Р. Ханина бен Хахинай

 

Вывели на место казни р. Ханину бен Хахиная.

Предание гласит, что всю жизнь свою, с двенадцати и до девяностопятилетнего возраста, он провел в посте.

День, когда его повели на казнь, был канун субботы.

Стоя перед палачами, он приступил к чину «Встречи Субботы».

«И совершены были небо и земля,

И все сонмы их.

И Бог благословил день седьмой

И освятил его».

И едва он произнес слово «освятил», напали на него палачи и умертвили его.

И Бат‑Кол возгласил:

«Благо тебе, Ханина бен Хахинай! Ты свят – и со словом «Свят» отлетела душа твоя!»

 

Р. Иешевав Га‑Софер

 

Когда повели казнить р. Иешевава Га‑Софера, ученики стали говорить ему:

– Учитель, что с Торою станется?

– Дети мои, – отвечает он им, – наступает время, когда Тора забыта будет в народе. Недаром злодейское племя это принялось с такой наглостью уничтожать лучшую красу нашу, достойнейших и славнейших среди нас. О, если бы моя смерть послужила уже последним искуплением для всего поколения нашего! Но, увы, я предвижу, что не останется ни одной улицы в Риме, где не валялись бы кости еврейские. О, много, много крови еврейской будет еще пролито этими злодеями.

– Что же следует нам делать, учитель?

– Стойте крепко один за другого, живите между собою мирной и праведной жизнью. Может быть не все еще надежды потеряны.

Спрашивает кесарь:

– Сколько лет тебе, старик?

– Сегодня, – отвечает р. Иешевав, – мне девяность исполнилось. Но еще в чреве матери надо мною произнесен был приговор – и мне, и товарищам пасть от руки твоей. Но знай, кесарь, Господь взыщет с тебя за кровь нашу.

– Сейчас же казните и этого! – крикнул кесарь, – и посмотрим, каковы власть и сила его Бога.

Р. Иешевава сожгли живым на костре.

 

Р. Элиэзер бен Шаммуа

 

Повели казнить р. Элиэзера бен Шаммуа.

По преданию, ему тогда было сто пять лет. С детства и до последних дней его никто не слыхал от него легкомысленного или дурногго слова; ни с кем ни разу не выходило у него ссоры. Это был человек величайшей скромности и миролюбия. Восемьдесят лет он провел в постоянных постах.

День, когда его повели на казнь, был Иом‑Кипур.

Спрашивают ученики:

– Учитель, скажи, что2 в эту минуту открыто очам твоим?

– Воды потока Шилоах вижу я, и душа каждого праведника погружается в них, чтобы чистою войти в Иешивашел‑Маала[175] и слушать там сегодняшнее поучение р. Акибы. И вижу я: для каждого праведника особым ангелом ставится золотой трон, чтобы восседать на нем в чистоте небесной.

Велит кесарь казнить его.

И в эту минуту звучит Бат‑Кол:

«Благо тебе, Элиэзер бен Шаммуа! Чиста была твоя душа – и со словом чистота отлетела она в вечность».

 

Р. Иоханан говорит:

– Горе им, горе народам языческим, ибо нет достаточно грозного искупления для них. Пророк говорит: «Отнятую медь я восполню золотом, железо – серебром, серебро – медью, камни – железом. Чем же могут враги за р. Акибу и его товарищей ответить? Про них и сказано: «И смою кровь их, которая еще не смыта Мною». (Мид. Эл. – Эз.; Р. га‑Ш., 23; Санг., 14; Аб. – з., 17; Аб. де‑р. Н., гл. 38; Симх., гл. 7)

 

 

Р. Меир (Негораи.) Элиша бен Абуя (Ахер.) Берурия

 

Ремесло р. Меира

 

Р. Меир был переписчиком св. книг, и чрезвычайно искусным. Зарабатывая три шекеля в день, он тратил шекель на пропитание, шекель на одежду, а третий шекель отдавал в помощь неимущим ученым.

Ученики однажды спросили его:

– Учитель, кто же о твоих детях позаботится?

– Псалмопевец говорит, – ответил р. Меир: – «Я был молод и состарился, но не видал праведника оставленного и детей его просящих хлеба». – Будут дети мои вести праведную жизнь – Господь их не оставит, а если нет, то зачем стану я заботиться[176] о врагах Божьих? (Эх. – Р.)

 

Священная работа

 

Р. Меир рассказывал:

– Когда я поступил в число учеников к р. Исмаилу, он спросил меня:

– Чем ты, сын мой, занимаешься?

– Перепискою св. книг, – ответил я.

– Сын мой, – сказал учитель, – будь чрезвычайно внимателен к своей работе: пропустишь одну букву или прибавишь букву – и может произойти переворот в умах во всем мире. (Эрув., 13)

 

Титан

 

Видавшие р. Меира во время его занятий св. наукой, говорили, что он пламенным воодушевлением напоминал титана, выламывающего скалы, измалывая их в порошок одну о другую. (Санг., 24)

 

Из‑за чинопочитания

 

Р. Симеон бен Гамлиель носил титул «Насси», р. Меир – «Хахам», р. Натан – «Аб‑бет‑дин». В обычае было, что при входе каждого из них все присутствующие в академии вставали со своих мест.

Не понравился обычай этот р. Симеону:

«Недопустимо, – решил он, чтобы между мною, патриархом, и ими не было никакой разницы чинопочитания».

И ввел он новое правило: при появлении патриарха встают все и остаются на ногах, пока он не скажет: «садитесь». При входе аб‑бет‑дина ближайшие к проходу становятся двумя шеренгами и стоят, пока он не сядет на свое место. При входе же хахама и следовании его к своему месту поднимаются поочередно – передние встают, а те, которые позади, садятся.

В тот день, когда новое правило было введено, р. Меира и р. Натана как раз не было в академии. Назавтра же, придя в академию, видят они – не все встали перед ними, как бывало прежде, и спрашивают:

– Что значит это?

– Так установил, – отвечают им, – р. Симеон бен Гамлиель.

И говорит р. Меир р. Натану:

– Я хахам, ты аб‑бет‑дин. Придумаем что‑нибудь против него. И вот что пришло мне на мысль: потребуем, чтобы он публично прочел лекцию по трактату «Окцин» – предмету ему мало знакомому. Он неизбежно растеряется. Этим мы воспользуемся, чтобы низвергнуть его с патриаршества. И станешь ты патриархом, а я аб‑бет‑дином.

О заговоре этом проведал р. Иаков бен Карши и решил предупредить недостойное столкновение. С этой целью он поместился рядом с комнатой р. Симеона и принялся громко читать и повторять трактат «Окцин». Слышит это р. Симеон и удивляется, по какому случаю ученик этот взялся за трактат «Окцин»? Не иначе, что там, в академии, задумано против него, р. Симеона, что‑то недоброе. Садится р. Симеон и усердно принимается за трактат «Окцин».

Назавтра, когда он появился в академии, раздались голоса:

– Просим раби читать о трактате «Окцин».

Прочитал р. Симеон свою лекцию, а затем обратился к р. Меиру и р. Натану:

– Итак, не изучи я предварительно этот трактат, вы опозорили бы меня перед всей академией?

И приказывает удалить их из академии.

Стали после этого р. Меир и р. Натан поступать так: напишут разные головоломные вопросы и через окна бросают записочки р. Симеону в зал академии. На одни вопросы р. Симеон давал ответы, а на которые он отвечать не умел, р. Меир с р. Натаном сами писали ответы и записки свои снова бросали через окно в зал академии.

Видя то, р. Иосе заявил громогласно:

– Что же это, однако? – Тора – там, на дворе, а мы здесь!

Поневоле пришлось патриарху вновь разрешить им свободный вход в академию. Но при этом он поставил условие, в виде наказания для них, имена их ни с какой галахой в связи не упоминались. С тех пор, вместо «р. Натан говорит», произносили: «одни говорят», а вместо «р. Меир говорит» – «другие говорят».

Был обоим им сон: «Повелевает вам извиниться перед р. Симеоном!»

Р. Натан послушался, а р. Меир нет:

– Сновидениям, – сказал он, – я значения не придаю.

Сурово встретил патриарх явившегося с повинной р. Натана:

– Стать аб‑бет‑дином, – сказал он, – помог тебе золотой пояс твоего отца[177]; но чтобы сделаться патриархом – ты на что рассчитывать можешь?.. (Гор., 13)

 

Ахер [178]

 

В одну из суббот р. Меир проповедывал в школе в Тивериаде, а бывший учитель его Элиша катался в это время верхом на лошади по базару. Сказали об этом р. Меиру. Пошел он к Элише.

Спрашивает Элиша р. Меира:

– Какой текст взял ты для сегодняшней проповеди?

– Я начал, – отвечает р. Меир, – стихом из книги Иова: «И Господь благословил конец жизни Иова более, чем начало ее», т. е. удвоил богатство Иова.

– Учитель твой Акиба, – замечает на это Элиша, – иначе толковал этот стих: «Господь благословил конец жизни Иова в награду за начало ее, т. е. за прежнее благочестие и добродетели Иова. – А дальше о чем говорил ты?

– Я говорил на стих из Еклезиаста: «Конец дела лучше начала».

– А что сказал ты по поводу этого изречения?

– Бывает, – сказал я, – что человек в молодые голы купит товару и потерпит убыток, а на старости лет прибыль получит. Тоже бывает с человеком, который в молодости грешен, а на старости становится добродетельным и благочестивым.

– Учитель твой Акиба, – говорит опять Элиша, – иначе объяснял это изречение «конец дела лучше начала»: «Конец дела, говорил он, лучше, если начало его доброе». Возьми, для примера, меня. Отец мой Абуя был одним из значительнейших людей своего времени. Празднуя мое рождение, он разослал приглашения знатнейшим людям Иерусалима. Между прочим приглашены были р. Элиэзер и р. Иошуа. После трапезы развеселившиеся гости принялись петь: евреи – каноны, эллины – забавные акростихи.

Говорит р. Элиэзер р. Иошуе:

– Эти добрые люди занялись пением. Не займемся ли и мы, чем нам подобает?

Завязалась у них нравоучительная беседа; от Торы перешли к пророкам, от пророков к гаиографам. Свежими, новыми звучали слова Писания, словно сейчас на Синае провозглашенные и божественным огнем осиянные. Видя это, отец мой сказал:

– Убеждаясь, насколько могущественная власть Торы, обещаю: новорожденного сына моего, если он жив будет, посвятить всецело священной науке.

Небескорыстно, как видишь, было это обещание. И поэтому‑то я и не устоял перед соблазнами жизни. – Расскажи, однако, о чем еще говорил ты в своей проповеди?

– Я говорил на стих: «То и другое создал Бог».

– Как объяснял ты этот стих?

– Планомерно все в природе: горы – и равнины; моря – и реки.

– Нет, учитель твой Акиба иначе объяснял этот стих. «Господь, – говорил он, – создал праведников и создал грешников, создал рай и создал ад. Каждому человеку уготованы две доли, одна в раю, другая в аду. Праведник получает обе, за себя и за грешника, доли райского блаженства, грешнику же достается возмездие и за себя, и за праведника в безднах преисподней. – И еще о чем говорил ты?

– О стихе: «Не равняется с нею (Торою) золото и стекло, и не выменяешь ее на сосуды из золота чистейшего».

– Как объяснял ты этот стих?

– Тора, – сказал я, – подобна и золоту, и стеклу: приобрести ее трудно, как изделия из чистейшего золота, а лишиться ее легко, как сосудов стеклянных.

– Клянусь Богом, даже как сосудов глиняных. Ничего не может быть легче. Однако учитель твой Акиба давал этому изречению другое объяснение:

– Золотые и стеклянные сосуды, – говорил он, – если и разобьются, их можно починить. Также и ученый: если он и согрешит, для него возможно раскаяние.

– Если так, – говорит р. Меир, – раскайся же и ты!

– Для меня это уже невозможно.

– Но почему?

– Однажды в Иом‑Кипур, совпавший с субботним днем, я проезжал верхом мимо бет‑гамидраша, и услышал я оттуда Бал‑Кол, громко возвещавший:

«Возвратитесь, заблудшие дети! Возвратитесь ко Мне, и Я обращу лицо Мое к вам. Все возвратитесь, все, кроме Ахера, познавшего могущество Мое – и восставшего против Меня!»

Заметив, что кончился техум[179], говорит Элиша р. Меиру:

– Возвратись, Меир, домой; по шагам моей лошади я вижу, что мы прошли техум.

– Возвратись и ты, Элиша! – убеждает его р. Меир.

– Я уже говорил тебе, – отвечает Ахер, – о слышанном мною Бат‑Коле: «Все – за исключением Ахера!».

Уступая настойчивым просьбам р. Меира, Элиша согласился посетить вместе с ним некоторые школы для детей. Входят они в ближайшую школу.

– Какой стих проходил ты сегодня? – обращается р. Меир к одному из учеников.

– Нет мира нечестивым – говорит Господь.

Входят в следующую школу – и ученик на тот же вопрос отвечает:

– Хотя бы умыла себя щелоком и много потратила на себя мыла, нечестие твое все останется пятном предо Мною, говорит Господь Бог.

В третьей школе:

– А ты, опустошаемая, что станешь делать? Хотя наряжаешься в пурпур, надеваешь на себя золотые украшения, очерчиваешь глаза свои румянами, но напрасно украшаешь себя: презрели тебя любовники – они ищут души твоей.

Побывали они таким образом в тринадцати школах, и везде ответы учеников содержали дурное предзнаменование для Ахера.

Последний из школьников, к которому р. Меир обратился с тем же вопросом, прочитал стих:

«Нечестивому же сказал Бог: «Что тебе до Моих уставов?».

 

Рассказывали про Ахера, что при посещении им школ он, указывая на детей, сидящих за учебниками, говорил:

– К чему они сидят за этими ненужными книжками? Этому лучше бы сделаться каменщиком, тому столяром, третьему маляром, четвертому портным

Слыша это, дети оставляли книги и совершенно прекращали учение.

Еще рассказывали про Ахера, что он постоянно напевал какую‑нибудь греческую песенку, а когда он находился в бет‑гамидраше, ронял из карманов разные книги еретического содержания.

 

Как началось вероотступничество Ахера?

Рассказывают следующее.

Однажды в субботу он сидел, занимаясь св. учением, в Генесаретской долине. И видит он – некий израильтянин влезает на верхушку пальмы, берет из гнезда птицу‑мать от едва вылупившихся птенцов и уходит благополучно. В ту же субботу вечером другой израильтянин влез на дерево, сперва согнал с гнезда птицу (как и повелевается Торою) и затем взял птенцов. Но едва он сошел с дерева на землю, его ужалила змея, и он тут же скончался.

Глубоко задумался Элиша над этим случаем:

«Как же так? – размышлял он, – в Торе сказано: “Мать отпусти, а птенцов возьми себе, чтобы тебе было хорошо, и чтобы продлились дни твои”. Где обещанное добро и долгоденствие этого человека?»

Это и послужило началом его вероотступничества.

 

Когда Элиша заболел, пришел к нему р. Меир и начал его убеждать:

– Покайся и возвратись к вере.

– Но может ли еще быть принято мое раскаяние?

– А разве не сказано: «Ты возвращаешь человека до сокрушения?» То есть доведя человека до окончательного сокрушения духа его.

Заплакал Элиша и со слезами на глазах скончался.

– Эти слезы показывают, – радостно воскликнул р. Меир, – что учитель мой умер раскаявшимся.

 

Едва его похоронили, пал с небесных высот огонь на могилу и начал охватывать ее пламенем.

Известили р. Меира:

«Могила твоего учителя вся в пламени!»

Поспешил туда р. Меир. Разостлал он над пылающей могилой молитвенное покрывало свое, и громко и властно зазвучал голос его словами Ноемини:

«Lini halajlo» – проспи мирно ночь эту – проспи время, пока я, ученик твой, остаюсь в темной как ночь земной юдоли до светлого утра воскресения моего в жизни вечной. Помилует тебя Искупитель – хорошо; нет – клянусь: жив Господь, я сам спасу и избавлю тебя. Спи мирно до утра!»

 

И в тут же минуту пламя на могиле погасло.

 

Существует еще такое предание:

Ученые были того мнения, что Ахера на том свете судить не будут, но не удостоится он и жизни грядущей: судить его не будут – потому что он занимался изучением Торы, а блаженства он лишен будет за прегрешения свои. Р. Меир же говорил:

– Нет, справедливее, чтобы он искупил муками грехи свои, но и блаженства грядущей жизни удостоился бы. Оно так и будет. И после смерти моей, вы, в знак этого, увидите, что дым пойдет из его могилы.

И после кончины р. Меира пошел дым из могилы Ахера.

Видя это, сказал р. Иоханан:

– Геройство ли это – обречь на сожжение учителя своего! Единственный в своем роде был он среди нас, и не могли уберечь его! Если бы он под моим влиянием находился, кто в силах был бы отнять его у меня? Когда я умру, я сумею прекратить дым из могилы его.

И после кончины р. Иоханана дым из могилы Ахера прекратился.

 

Ради семейного мира

 

Однажды в канун субботы, вечером, одна женщина до того заслушалась проповеди р. Меира, что вернулась домой, когда лампады уже успели догореть.

– Ты где это была так поздно? – спрашивает муж.

– Слушала проповеди р. Меира.

Муж, человек склонный к грубым шуткам, крикнул ей:

– Пусть будет, что угодно, но ты не переступишь моего порога, прежде чем не пойдешь и не плюнешь в лицо этому проповеднику!

[И выгнал ее из дому.]

Прошла неделя, другая, третья. Говорят ей соседки:

– Ты все еще с мужем в ссоре? Соберись, пойдем с нами к проповеднику.

Р. Меиру уже было известно об этом случае, и, когда женщины пришли, он вышел к ним с повязкой на глазу и спрашивает:

– Не умеет ли кто из вас ячмень на глазу заговорить?

Соседки и говорят тихонько той женщине:

– Иди‑ка ты, пошепчи и сплюнь ему в больной глаз – муж и помирится с тобою.

Женщина направилась было к р. Меиру, но, подойдя поближе, оробела.

– Учитель, – созналась она, – это неправда, я заговорить глаз не умею.

– Ничего, не беда, дочь моя, – успокоил ее р. Меир, – ты только плюнь мне в лицо семь раз, я и вылечусь.

Женщина так и сделала.

– А теперь, – заявил ей р. Меир, – иди к своему мужу и скажи: «Ты приказал плюнуть раз, а я целых семь раз плюнула».

– Раби! – взволновались ученики, – пристойно ли ученому так унижать себя?

– Никакого тут унижения для меня нет, – ответил р. Меир, – упрочение мира между мужем и женой сам Бог считает великим и святым делом. (Ваик. – Р., гл. 9)

 

Убежище сатаны

 

Были два человека, которых сатана восстанавливал друг против друга – и постоянно при наступлении св. субботы люди эти затевали между собою ссору.

Случилось побывать в том месте р. Меиру. Три недели подряд в канун субботы он удерживал их от ссоры – и они наконец помирились и стали друзьями. И услышал р. Меир вопль сатаны:

– Горе мне! Раби Меир из убежища моего изгнал меня! (Гит., 52)

 

Мой брат Ки‑Тов

 

В одном из южных городов был содержатель заезжего двора, который вместе с шайкою грабителей обирал своих постояльцев. Поступал он так: встанет ночью, оденется по дорожному и пойдет будить приезжих, говоря:

– Вставайте, отправляйтесь по холодку в дальнейший путь. Я пойду провожу вас.

Проезжие отправлялись вслед за ним, а грабители уже подстерегали их и всем награбленным делились с содержателем заезжего двора.

Случилось р. Меиру заночевать там. Встает, по своему обыкновению, хозяин и предлагает проводить его в дорогу. Р. Меир же отвечает:

– Мне надо подождать здесь моего брата.

– А где он теперь находится?

– В синагоге.

– Как зовут его?

– Ки‑Тов.

Отправляется хозяин к синагоге и начинает звать:

– Ки‑Тов! Ки‑Тов! Где тут Ки‑Тов?

Никто не откликается. Всю ночь проходил он, ища Ки‑Това.

Когда начало рассветать, поднялся р. Меир, вывел своего осла и стал собираться в дорогу.

– Где же, – спрашивает хозяин, – твой брат, которого ты здесь ждал?

– Да вот же он и пришел, – отвечает р. Меир, – указывая на восходящее солнце: «И видел Господь свет – ки‑тов (что он хорош)». (Береш. – Р., гл. 92)

 

Отданное на хранение

 

Однажды на исходе субботы, когда р. Мефир произносил проповедь в бет‑гамидраше, внезапно умерли оба его сына. Положила их Берурия, жена р. Меира, на ложе и покрыла их простыней.

Возвратившись домой, спрашивает р. Меир:

– Где дети?

– В бет‑гамидраше, – отвечает Берурия.

– Странно, – говорит р. Меир, – я смотрел, но не видел их там.

Подает ему жена кубок для «Гавдалы».

После «Гавдалы» р. Меир спрашивает снова:

– Где же, однако, дети?

– Должно быть, погулять пошли и скоро возвратятся.

Дав мужу поужинать, Берурия говорит:

– Раби, позволь предложить тебе один вопрос.

– Спрашивай.

– На днях некто отдал мне одну вещь на хранение, а сегодня пришел взять ее обратно. Должна ли я возвратить ее, или нет?

– Дочь моя! – говорит р. Меир, – надо ли возвратить чужую собственность? Как ты можешь еще спрашивать об этом?

– Без твоего ведома я не хотела сделать это, – говорит Берурия, – и с этими словами она берет мужа за руку, подводит его к постели и сдергивает простыню.

Горько зарыдал р. Меир, оплакивая смерть детей:

– О, дети мои! Дети и наставники мои! Дети, милые мне добронравием своим, а светом Торы, сиявшим в очах ваших, озарявшие меня!..

– Раби, – говорит ему жена, – не сам ли ты сказал мне, что отданное на хранение следует возвратить по принадлежности? «Господь дал и Господь взял; да будет имя Господне благословенно!» (Мид. Миш.)