не можем иметь никаких ощущений, вызванных внешними причинами, кроме таких, которые могут вызываться и без этих причин — состоянием наших чувствительных нервов». «Одна и та же внешняя причина вызывает разные ощущения в разных органах чувств в зависимости от их природы».
«Ощущения, свойственные каждому чувствительному нерву, могут 'быть вызваны многими и внутренними и внешними воздействиями».
«Ощущение передает в сознание не качества или состояния внешних тел, но качества и состояния чувствительного нерва, определяемые внешней причиной, и эти качества различны для разных чувствительных нервов...» [1].
Из этих тезисов Мюллер делал вполне определенный гносеологический выводе ощущения не дают нам знание качеств воздействующих вещей, так как отвечают им соответственно качеству самого чувствительного органа (его специфической энергии) У В дальнейшем этот субъективно-идеалистический вывод был широко поддержан на том основании, что, опираясь на конкретные знания о процессах ощущения, нет возможности его опровергнуть. С позиций рецепторной теории этого действительно сделать нельзя, так как невозможно отрицать реальность тех фактов, которыми доказывается зависимость специфичности ощущения от устройства органов чувств. Разве фактически не верно, например, что один и тот же, скажем механический, раздражитель вызывает качественно различные ощущения в зависимости от того, на какой орган чувства он воздействует — на глаз, ухо или на поверхность кожи, или что разные раздражители (электрический ток, давление, свет), действуя на один и тот же орган, например на глаз, вызывают ощущения одинакового качества, в данном случае световые?
Хотя субъективно-идеалистические выводы ближайшим образом действительно вытекают из принципа специфических энергий, их более глубокое основание лежит в том общем исходном положении, которое и характеризует рассматриваемую концепцию именно как рецептор-ную. Положение это таковоодля возникновения ощущения достаточно, чтобы возбуждение, вызванное в рецепторе той или иной внешней причиной, достигло мозга, где оно непосредственно и преобразуется в субъективное явление. В соответствии с этим положением анализ процессов, порождающих собственно ощущения, ограничивается лишь начальным афферентным звеном реакции; дальнейшие же процессы, вызванные в мозгу пришедшим с периферии возбуждением, рассматриваются как осуществляющие лишь последующую переработку ощущений («бессознательные умозаключения», «ассоциативный синтез» и т. 1п.),/ю в возникновении самого ощущения не участвующиеУТем более это относится к ответным двигательным процессам, которые вообще выпадают из поля зрения рецепторной концепции.
^Собственно говоря, такое понимание ощущения только воспроизводило взгляд на ощущение всей старой субъективно-эмпирической психологии, которая считала его результатом чисто пассивного процесса, а активное начало приписывало особой субстанции — душе, активной апперцепции, сознанию. Именно это положение о якобы пассивном, чисто созерцательном характере ощущения (и вообще чувственного познания), о его отдаленности от деятельности, от практики и, наоборот, подчеркивание чисто духовной активности, активности сознания прежде всего и смыкало рецепторную концепцию ощущения с субъективно-идеалистической философией. Оно определило собой и тот односторонний подбор фактов, которые составили эмпирическую основу мюллеро'вского принципа и вытекающих из него гносеологических выводов.
Эта односторонность подбора фактов, привлекавшихся рецепторной концепцией, выразилась в том, что они далеко не исчерпывали нсех существенных данных, характеризующих процесс ощущения, и, более того, стояли в противоречии с некоторыми хорошо известными уже в то время фактами. К их числу в первую очередь относятся факты, свидетельствующие об участии в возникновении ощущения моторных процессов1, а также такие явления, как взаимодействие органов чувств.
Естественно поэтому, что еще в период, когда периферическая концепция занимала господствующее положение, под влиянием накопления все более широкого круга научных данных, в частности в связи с развитием сравнительно-анатомического, эволюционного подхода к органам чувств, начали формироваться другие научные взгляды на природу ощущения.
Особенно серьезно изменило понимание природы специфичности органов чувств развити^ эволюционного подхода. ^Данные изучения эволюции/давали основание к утверждению очень важного тезиса о том, что^сами органы чувств являются продуктом приспособления к воздействиям внешней среды и поэтому по своей структуре и свойствам адекватны этим воздействиям^].
Вместе с тем указывалось, что, обслуживая процессы приспособления организма к среде,\^рганы чувств могут успешно выполнять свою функцию лишь при усло^/и, если они верно отражают ее объективные свойства. Таким образом, принцип «специфических энергий органов чувств» все более пе{Уе§Нйысливался в принцип «органов специфических энергий», т. е. в> принцип, согласно которому, наоборот, свойства органов чувств зависят от специфических особенностей воздействующих на организм энергий внешних источников. Нужно отметить, что эта позиция сыграла выдающуюся роль в критике тех гносеологических выводов, которые делались из периферической концепции ощущения.
Говоря о развитии эволюционного, генетического подхода, следует указать также на роль изучения функционального развития ощущений, Я имею в виду работы, которые были посвящены изучению сдвигов в порогах ощущения под влиянием различных внешних факторов, в частности под влиянием условий профессиональной деятельности или специальных упражнений, организуемых в экспериментальных целях [3].
Среди этих работ особый интерес представляют исследования процесса перестройки ощущений в опытах с введением искусственных условий, искажающих работу органов чувств. Этими опытами (Страттон, среди новейших авторов И. Колер) было показано, что происходящая в этих условиях перестройка всегда идет в сторону нормализации ощущений, т. е. в сторону восстановления адекватности их опыту практических контактов с предметами окружающего мира [4].
Несколько особое место принадлежит исследованиям взаимодействия ощущений, которые в 30-х годах особен но развивались С. В. Кравковым и его школой [5]. С точки зрения задачи преодоления старой теории ощущения принципиальное значение этих исследований со-стоит в том, (Что они экспериментально показали наличие постоянного взаимодействия органов 'чувств, осуществляющегося, в частности, уже на низших неврологических уровнях; этим они разрушили взгляд на ощущения, как на самостоятельные элементы, объединение которых является исключительно функцией мышления, сознание?
Наконец, чрезвычайно |ажный вклад в развитие материалистического понимания природы ощущения внесли исследования, посвященные изучению участия эффек-торных процессов в возникновении ощущения) Сначала эти исследования затрагивали почти исключительно сферу ощущений, связанных с деятельностью контактных «праксических» рецепторов; затем вместе с открытием эффекторных волокон в составе чувствительных нервов зрительного, слухового и других рецепторов они были распространены и на анализ механизмов ощущений, связанных с листантрецепторами, с рецепторами-«созер'ца-телями». Эти теперь очень многочисленные и разносторонние исследования привели к общему выводу, который в острой формулировке может быть выражен так: ' Ьщу -щеыие как психическое явление при отсутствии ответной реакции или при ее неадекватности невозможно! неподвижный глаз столь же слеп, как неподвижная рука асте-реогностична [6]...
Анализ осязания обладает тем преимуществом, что он имеет дело с процессом, существеннейшее содержание которого выступает в форме внешнего движения, легко доступного изучению.
* Попытаемся всмотреться ближе в этот процесс. Это такой приспособительный процесс, который не осуществляет ни ассимилятивной, ни оборонительной функции; вместе с тем он не вносит и активного изменения в самый объект.^Единственная функция, которую он выполняет, есть функция воспроизведения своей динамикой