А. Восприятие христианства в римском обществе

Религиозная ситуация в Римской империи времён раннего прин­ципата (I в.) благоприятствовала распространению христианства. Империя была толерантна к верованиям других народов и не навя­зывала никому языческих ритуалов римского образца. Главной при­чиной этого было то, что язычники римляне осознавали своё весь­ма скромное место в культуре Средиземноморья, более того — у них даже был некоторый комплекс неполноценности по отношению к наиболее культурным народам того времени - грекам и египтянам (ср. Вергилий. Энеида, VI, 847-851).

Уважение Рима к восточной культуре переносилось и на экзо­тические древние культы. Очень рано в Риме начинают распростра­няться заимствованные из Греции, Малой Азии и Египта разно­образные мистерии - Диониса (Вакха), Исиды, Сераписа, Митры, Кибелы и многих других богов. Среди образованных римлян посе­щать различные восточные мистерии стало своего рода модой, эле­ментом престижа.

Отеческие римские боги почитались только в сельской местно­сти, а также в рамках государственного культа Юпитера Капитолий­ского, Марса, Весты, Януса и некоторых других богов. Начиная с Октавиана Августа, при котором римский сенат официально обоже­ствил погибшего Юлия Цезаря, с конца I в. до Р.Х. в римский государ­ственный культ вводится также почитание «гения» принцепса.

Слово «гений» (лат. Genius) в древности имело совсем не тот смысл, который оно имеет в русском языке. Genius - это весьма загадочное римское понятие «духа» или «родовой сущности» (ср. корень gev - 'рождать'), существующей в тесной связи с личностью человека, но не тождественной ей. Видимо, речь идёт о некоем ду­ховном «двойнике», который не умирал со смертью своего носителя, а продолжал существовать в идеальном мире.

Римская терпимость к чужим обрядам, более того — активное усвоение восточных культов сыграли на руку новому учению. Уже из апостольских Деяний видно, что римские наместники не очень вни­кали в тонкости полемики христианства с иудаизмом, поскольку для них религиозные вопросы не имели большого значения. Граждане империи имели право почитать любых богов — главное, чтобы они при этом не нарушали общественный порядок и не пытались отде­лить от империи свои земли (с такими римляне всегда расправлялись быстро и беспощадно). Мирный характер апостольской проповеди, христианские принципы любви, самопожертвования и моральной чистоты нисколько не угрожали государству и потому не могли вы­звать сколько-нибудь активного противодействия имперских вла­стей. Не могли — однако время от времени конфликты с властями у христиан возникали, хотя и не по их, христиан, вине. Дело в том, что на первых порах римляне очень плохо отличали христиан от право­верных иудеев. Поэтому довольно долгое время римляне воспринимали христиан как иудейскую секту и приписывали христианам те же грехи, в кото­рых они упрекали иудеев, — гордость, нетерпимость к другим куль­там, замкнутость и неприязнь к непосвящённым.

Что касается образованного слоя язычников — философов, писа­телей, риторов, — то их отношение к новому учению характеризова­лось критицизмом и пренебрежением к христианам, которые не имели в массе своей хорошего образования и престижных профессий, не умели гладко рассуждать согласно логиче­ским категориям Аристотеля, не понимали тонкой диалектики диало­гов Платона, зато регулярно собирались на свои таинственные вечери и молились непонятному Богу- «помазаннику» со странным именем Иисус. Культурные язычники не принимали всего этого всерьёз — к тому же по причине огромного разнообразия религиозной жизни в языческой империи они, видимо, и не испытывали особого желания разбираться в тонкостях христианского вероучения, называя его «суеверием», «предрассудком» и прочими словами, которыми люди часто называют то, что не могут понять и оценить по достоинству.

Так, крупнейший римский историк начала II в. Корнелий Тацит в рассказе о гонениях при императоре Нероне (54—68 гг.) после пожара в Риме (64 г.) обвиняет христиан в «позорных делах», на­зывает христианство «зловредным суеверием», «пагубой». Христиан, по Тациту, в Риме не любили якобы за «ненависть к человеческому роду». Разумеется, никаких конкретных, доказанных судом преступлений в вину христианам поставить было невозможно — поэтому такие пре­ступления приходилось им приписывать.

Язычники не только упрекали христиан в различных бессмыс­ленных и даже вредных, по их мнению, поступках - были также опыты концептуальной философской полемики с христианством. Так, философ второй половины II в. Цельс написал целый трактат, в котором последовательно, с разных точек зрения пытается опровер­гнуть христианское вероучение.

Трактат Цельса «Правдивое слово» до нас до­шёл лишь в пересказе великого христианского апологета и богосло­ва Оригена (ок. 185 — ок. 254 гг.). Трактат состоял из четырёх частей, и его целью было показать христианам недопустимость отказа от официального языческого культа. Для этого Цельс частью с позиций «здравого смысла», частью опираясь на идеи античной философии пытается показать неоригинальность, вторичность христианского учения и его совместимость с язычеством.

Примечательно, что в первой части своей книги Цельс спорит с христианами как будто с точки зрения иудеев (рассуждение ведёт­ся от лица еврея), затем он переходит на позиции язычества. Третья часть книги содержит любопытные сопоставления отдельных тези­сов христианской доктрины с идеями языческих философов, прежде всего Платона. Интересно, что для Цельса только безусловно и аб­солютно новое учение заслуживает уважения. Стремлением к «но­визне», «оригинальности» эллинская философия того времени была пронизана так сильно, что любое сходство с чем-либо известным, уже бывшим, тут же охлаждало интерес язычников. Так, например, афиняне, когда к ним прибыл ап. Павел, «ни в чём охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слу­шать что-нибудь новое» (Деян. XVII, 21).

Согласно замыслу Цельса, следовало посеять в умах христиан представление о вторичности их веры, её зависимости от языческих предшественников. Таким образом Цельс рассчитывал уронить авто­ритет этого учения в глазах как самих христиан, так и симпатизирую­щих им язычников. Однако план Цельса не оправдался. Поскольку он совершенно не понял сути учения, его полемика оказалась весьма поверхностной.