Эпизодические персонажи, отражающие положительные идеалы автора (Михин, Стельковский, корпусной генерал)

 

Но Куприн не был бы действительно крупным художником, если бы ограничился одними мрачными красками. В «Поединке» есть и другая группа образов, с которыми связаны положительные устремления и идеалы автора. Это, в первую очередь, Ромашов, потом Михин и Назанский, в какой-то степени капитан Стельковский и корпусный командир.

Образ поручика Михина нарисован автором с нескрываемой симпатией. Впервые мы знакомимся с ним в офицерском собрании, где он высказывает свое мнение о дуэли: «... Я, господа, может быть ошибаюсь... Но, по-моему, то есть я так полагаю... нужно в каждом отдельном случае разобраться. Иногда дуэль полезна, это безусловно, и каждый из нас, конечно, выйдет к барьеру. Но иногда, знаете, это... может быть, высшая честь заключается в том, чтобы... это... безусловно простить...» (IV, 85).

Вторично мы сталкиваемся с Михиным в сцене отъезда на пикник, когда он просит Ромашова сесть в экипаж с его сестрами, иначе с ними сядет известный своим цинизмом Диц и наговорит им гадостей.

Михин по существу еще мальчишка, но уже попал в этот пошлый балаган и пытается, очень робко, но пытается, сохранить себя. У него много привлекательных черт: это и застенчивость, и робость, и неуверенность в себе и наряду с этим - моральная чистота, нетерпимость и отвращение к пошлости, грубости, цинизму, а также неожиданная в этом невзрачном с виду юноше физическая сила.

Показательно, что когда Ромашова после столкновения с Николаевым вызывают на суд общества офицеров, Михин единственный, кто открыто выражает ему свою симпатию: «Только один подпоручик Михин долго и крепко, с мокрыми глазами, жал ему руку, но ничего не сказал, покраснел, торопливо и неловко оделся и ушел» (IV, 193).

Символичен и образ командира пятой роты капитана Стельковского, который держится особняком от других офицеров, и о котором почти никто ничего не знает. Но он прекрасный офицер, хороший образец для молодых, так как учит общаться с солдатами терпеливо, хладнокровно, ведь результатов быстрее добьешься хорошим словом, нежели побоями и криком, поэтому солдаты его роты не выглядят затравленными, они опрятно одеты, подтянуты, делают все сознательно, исправно несут службу, и эти обстоятельства вызывают неприязнь и зависть у других офицеров.

Солдаты любят Стельковского и уважают. Но исключение из правил лишь подтверждает правило, и сам Куприн говорит, что этот пример, может быть, единственный во всей русской армии.

Но и этот умный и тактичный человек имеет свой порок, который сильно снижает нравственно его в целом привлекательный облик: он совращает несовершеннолетних девушек из простонародья.

Уже упоминался нами корпусной генерал, в котором отразились черты одного из последних представителей военной суворовской школы, генерала Драгомирова, командовавшего Киевским военным округом. Он не перестает напоминать офицерам, что именно солдаты мужественно переносят все тяготы войны, подставляют грудь под вражеские пули, спасают своих командиров, что это они, в первую очередь, выигрывают сражения.

Однако описание положительных явлений занимает в повести ничтожное место. Армейская действительность была бедна отрадными фактами.

Офицеры-идеалисты в повести Куприна.

З.6.1 Л. Назанский как учитель Ромашова и рупор некоторых

Идей автора

Образ Василия Ниловича Назанского - второй по важности после главного героя. Умный, образованный, он является учителем поручика (Ромашов так и называет его в своих мыслях), на многое раскрывает глаза молодому офицеру, многое объясняет, дает советы, укрепляет в нем желание изменить свою жизнь.

Перед нами предстает как бы возможная перспектива для Ромашова, если ему не удастся вырваться из этой среды, перспектива страшная. Это один из лучших результатов военного воспитания: беспросыпный пьяница, безвольный, опустившийся человек, стоящий на грани сумасшествия, но не делающий зла, человек умный и добрый от природы. Глядя на него, мы понимаем, что большего доказательства гибельного влияния офицерского быта даже на самых лучших и неиспорченных людей, быть не может. Этот молодой еще человек - уже духовно мертвец, в нем выработался душевный пассивизм, понимание того, что ничего изменить нельзя, что жизнь его окончена. А ведь это трагедия общественного значения! Назанский сам это прекрасно понимает, и поэтому старается помочь Ромашову, спасти его от повторения собственных ошибок (любовь к Шурочке Николаевой).

Этот персонаж появляется всего лишь в двух главах повести, но не является эпизодическим, так как несет значительную идейно-нравственную нагрузку. Назанский не может быть положительным героем, но значение этого образа очень велико. Это проводник практических идей и философских размышлений самого автора.

«Значение Назанского определяется, во-первых, тем, что именно в его уста вложены Куприным авторские рассуждения, подводящие итог царской армии, и, во-вторых, так же тем, что именно Назанский формирует положительные, позитивные ответы на вопросы, которые возникают у Ромашова»⁵¹, - считает В. Афанасьев.

Впервые мы встречаемся с Назанским в пятой главе, когда Ромашов, назло Шурочке, приходит к нему на квартиру, вид у которой крайне запущенный. Василий Нилович подтверждает, что взял отпуск по причине запоя, но это для него вовсе не болезненное состояние, а именно в это время он счастлив. «В обыкновенное время мой ум и моя воля подавлены. Я сливаюсь тогда с голодной, трусливой серединой и бываю пошл, скучен самому себе, благоразумен и рассудителен» (IV, 46), - говорит Назанский. До какой же степени грязна и плоха действительность, что нескольких рюмок водки человеку достаточно, чтобы чувствовать себя более свободным, если умному человеку необходим этот способ избавления от всего окружающего, ухода в. мир мечтаний и рассуждений?

Назанский не способен активно протестовать против действительности, так как по натуре своей он человек добрый, мягкий, и, кроме того, травмирован несчастной любовью. Он оказывает лишь пассивное сопротивление, форма которого- пьянство. Только оно дает ему возможность жить и мыслить свободно, чувствовать себя человеком.

Назанский - философ, многие его взгляды сложны и противоречивы, но он затрагивает многие аспекты человеческого бытия, практически оценивает их и прежде всего, конечно себя: «Почему я служу?.. Потому что мне с детства твердили и до сих пор все кругом говорят, что самое главное в жизни -это служить и быть сытым и хорошо одетым... И вот я делаю вещи..., которые мне кажутся порой жестокими, а порой бессмысленными» (IV, 46). В трезвом состоянии он просто не смеет задумываться о любви, о красоте, об отношении к человечеству, к природе, о равенстве и счастье людей, о Боге, так как офицеру непозволительно думать о возвышенных материях, а запой дает ему такую возможность. Назанский прекрасно понимает, что это безумие разъедает его, но это состояние так сладостно. Когда он рассуждает, то вся его внешность преображается, кажется, что в нем горит какой-то внутренний свет.

В этот момент перед нами не мертвец, а красивый и мудрый человек, живущий во всю мощь своей души. Как жаль, что это лишь результат воздействия алкоголя... Здесь возникает логический парадокс поведения.Назанского, как бы опрокинутая действительность: пьян - мудр. Великодушен, жизнерадостен; трезв - моральный труп.

Его речи увлекают и Ромашова, и читателя. Но с многими положениями можно поспорить. Вот, например, фразы Назанского об абсолютной свободе человеческого духа и человеческой личности, решительно ничем не связанной с обществом: «Кто вам дороже и ближе себя? - Никто. Вы - царь мира, его гордость и украшение. Вы - бог всего живущего. Все, что вы видите, слышите, чувствуете. Принадлежит только вам. Делайте, что хотите. Берите все, что вам нравится» (IV, 208). Мы узнаем в этих рассуждениях индивидуалистическую философию Ницше: Назанский считает, что вера в свое «Я» уничтожит неравенство, пороки и зависть, и все люди станут богами, жизнь станет прекрасна, так как в другом человеке вы будете видеть равного себе, и не посмеете его оскорбить. Но так ли это? Все равны, нет никакого деления, нет государства, нет коллектива, каждый сам за себя. Очень сомнительно, что, увидев в себе бога, человек оценит бога в других, a не будет стремиться подчинить их себе, что доказывает многовековая история человечества. Этот индивидуализм приводит к отрицанию не только общества, но и любви к ближнему, к людям вообще. Назанский не понимает, почему должен любить всех: идиотов, калек, прокаженных, тупиц, рабов и жертвовать своей жизнью ради людей будущего. «Ненавижу прокаженных и не люблю ближних» (IV, 208), - говорит он, так как считает, что общество, большая его часть, состоит из рабов и безнадежно испорченных людей, которых нельзя уважать, тем более любить, к ним можно относится лишь с отвращением. Таких людей в своей жизни он видел немало, и видит их сейчас вокруг себя, этих порочных офицеров и затуканых солдат.

Назанский знает, что были и есть люди более сильные и честные, бесстрашные, способные на подвиг, но они же и более хищные. Их готовность погибнуть за других ему непонятна и чужда. Своя жизнь намного дороже, чем чье-то призрачное счастье. Человек живет один раз, и пренебрегать своим настоящим в пользу какого-то будущего очень глупо. И что поразительно: этот ходячий мертвец обожает жизнь во всем ее великолепии: «Если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?», я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна! Сколько радости дает нам одно только зрение! А есть еще музыка, запах цветов, сладкая женская любовь! И есть безмернейшее наслаждение - золотое солнце жизни, человеческая мысль!» (IV, 202).

Живи ради себя, лови мгновение, забудь о других, о будущем - это философия бездействующего, безвольного, дряблого Назанского. Но почему же он не живет по своим правилам: не может? Не хочет? Или просто привык жалко влачить свое существование?

И тут возникает первое противоречие: между идеями Назанского и его жизнью.

Противоречие второе: Василий Нилович отвергает любовь к ближнему, а потом говорит, что когда каждый человек почувствует себя богом, возникнет любовь, и он станет «светлой религией мира». Может ли возникнуть из любви к себе любовь к другим? Сначала отвращение к ближнему, нежелание помочь ему (невольно вспоминается афоризм Ницше - «падающего толкай»), а потом любовь, и жизнь будет прекрасна. Как это все произойдет? Назанский твердо верит в эту грядущую жизнь, не отказывается делать что-нибудь для будущего, содействовать его приближению. «Назанский - человек крайностей, и противоречит он сам себе на каждом шагу: то, что выглядит в его речах аналогией ницшеанского индивидуализма, успешно отвергается им самим»⁵²,. - пишет Ф.И. Кулешов.

Так, Назанский, отвергнув борьбу «в пользу грядущего», потом говорит, что нужно совместное выступление против «двуглавого чудовища», которое олицетворяет царизм (двуглавый орел) и связанные с ним произвол, насилие, унижение, оскорбление человеческого достоинства.

«Один я его осилить не могу, но рядом со мной стоит такой же-смелый и такой же гордый человек, как и я, и я говорю ему: «Пойдем и сделаем вдвоем так, чтобы оно ни тебя, ни меня не ударило. И мы идем» (IV, 209).

И это уже не теория «крайнего индивидуализма», которая так возмутила Л. Толстого: «Я не читаю этих гадостей, я сделал исключение и не рад»⁵³, а теория «разумного эгоизма», вариант ее: не жалость к ближнему и жертвенность собой, а осознание своего человеческого достоинства и уважения к правам каждой личности ведет к объединению людей, которые жаждут свободы.

В речах Назанского отражаются взгляды не только на человека и его будущее, но и особенно сильное критическое отношение к настоящему, начиная с общей картины, изображающей все. Что связывает «крылья человеческой души» в виде «двуглавого чудовища» и заканчивая отдельными сторонами действительности.

Великая радость жизни - любовь - опошлена, превратилась в тайный блуд, позорный грех, стала темой для грязных анекдотов и похабных опереток. Назанский защищает любовь светлую, красивую, чистую, поет гимн этому чувству, призывает «негрязно думать о женщине», предоставить ей свободу выбора. Любовь (даже неразделенная) - безумное блаженство, и лучше сойти с ума от любви, чем от паралича и гадких болезней!

Назанский прославляет земную жизнь, славит каждое мгновение, призывает Ромашова любить ее, бросить службу, ведь «любой бродяжка живет в десять тысяч раз полнее и интереснее, чем Адам Иванович Зегржт или капитан Слива... Не все ли равно: есть воблу или седло дикой козы с трюфелями..., умереть под балдахином или в полицейском участке. Все эти детали, маленькие удобства, быстро проходящие привычки. Они только затеняют, обесценивают самый главный и громадный смысл жизни... Есть только одно непреложное, прекрасное и незаменимое - свободная душа, а с нею творческая мысль и веселая жажда жизни» (IV, 211).

Смелы и язвительны обличения Назанского в адрес военщины. Он осуждает поединки, которые, по сути, не что иное, как убийство, зверское отношение к солдатам, разоблачает перед Ромашовым многих людей, которых тот уважал (Плавский, Стельковский, Рафальский), не верит, что офицеры служат интересному, полезному делу, ибо они - паразиты, дает характеристику этому сословию: «... все это заваль, рвань, отбросы. В лучшем случае - сыновья искалеченных капитанов. В большинстве же - убоявшиеся премудрости гимназисты, реалисты....» (IV, 203).

Общество не простит им их косности, слепоты и глухоты ко всему новому, придет час расплаты, причем не только для военных, но и для всех поработителей («настанет время великих разочарований и страшной переделки»). Назанский отрицательно относится к войне, хотя и вспоминает о прошедших временах, когда «война была общей хмельной радостью, кровавой и доблестной утехой» (очередное противоречие в воззрениях Назанского).

Ф.И. Кулешов так объясняет эти противоречия: «В затуманенном мозгу Назанского мысли растекаются в разные, порой прямо противоположные стороны, ему не всегда удается соединить их в стройную«логическую цепь, и эта бросающаяся в глаза противоречивость составляет отличительную черту его мысли, его речей, всего его характера»⁵⁴.

С одной стороны, Назанский мелок, если взять для сопоставления другие произведения русской литературы, но на том фоне, где он действует, его фигура велика и недостижима людишкам вроде Сливы, Дица, Осадчего. Даже Ромашов, несмотря на то, что он главный герой повести, превосходит Назанского только по своей чистоте и неиспорченности, интеллектуально же он еще не дорос до осмысления всех противоречий жизни. Ромашов не мог высказать те идеи, которые провозгласил Назанский. В его монологах есть, конечно, схематичность, противоречия, и это мешает, по мнению многих исследователей, придать образу Назанского цельность и законченность, но значение его все же велико: образ Назанского служит как бы «вещественным доказательством» гибельного влияния офицерского быта на умного и вначале неиспорченного человека. Кроме того, этот образ важен для понимания образа Ромашова, смысла его трагедии.

Назанский - духовный наставник Ромашова, впитавшего многое из высказываний своего старшего товарища, и оба они противостоят в повести остальному офицерству.