Сентября на Куликовом поле

 

А. В. Сафронову

 

 

Последнего татарника огонь

В тот миг погас на Куликовом поле,

Когда от боли озверевший конь

Его прибил железною подковой.

 

Закат угрюмо трогал высоту.

Стихала битва.

Пахло тенью росной.

 

Был страшен конь:

Мундштук горел во рту,

Ломая зубы,

Обжигая десны.

 

Был страшен конь,

Окрашенный зарей:

В его крестце

С утра

Стрела

Торчала,

И он весь день метался одичало

Над трупами, над влажною землей.

 

Века…

Века с того минули дня.

Минули Освенцим и Хиросима.

А я все слышу

Крик невыносимый,

А я все вижу

Этого коня.

 

Все вижу я,

Как с кровью пополам —

Не рьяно, а устало, постепенно —

Еще зарей окрашенная пена

В два ручейка

Течет по удилам.

 

Погасни же, кровавая заря!

Яви прохладу,

Тишину на раны…

Из векового древнего тумана

Глядит на мир восьмое сентября.

 

Я все понять бы в том тумане мог,

Я все коню безгласному прощаю,

Но как он боль, скажите,

Превозмог,

Когда ушел,

Погасший,

Из-под ног

Татарника неяркий огонек,

Гореть и жить уже не обещая?!

 

Кто был хозяин этого коня —

Не мне судить!

Да и не важно это.

Коня, не увидавшего рассвета,

Мне жаль

С высот сегодняшнего дня.

 

Он умирал,

Не ведая о том,

Что я

Спустя века

О нем припомню,

Что я приду на Куликово поле,

Сорву татарник бережно, с трудом.

С трудом…

 

И он горит в моих руках

Среди степной и обнаженной сини,

Напоминая

Жизнь мою в веках,

И смерть мою,

И воскрешенье ныне.

 

Легли колюче

На мою ладонь

Четырнадцатый век

С двадцатым веком…

 

А там,

Над Доном,

Бродит мирный конь

И слепо

Доверяет человеку.

 

 

«Какая здесь, скажите, вера…»

 

 

Какая здесь, скажите, вера,

Когда, не зная почему,

Я вдруг, поверив,

Лицемеру

Самозабвенно руку жму?

И что ему, скажите, стоит,

Себя улыбкой осеня,

Радушно пригласить за столик

И выпить чарку за меня?

А я уже сгибаю спину.

Отдав размашистый поклон,

Вдруг похожу на славянина,

Что иноземцем взят в полон.

А я уже как будто должен,

Обязан дань ему платить,

Не думать — до чего я дожил!

И ложь в застолье говорить…

О робость многовекового

Седого рабства на Руси!

Держать за пазухою слово

Меня отныне не проси!

Ведь я не раб.

Я весь заполнен

Той верой, что во мне жива,

Тем самым Куликовым полем,

Где дремлет горькая трава.

 

 

«Описать не берусь…»

 

 

Описать не берусь

Я земли моей давнее горе.

Полоненная Русь —

Половецкая сабля на горле,

Соловьиная боль,

Перебитая песня баяна.

Я иду за тобой,

За слезами твоих полонянок.

Все как будто во мне —

И горящие хаты,

И слезы,

И в родной стороне

Заглянувшие в душу березы…

Что могу я,

Когда

На руках моих тяжкие цепи!

Русь!

Беру навсегда

Твои реки, и белые степи,

И лесные края,

И неяркий огонь горицвета,

Я беру соловья,

Не допевшего гимна рассвету.

Русь!

Великая боль

Мне скрутила тяжелые руки.

Я сливаюсь с тобой.

Принимаю несметные муки.

Сколько бед за спиной,

Что сумел я с тобою осилить!

Русь!

Ты стала страной,

Стала вечно великой Россией.

И на все времена

У тебя неизменно богатство —

Ты безмерно сильна

Правотой бескорыстного братства.

Вот какие дела,

Понимаете, знаете, люди!..

Русь

Под игом

Была.

Но Россия под игом

Не будет!

 

 

ЯСНОЕ УТРО

 

Владимиру Чивилихину

 

 

Дымы

Уходят кверху,

И в ясном небе синем

Они стоят, как вехи,

Над селами России.

 

Они стоят, не дрогнув.

В любое время года

Они взлетают ровно,

Когда ясна погода.

 

И замирают гордо.

Зарю оповещая

И суетливый город

Спокойствием смущая.

 

Когда ж на небе тучи

И ветер дышит громом —

Ракитою плакучей

Дымы

Над каждым домом.

 

Но так или иначе,

Переживая немо,

Они свое отплачут

И снова смотрят в небо.

 

И, зорьку окликай,

Синеют в небе синем.

И прямота такая

Сродни тебе, Россия.

 

Стоят дымы,

Как вехи,

Как флаги на парадах.

 

Они поднялись кверху

Не для того,

Чтоб падать!..

 

 

«Мне печалиться некогда…»

 

 

Мне печалиться некогда.

Не во сне,

Наяву

Появляются недруги, —

Значит, верно живу.

 

Мне печалиться некогда.

В гуле нынешних дней

Что недуги и недруги

Против правды моей!

 

Мне печалиться некогда.

Часто я узнаю:

Возмущаются недруги, —

Значит, верно пою.

 

Мне печалиться некогда.

Жизнь не замкнутый круг.

С появлением недруга

Появляется

Друг.

 

Мне печалиться некогда,

Только думаю я:

Не исчезли бы недруги,

Не уйдут и друзья.

 

Да, печалиться некогда.

До скончания дней

Мне приветствовать

Недругов

В ожиданье

Друзей!

 

 

СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ

 

Анатолию Иванову

 

 

До школы еще, давно,

Я помню, открытье сделал —

Простое, как дважды два.

И был им тогда потрясен.

 

Бесхитростно я решил,

Что если растут деревья,

Картошка и лен рожают,

То это от солнца все.

 

От солнца и день встает

И лен зацветает в поле,

И в речке вода теплей

Становится от него.

 

Как видите, я свершил

Открытье невесть какое.

И властно меня поля

К себе поманили вдруг.

 

Куда ни посмотришь — рожь

Свободно ветра качают.

И жаворонки дрожат,

Невидимые глазам.

 

А я, потрясенный, гляжу

До боли, до слез на солнце.

И сердце мое к нему

Переполняет любовь…

 

«Спасибо за хлеб! — шепчу —

О солнышко золотое.

Не дай сироту в обиду,

Будь матерью и отцом.

 

Я буду верить в тебя,

Как бабушка верит в бога,

Ты только нам хлеб роди

И в холод обогревай».

 

И тихо моим словам

Внимало оно.

И в мире

Светлей, чем обычно, было

От солнечной доброты.

 

Куда ни посмотришь — рожь.

Куда ни посмотришь — солнце,

От слез на моих ладонях

До странствующих облаков…

 

И ночью, когда оно

Дремало за темным лесом,

Я все еще с ним говорил,

Как с самым живым существом.

 

И долго не мог уснуть:

Опять поднималось солнце

От слез на моих ладонях

До странствующих облаков.

 

Шли годы…

И день за днем

Скользило по небу

Солнце!

И в пасмурную погоду

Я слышал его тепло.

 

Однажды, уже в Москве,

Учитель сказал,

Что скоро

Затмение солнца будет

И можно

Увидеть его.

 

— Такое бывает редко! —

Добавил.

И, чиркнув спичкой,

До черноты закоптил он

Обычный осколок стекла.

 

Затмение я пережил.

Но было, однако, больно

На солнце глядеть

Сквозь копоть,

Сквозь грязный осколок стекла.

 

Потом я из книг узнал,

Что солнце

Имеет пятна.

Чем дальше,

Тем больше пятен

И тем холоднее оно.

 

И грустно мне от того,

Что мир объяснен

Торопливо,

Что внуков моих с колыбели

Лишат удивленья,

Что мне

Уже не вернут глаза,

Которыми я впервые

На солнце глядел, не зная,

Что пятна на нем видны!

 

 

МЕЛЬНИК

 

 

Седой от муки,

С голубыми глазами,

Он тычется в кринку

Большими усами —

Он пьет молоко,

Принесенное мной,

Доволен собой,

Тишиной и весной.

Плывут облака,

Как последние льдины.

Сухими листами камыш шелестит,

Пчела торопливо за медом летит,

И сохнет

На ивах осевшая тина.

Доволен старик,

Что речушка теперь

Уже не ревет,

Как недавно ревела:

— Ну прямо как зверь!

Не веришь? Поверь.—

Боялся, прибавится дела:

Плотина ни к черту,

Не только водою,

А ветром, того и гляди, унесет,

И мельница старая

Рухнет вот-вот,

А наш председатель:

— «Построю, построю!» —

Упала вода.

Зашумел водосброс,

Как будто плеснула

Огромная щука.

Колхозная мельница

Полнится стуком,

Похожим на стук

Пароходных колес.

И кажется мне,

Что она отплывает,

И ветер весенний гудит,

И волны шумят,

И туман прибывает,

И дед капитаном глядит.

 

 

СОЛНЕЧНЫЕ КОЛОДЦЫ

 

 

В колодцах солнца не бывает.

Бывают звезды.

Иногда.

И все же — солнечна вода!

 

Она в жару

Не убывает,

Не убывает

В холода.

 

И сколь ни черпай,

Не убудет,

Не потемнеет и во мгле…

 

Тропинки проторили люди

Ко всем колодцам на земле.

 

И хоть не храмами с крестами

Они стоят всегда чисты,

Ты без поклона

Не достанешь

И капельки живой воды.

 

Не той,

Которая по трубам

Дойдет до крана и молчит,

А той,

Что там, в глубинах сруба,

Сердечком солнечным

Стучит.

 

И так стучит она от века,

Не умолкая никогда.

В жару

Напоит человека

И обогреет

В холода.

 

И в час,

Когда заря по кленам

Скользит

И тонет в высоте,

Россия

Отдает поклоны

Живой колодезной воде.

 

 

«Прохладный запах розовой сирени…»

 

 

Прохладный запах розовой сирени

Уводит в мир, далекий от стихов…

Я прислонюсь

К теплу твоих коленей

И не проснусь

До первых петухов.

Мир соловью с его страдой весенней,

Мир тишине полей и городов!

Твои колени

Пахнут свежим сеном

И первым медом полевых цветов.

Вот видишь, вновь заговорил стихами,

Не потому, что соловей поет:

Ты вся —

Весна,

Ты вся — мое дыханье,

Тепло мое, желание мое!

Вот и рассвет, просторы оглашая,

Зовет меня, приблизившись к мечте,

Писать,

Стихи с волненьем посвящая

Твоей высокой русской красоте.

 

 

ГЛИНКА В ДОРОГЕ

 

Егору Исаеву

 

 

Где-то там, за спиной,

Остаются его домочадцы.

К ним в раскрытые окна

Влетает пушок тополей.

— Сторонитесь, леса,

Дайте Глинке промчаться!

— Полно, Яков, коней пожалей… —

И, от бега устав,

Кони сами на шаг переходят.

А июньское солнце

Плывет в океане берез,

И слуга не спеша

Говорит о хорошей погоде,

И верста за верстой

Уползает из-под колес.

В мире много лесов,

Много солнца и пашен,

Много песен,

Но в каждой печаль и тоска.

— Спел бы, Яков,

Хорошее что-нибудь, наше…

— Это можно.

Дорога еще далека… —

Да, наверное, в песне

Заложена добрая сила,

Если Яков поет,

Не стыдясь накипающих слез.

Плачет старый слуга, —

Значит, плачет Россия!

И верста за верстой

Уползает из-под колес.

Яков смолк.

Обернулся:

— К дождю, видно, парит. —

Глинка смотрит куда-то,

Роняя слезу невзначай.

— Ты, Михайло Иваныч,

И барин и вроде не барин.

— Что? Ах, да. Как угодно тебе

величай. —

И проселочный тракт.

В перелеске спешит затеряться,

И гроза, приближаясь,

Тревожит бездонную высь.

— Сторонитесь, леса,

Дайте Глинке промчаться!

Эх, Михайло Иваныч,

Держись!

 

 

ВЫ КОГДА-НИБУДЬ СЛЫШАЛИ!

 

 

1

 

Удивленно взирало глазастое лето,

Изумленно глядел затихающий лес,

Что меха у гармошки

Небесного цвета,

А глаза у мальчишки

Светлее небес.

Заиграли лады и басы загудели,

Стало легче дышать в предвечернем краю.

И в раскрытые окна

Старухи глядели,

Немудреную жизнь вспоминая свою.

Лес притихший молчал,

Соловьями не щелкал,

В половодье зари догорал.

Как играл девятигодовалый мальчонка

На Смоленщине, родине Глинки, играл!

Косари возвращались с работы.

Молчали.

Понимали они, на косье опершись,

Озорство малыша и величье печали,

Что сумели войти в их привычную жизнь.

Ну, а что, как потомка великого Глинки,

Научив и косить и пахать,

Замотают по свадьбам и вечеринкам

И забудут учиться отдать?

Будут годы лететь на крыле ястребином,

Будут реки мелеть, опустеют сады,

И, священным огнем полыхая,

Рябины

Будут грустно глядеться

В глухие пруды.

И земля сиротливой окажется сразу.

И тогда

Холуи побегут хохоча

Утверждать на земле беззаконие джаза,

На земле Ломоносова и Ильича.

 

 

2

 

Не кичитесь своею эстрадною спесью,

Барабанные палочки джазовых стран!

Вы когда-нибудь слышали

Русскую песню,

Но не ту, что пижоны несут в ресторан?

Не про бублики, нет,

Не про чубчик веселый,

Не про стильных девчонок.

А слышали вы

Песню ту, без которой

Российские села,

Города нашей Родины станут мертвы?

Эта песня брела за скрипучей сохою,

Голосила века над бедой мужика

И уныло стояла, как горе лихое,

У тяжелых, заплеванных стен кабака.

Эта песня стонала

В солдатских казармах,

В казематах столиц и в сибирских снегах,

Зло плевала в лицо

Палачам и жандармам,

Рядом с Лениным шла

И осталась в веках!

С этой песней солдаты на битву вставали,

Ей хозяйкой по белому свету бродить,

Чтобы наши потомки

По ней узнавали,

Как мы жили и как мы смогли победить

Чтобы помнили наши тяжелые раны,

Свято помнили песен отцовских слова,

Чтобы помнили гордо —

Они не Иваны,

Не помнящие родства!

Мы еще создадим небывалые песни,

Их подарим земле и весенним ветрам,

Так что зря вы кичитесь

Эстрадною спесью,

Барабанные палочки джазовых стран!

 

 

«Ты говоришь…»

 

 

Ты говоришь,

Что на сердце тоска.

Не плачется.

А выплакаться надо…

 

Пойдем вдвоем

На шелест листопада,

На ту звезду в тиши березняка.

 

Не торопись.

Постой в рассветной сини,

Потрогай кожу матовых берез

И, трижды вслух произнеся —

Рос-си-я! —

Не сдерживай до боли нужных слез.

 

Вот ты не верил

В искренние слезы.

А сам,

Войдя в лесную полутьму,

Стоишь,

Молчишь наедине с березой

И плачешь неизвестно почему.

 

А я-то знаю…

В гомоне застольном,

В никчемных спорах,

В мелкой суете

Мы растерять уже сумели столько,

Что стали

Где-то, может быть, не те.

 

Стыдимся чувств.

И с каждым новым годом

Стареет сердце и душа болит.

И только здесь,

Наедине с природой,

В нас первородство наше говорит.

 

Ты плачь, ты плачь!

Я слез твоих не вижу

Сквозь собственные слезы…

 

И когда

Вернешься в город,

Не забудь, как дышит

В тиши берез рассветная звезда.

 

 

«Ничего на свете не желая…»

 

 

Ничего на свете не желая,

Об одном

Мечтается в пути —

Как бы красоту родного края

До людского сердца донести.

 

Рассказать бы,

Как тоскует ясень,

Листья торопливо оброня.

Наливать бы,

Как закат прекрасен

Сквозь узоры старого плетня.

 

Спит дорога.

Колеи размыты.

В лужах отсвет гаснущей зари.

Завтра на рябине

Басовито

Загудят, засвищут снегири.

 

Облака размыто розовеют

Над покоем русской тишины.

Спи, село!

Пускай тебе навеют

Звезды ночи неземные сны.

 

Пусть приснятся

Тройки озорные,

Шум гармони, балалаек звон,

Ярмарка,

Где краски расписные,

И колокола со всех сторон.

 

Пусть тебе приснятся

В самом деле

Сотни разносолов на лотках,

Алые качели,

Карусели

В разноцветных лентах и платках.

 

Спи, мое село.

Спокойной ночи.

Звездам в лужах зябнуть до зари.

Стали дни значительно короче,

Это — осень, что ни говори.

 

Но и с нею

Жизнь не умирает,

Но и с ней

Мечтается в пути:

Как бы красоту родного края

До людского сердца донести!

 

 

«Забытых песен дивные начала…»

 

 

Забытых песен дивные начала

Нет-нет да вспомнишь

Средь земных забот.

И вновь стоишь,

Как будто у причала,

И ждешь,

Ушедший в детство пароход.

 

Пусть он уплыл навеки,

Безвозвратно,

Над жизнью промелькнув,

Как над рекой, —

Ты все же веришь:

Он придет обратно,

Какой ни есть,

А самый дорогой.

 

И нет сомненья в том,

Что мир чудесен,

Ведь, к счастью,

Он заполнен до конца

Началами

Давно забытых песен,

Что ты слыхал

От деда, от отца.

 

И ты обязан вспомнить

Ради сына

Тех песен потаенные слова,

Пока щедра,

Пока добра Россия

Пока, как прежде, памятью жива!

 

 

«Как давно не сидел я…»

 

 

Как давно не сидел я

За чистым листом.

Мимо жизни глядел,

Все спешил, все летел

И откладывал все на потом.

Все потом да потом…

 

Дни размеренно шли.

А потом

Гуси-лебеди вдруг улетели.

А потом

Улетели мои журавли,

Поднимая в лесах

Золотые метели.

 

И уже не случайно

Страница чиста.

И в душе,

Как в осеннем лесу,

Пустота.

 

Как давно я

Любимой цветов не дарил!

Все — потом,

Утешая себя, говорил.

По оврагам

Черемуха сыпала цвет,

Гас ночами

Сирени сиреневый свет,

Отцветал иван-чай,

Горицвет угасал.

Все — потом,

Все — потом,

Я себя утешал.

 

А потом,

Все цветы до весны отошли.

Над поэзией цвета —

Осенняя проза.

Уж на что — хризантемы!

И те отцвели

До мороза.

 

Только грозди рябины

Закатно горят.

И уже не случайно

Печален твой взгляд…

 

О, любимая!

Сила и слабость моя.

О любви слишком мало

Говаривал я.

 

Почему?

Не случайно,

Ты знаешь о том:

Я слова о любви

Отложил на потом.

 

Что — слова!

Если сердце любовью горит,

Если каждой кровинкой

С тобой говорит,

Если каждым привычным

Движеньем в груди

Сердце просит:

— Поверь, все еще впереди.

Белый снег впереди,

Белый сад впереди,

Белых лебедей стая

Еще впереди.

 

О, любимая!

Полно грустить.

Погоди.

Все у нас впереди,

Все у нас впереди.—

 

Я не жил краснобаем.

Тихоней не жил.

Я о Родине

Честные песни сложил.

Я о птицах слагал,

Я слагал о цветах.

Имя только твое

Я носил на устах.

 

И бывало, бывало,

Жалею о том,

Что не мало

Откладывал я на потом.

 

Тридцать весен и зим —

Серебром на висках.

Первый снег за окном —

На деревьях, на крышах.

Мне не важно,

Что будет потом.

А пока

Я люблю.

Я люблю тебя, слышишь?

 

 

«В мире все живое устает…»

 

 

В мире все живое устает.

Все предел имеет.

Даже соловей, когда поет,

Устает.

И надолго немеет.

 

А казалось, трудно ль соловью

Звонко петь

Про Родину свою,

Прославляя голубой покой

В заревом тумане

Над рекой,

 

Петь о чистоте родных небес,

О звезде,

Что падает на лес

И под малахитовым листком

До зари мигает светлячком.

 

Но недолго соловей поет.

Умолкает.

Значит, устает.

 

А потом пора

Лететь туда,

Где чужая плещется вода,

Где шумят чужие дерева,

Где чужие небо и трава.

Там совсем безгласен соловей.

 

А у нас

Земля в снега одета.

Много ли

О Родине своей

Можно знать по радужному лету?

 

Он не знает,

Как дымят дома,

Как мороз раскалывает сосны,

Как ломает полымем морозным

Крылья птицам

Русская зима.

 

Знал бы он

Тревоги зимних дней,

То б и на чужбине

Пел о ней,

Не скупясь на песенное слово

О России, нежной и суровой.

 

Нет, кудесник милый, соловей,

Я тебе завидовать не стану.

Зная жизнь на Родине моей,

Петь о ней

До смерти не устану.

 

Трудно жить,

Душою не стареть,

В трудный час

С землею не расстаться.

Если нет уменья честно петь,

На усталость нечего ссылаться.

 

Устаю и я,

Когда пою.

От молчанья

Больше устаю.

 

 

«В удивленных зрачках свиристели…»

 

 

В удивленных зрачках свиристели

Отразился рябиновый цвет.

Может, завтра

Потянут метели,

Заметая наторенный след.

 

Целиной

Сквозь заснеженный вечер

Я приду на свиданье с тобой.

Будет долгою

Зимняя встреча,

Будет снег, как рассвет, голубой.

 

Не замечу,

Как ночь отступает,

Как рассвет

Наступает в лесу,

Как, в холодной заре утопая,

Свиристели рябину трясут.

 

Лишь запомню

Дыхание ночи

Да сверчка монотонную нить.

И твои удивленные очи

Будут ночь, словно память, хранить.

 

Голос памяти

Будет со мною,

Точно веха в дороге лесной,

Тот же голос,

Что ясен весною

И что так же понятен

Зимой.

 

С ним легко мне идти

Сквозь метели

И, теряя наторенный след,

Удивляться зрачкам свиристели,

Отразившим рябиновый цвет.

 

 

СЕЛЬСКИЙ БЕТХОВЕН

 

 

У мельницы заброшенной,

Познав земной предел,

В галошах,

Редко ношенных,

Мой дедушка сидел.

 

Глядел, как солнце парило,

Как ястреба парят.

Он знал,

Что птицы парами

Гнездовья мастерят,

Что тростники качаются

От щучьего пера,

Что нынче Не кончается,

Что было с ним вчера.

 

Он чуял цвет орешника,

Ольховую пыльцу.

И блики солнца вешнего

Скользили по лицу.

 

Над столь знакомой греблею

В сиянии лучей

Шумели ивы древние

Гнездовьями грачей.

Заброшенная мельница.

На водосбросе — мох.

 

А мне никак не верится,

Что дедушка

Оглох,

Что к мельнице заброшенной

Тропинка чуть жива,

Что в пыль седую

Прошлое

Истерли жернова.

 

Глядят,

Как небо осенью,

Туманные глаза

На солнечное озеро,

На дальние леса.

 

Блестят галоши новые

На худеньких ногах,

И дудочка вишневая

Покоится в руках.

 

Но вот запела дудочка —

Неслыханный мотив!

И приумолкла

Уточка,

И селезень

Притих.

Леса, казалось, частые

Поближе подошли,

Умолкли перед властною

Мелодией земли.

 

В ней слышалось

Звучание

Давно забытых слов,

В ней слышалось

Ворчание

Потертых жерновов,

Скрип колеса веселого

И пение скворца,

Крик журавлей над селами

Без края и конца.

 

Над молодостью Родины,

Дожившей до тепла,

Пером,

С высот уроненным,

Мелодия текла.

 

Я потрясен был мужеством

Глухого старика,

Творца великой музыки,

Спокойной, как река.

 

— Мне жить осталось чуточку

И время помирать.

Держи, — сказал он — дудочку,

Научишься играть…

 

Он умер поздним вечером

Спокойно и легко.

Ушел на встречу с вечностью

Далеко, далеко.

 

Прошли года.

Метелицы,

Метели отмели.

Заброшенную мельницу

По бревнам разнесли.

 

Под стаей пролетающей

Болотная вода.

На ивах умирающих

Грачи не вьют гнезда.

 

Но мне весною чудятся,

Когда растет трава,

Негромкие и чуткие,

Далекие слова:

 

— Ты не молчи, не надобно,

Молчанье ни к чему.

Пускай искрится радуга

В отеческом дому.

Ты на вишневой дудочке,

Пожалуйста, сыграй

Про селезня,

Про уточку,

Про тот грачиный грай,

Про ту пыльцу ольховую,

Про иву, что цвела,

Про дедушку —

Бетховена

Из нашего села.

 

В молчанье неуверенном

Мне горько сознавать,

Что дудочка

Потеряна

И некому сыграть.

 

 

«Под небом бирюзово-синим…»

 

 

Под небом бирюзово-синим

Ясна тысячелетий вязь.

Пою тебя, моя Россия,

Банальной рифмы не стыдясь.

 

Тебя веками воспевали,

Храня хребты твоих основ.

И песни

Старились едва ли

От повторенья тех же слов.

 

Ясна,

Красна Весна

В России.

Заря не зря столь хороша,

Что тает от высокой сини

Любая черствая душа.

 

Весна явилась без отсрочки

В крестьянский быт,

В девичьи сны.

И молча лопаются почки

Под разноветрием весны.

 

Уже не за горами лето,

Оно в дороге до поры.

В неярких искрах первоцветов

Мне видятся его костры.

Костры гвоздики, иван-чая.

Костры шиповника в лесах…

 

И я молчу, весну встречая

Слезою радости в глазах.

 

Над мутной речкой топят бани,

Поет овсянка,

А вдали

Дрозды такое барабанят,

Что слышен поворот земли.

 

Я снова здесь,

Где мир спокоен

Своей извечной чистотой,

Где долго розовеют кони

Над затуманенной водой,

Где, тишину опережая,

Заря касается полей,

Где в муках

Женщины рожают

Своих прекрасных сыновей.

 

 

«Как уголек сожженной спички…»

 

Люсе

 

 

Как уголек сожженной спички,

Как дым ромашек на лугу,

Любовь

Становится привычной.

Но я привыкнуть не могу.

 

И как привыкнуть, я не знаю.

С годами

Любится сильней.

Ты для меня всегда — иная,

Но не привычней, а ясней.

 

Ясней глаза,

Что отражают

Небес весеннюю красу,

Ясней любовь,

Что отражает

Любую страшную грозу.

 

Ясней терпение,

С которым

Ты, бесшабашного, меня,

Зовешь в грядущие просторы

Тобой увиденного дня.

 

Люблю, как заново рождаюсь.

И в новорожденной тиши

Живу, изменой не касаясь

Твоей доверчивой души.

 

Как от добра добра не ищут,

Любви не ищут от любви.

Я тот же, только сердцем чище,

И жарче жар в моей крови.

 

Я словно к тайне причастился

Прошедших и грядущих дней.

Гляди! Я заново родился

Как в первый день любви моей.

 

 

ЗАРЯ

 

 

Когда отзвучавшие звездочки

Тают

И ветер рассвета

Тревожит цветы,

Непуганой птицей

Заря возлетает

И, крылья расправив,

Глядит с высоты.

 

Славяне

В языческой вере далекой

Ее чистоте поклонялись не зря.

И кто-то из них

В изумленье глубоком

Впервые на свете промолвил:

— Заря!

 

Заря!

И, минуя крутые пороги,

За веком минуя встревоженный век,

Неслись озаренно

Славянские боги

На стругах

По глади раздумчивых рек.

 

Заря отражалась

В глубоких озерах,

Искрилась

В разгуле победных пиров.

И песни слагали славяне

О зорях

Глухою порой

У походных костров.

 

И, крылья расправив,

Веками летела

Свидетелем боли,

Невиданных ран

Заря —

На шеломах, на копьях и стрелах

За землю свою умиравших славян.

 

Заря паруса поднимала на реках.

Светло озаряя глухие края,

Заря научила

Мечтать человека,

Тянуться к заре

Научила заря…

 

А мы…

Мы ее замечаем не часто.

Не часто выходим на отсвет зари.

И все же кричу я:

— Ты здравствуй и властвуй,

В полнеба,

В полмира над нами гори!

 

Не дай нам забыть

Первозданного света

Ни в дождь сентября,

Ни в метель февраля

Во имя забытого миром поэта,

Который впервые промолвил:

— Заря!

 

 

«Человек познавший жажду…»

 

 

Человек,

Познавший жажду,

Станет к рекам рваться.

Песня,

Спетая однажды,

Станет повторяться.

 

С ней пахали

И косили,

С ней детей растили.

Песня — это часть

России

Или вся Россия?

 

Мы учились петь

У поля

Спеющей пшеницы.

Мы учились петь

На воле

И в глухих темницах,

У реки, реки-петлянки,

У сыча ночного,

У кукушки,

У зарянки,

У скворца ручного.

 

Все легко ложилось в песню

Стук цепов веселых,

И сквозное поднебесье,

И родные села,

Говорок давно известной

Немудреной сказки,

И солдатский шаг

Железный,

И девичьи пляски.

 

Боль и радость —

Все вместилось

В песенное слово,

Все, что было,

Что простилось,

Что простится снова.

 

Потому-то и спросил я

Просто так, впервые,

Песня —

Это часть России

Или вся Россия?

 

Как бы ни было

От жажды

Трудно избавляться,

Песня,

Спетая однажды.

Будет повторяться!

 

 

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

 

 

Жухнет солнечная травушка,

Холодает на земле.

Ты не плачь, моя журавушка,

О погибшем журавле.

 

Спят болота под осинами,

Под скудеющим огнем.

В сине небо над Россиею

Завтра крыльями взмахнем.

 

Поплывет под нами мглистая,

Загрустившая земля,

Где смеется тот,

Что выстрелил

Прямо в сердце журавля.

 

Он идет по шумным улицам,

Раздвигая мир плечом.

Он с девчонкою целуется,

Что ж! Девчонка ни при чем.

 

Ах, девчонка!

Кабы знала ты

Боль потерянной земли,

Ты б услышала,

Как жалобно

Плачут в небе журавли.

 

И в рекламном плеске города,

Увлеченная собой,

Поняла б, что птицы гордые

Над твоей

Летят судьбой.

 

 

«Время спать…»

 

 

Время спать.

Но я опять не сплю…

Свет луны за окнами струится.

Не лунатик я

И не люблю

Этот свет с глазами мертвой птицы.

Выхожу из дома

И бреду

В снежное, полночное, лесное.

Ах, луна!

Ты снова надо мною

Заслоняешь дальнюю звезду.

Звездочка, малышка!

Не печалясь,

Подожди немного,

И луна Поплывет,

Как-парусник, качаясь,

И опять ты будешь мне видна.

Снова будешь весело лучиться

И гореть в космической дали.

Знаю,

Было нелегко пробиться,

Дотянуться светом

До земли.

Мне вот тоже было трудно:

Голод

В раннем детстве,

В юности нужда.

Я с тобой в сравненьи

Очень молод.

Только знаю —

Это не беда.

Не беда.

Что многим не потрафил,

Что воюю,

Как и воевал,

Лишь бы звезды трудных биографий

Мертвый свет луны не затмевал!

 

 

«Дрозды пестрели на рябине…»

 

 

Дрозды пестрели на рябине,

Клевали спелую зарю.

И листья на реке рябили,

Плывя навстречу сентябрю.

 

Пылали вязы и осины.

И вот

Сквозь полымя огня

Голубоглазая Россия

Взглянула с грустью на меня.

 

И сердце билось глуше, тише,

Прося прощенья у земли,

Что я не видел

И не слышал,

Как улетели журавли.

 

 

СЛУХ

 

 

Я три десятилетия

Живу.

И слышу —

Звезды падают в траву.

Туда, где луговая тишина,

Как чистая река,

Видна до дна.

Я слышу

Тишину моей земли

В дорожной

Остывающей пыли,

В уныло проскрипевшем колесе

И в придорожной

Матовой росе.

 

Я три десятилетия живу

И чутким ухом слышу

Синеву.

Я слышу паутинку,

Что плывет

Туда, где скрылся

Гулкий самолет.

Я слышу

Синеву родной реки,

Где звезды

Оставляют огоньки.

Я слышу

Глаз любимых синеву.

И этим слухом

Тридцать лет живу.

 

 

КОСМИЧЕСКОЕ

 

[Шуточное]

 

От пара в бане — синева.

В твоих руках хрустящий веник.

Здесь за него не платят денег,

Поскольку это не Москва,

Поскольку здесь не Сандуны,

Куда приходят от безделья

Апологеты старины

И жертвы горького похмелья.

Под прокопченный потолок,

Как на жаровню,

Лезь на полку

И ахай, охай без умолку,

Стегайся

Вдоль

И поперек,

Терпи,

Когда невмоготу,

Омой лицо водой прохладной.

А если скажут:

«Ну, да ладно!» —

Слезай

И подводи черту.

Пойди в предбанник,

Покури,

С соседом перемолвься словом,

Поздравь его с весной,

Ну, словом,

О чем-нибудь поговори.

И снова — в баню,

Снова жарь,

И снова ахай,

Снова охай!

 

Гордись ракетною эпохой,

Но веник, братец, уважай.

Березовый. Листок в листок.

Ты чувствуешь, как он стегает.

Ты невесом,

Ты, не мигая,

Проходишь звездный потолок,

Пестрит космическая тишь,

И ты, путем летящий Млечным,

Становишься таким беспечным,

Что на пол

С грохотом

Летишь!

А в бане хохот.

Мужики

Грохочут шайками.

— Гляди-ка,

Упал без паники и крика.

Знать, москвичи не слабаки.

— Живой?

Ну, отдохни, сынок,

Дай кости старикам попарить. —

И кто-то сверху крикнет:

— Парень,

А ну, поддай еще чуток! —

И ты, не торопясь, плеснешь

На каменку ковшом помятым.

И выйдешь как-то виновато,

И сразу целый мир вдохнешь.

Услышишь,

Как капель поет,

И будешь в мыслях улыбаться,

Что твой космический полет,

Конечно, сможет состояться!

 

 

«Вышло солнце…»

 

 

Вышло солнце

Из густого леса,

По лугам ромашки разбросало,

Расплескало краски голубые

На поля,

Где лен стоит, волнуясь.

Вышло солнце

Из густого леса…

Клевера фонарики мигнули,

Стали на огонь

Шмели слетаться,

Жаворонки выпорхнули с криком,

И застыла песня над лугами.

Утро! Утро!

Все вокруг проснулось.

Завтра косари пройдут по лугу,

Упадут цветы,

Блеснув росою, —

Не гадать девчонке на ромашках…

 

Не гадать девчонке на ромашках,

А на сене с парнем

Целоваться!

 

 

«Когда мы расставались на рассвете…»

 

 

Когда мы расставались на рассвете

И над землей

Дремали облака,

Казалось мне,

Что счастье —

Это ветер,

Оставивший седины у виска.

 

Молчали руки

И молчали губы,

Молчали стуки любящих сердец.

Не спрашивая,

Любит ли, не любит,

Мы нехотя расстались наконец.

 

Но облака

Как будто не спешили

Размытую оставить синеву.

Они, качаясь,

Медленно кружили

Над сном,

Происходившим наяву.

 

Был день как день,

Заботами наполнен.

И не могла ты знать наверняка,

Что о тебе

Мне долго не напомнят

Исчезнувшие в полдень

Облака.

 

 

«Кузнечик рядышком садится…»

 

 

Кузнечик

Рядышком садится,

Пригнув травинку до земли.

Летит

Лазоревой синицей

Сквозное облачко вдали.

 

Оно летит

Над сонным плесом,

Летит неведомо куда, —

Над дымом первой папиросы,

Над первым

Посвистом кнута.

Над остывающей золою

Уже погасшего костра,

Над пробудившейся землею,

Над всем,

Чем жил еще вчера.

 

И не сердись, моя родная,

Что я опять один брожу,

Что сам не ведаю,

Не знаю,

О чем тоскую и тужу.

Ты спишь.

И пусть тебе приснится,

Что облачко, зари ясней,

Летит

Лазоревой синицей

Над зрелостью

Любви моей.

 

 

О ТЕБЕ

 

 

Я живу в ожидании слова.

Что приходит само по себе,

Потому что

Я снова и снова

С этим словом

Являюсь к тебе.

 

И мое появление свято,

И чиста этих слов чистота,

Потому что бывает крылатой

Только с ними

Твоя красота.

 

И когда я бываю бессилен,

И слова, что приходят, — не те,

Ухожу я бродить по России,

Поклоняясь

Ее красоте.

 

Но в безмолвном,

Слепом поклоненье

Я тобою, как прежде, живу.

И в душе отмечаю волненье,

И высокое слово зову.

 

И приходит оно

На рассвете

Там,

Где молча встают зеленя,

Где уздечкою звякает ветер

Над разметанной гривой коня.

 

Там, где песни земли не забыты,

Там, где песни,

Как детство, чисты.

Где устало

Вздыхают

Ракиты

Под костром заревой высоты.

 

Там не встретишь

Людей некрасивых

И не верящих в эту зарю…

 

Если я говорю

О России,

Значит, я

О тебе говорю!

 

 

«Да будут в упряжке…»

 

 

Да будут в упряжке

Ветры

С пыльцою сквозных ракит

Расталкивать километры,

Где сок первоцветов кипит!

Молчат над рекою ракиты,

Подобием желтых костров,

Последние льдины разбиты

Копытами вешних ветров.

Все мимо,

Все мимо,

Все мимо!

Незримая тройка летит.

И в небо

Глазами озимых

Земля удивленно глядит.

Ей видно,

Как планер отважно

Скользит, наклоняясь слегка,

Как змей улетает бумажный

Под перистые облака,

Как мальчик,

От счастья немея,

Мечтает умчаться в полет.

Мочало бумажного змея,

Как конская грива,

Вразлет…

Веселое время года!

Опять на душе ясней.

А ну, запрягай, природа,

Весенних своих коней!

 

 

«Ты в этот мир пришла…»

 

 

Ты в этот мир пришла,

Любовью ослепя.

Нет без тебя меня,

Как без меня — тебя.

 

Я счастья не ищу,

Оно всегда со мной.

Зачем искать весну,

Когда живешь весной.

 

Ни шагу от тебя,

Ни шагу без тебя.

Я постигаю мир,

Волнуясь и любя.

 

Мир — это синь огня,

Ждущего высоты.

Это, в конце концов,

Ты, дорогая, ты!

 

В свете бездонных глаз,

В теплых губах твоих

Я постигаю мир,

Радужный мир двоих.

 

Дремлют леса вдали,

Рельсы в ночи гудят.

Звезды в мое окно,

В душу мою глядят.

 

Есть среди них одна —

Та, что для нас горит,

Та, что со мной в ночи

Медленно говорит.

 

Долго она брела

К нам из высокой тьмы.

Нет для других ее,

Видим ее лишь мы.

 

Жить нам с тобой да жить,

Голос ее храня.

Нет без меня

Тебя,

Нет без тебя

Меня!

 

 

КОРОТКИЙ ЛИВЕНЬ

 

 

Дорога пыльная видна.

Жара.

Притих мой край Смоленский.

И смотрятся в озера льна

Разрозненные перелески.

Слепней гудящий хоровод

Коню не прибавляет бегу,

И он, устав, едва везет

С пустыми бочками телегу.

Молчат над полем провода,

В далеком небе коршун кружит,

Дрожит осина, как от стужи,

Пылит дорога…

Не беда!

А попадись в пути река,

Я б из нее весь день не вылез!

И вдруг — над полем облака,

Дождем пахнувшие, явились.

Прошелся ветер по полям,

Погасло солнце над полями.

Несется дождь по колеям

Двумя шумящими ручьями.

По гулким бочкам ливень бьет,

И, словно вкопанный, без спроса,

На радугу взирая косо,

Мой конь из лужи жадно пьет.

 

 

ЛОДКА

 

 

Где ольха по колено

В ручей забрела,

Где большими снежинками

Лилии плыли,

Наша лодка,

Цепляя за дно, уплыла,

Уплыла…

И о ней мы почти позабыли.

В ней другие ребята,

Встречая весну,

Ставят нерет в реке.

У обрыва крутого.

В ней другие ребята

Плывут на Десну,

Возвращаясь в деревню

С богатым уловом.

Простучала телега

По бревнам моста

И поехала дальше

Со скрипом, без стука.

Здравствуй, детство мое,

Здравствуй, первая жизни мечта,

Здравствуй, лодка,

Все с тем же названием — «Щука»!

 

 

КОГДА ПОЮТ КУЗНЕЧИКИ

 

 

Не надо мне иной постели, —

Вокруг покой и тишина.

Луна заглядывает в щели,

Ей, любопытной, не до сна.

Все хочет знать,

Все видеть хочет,

Ну, впрямь как тетушка моя!

В траве кузнечики стрекочут,

Мешая слушать соловья.

Не хуже меда запах сена.

На сеновале я один.

— Елена, где же ты, Елена?

Елена, слышишь, приходи! —

Ты не придешь, ты не услышишь,

Ты так отсюда далеко!

Мне одному под этой крышей

Уснуть, пожалуй, нелегко.

Но я усну.

И мне приснится,

Как будто мы с тобой вдвоем

По волнам золотой пшеницы

Куда-то вдаль и вдаль идем.

— Ты не устанешь?

— Нет, едва ли…—

К твоим губам я наклонюсь —

И вдруг…

Проснусь на сеновале

Один…

И просто улыбнусь.

Не хуже меда запах сена.

От солнца рыжий, пыльный след.

— Елена…—

Почему Елена?

Ее и не было и нет.

 

 

МОЛОДАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

 

 

Стучать не буду,

Чтобы не тревожить

На чердаке уснувших сизарей.

Она меня не любит,

А быть может…

И я стою в раздумье у дверей.

Окно.

Я подхожу к нему поближе.

Ей, как и мне, сегодня не до сна.

Она сидит

За толстой стопкой книжек,

Забыв о том,

Что за окном весна.

Ее ученики давно уснули,

И снится им жар-птица на плетне —

Немало сказок в их ребячьем сне…

А вот ее

Заботы захлестнули.

А ранним утром

Ребятня

Опять

Ее у школы

Будет поджидать.

Она расскажет им,

Как мир устроен,

Она о многом рассказать должна.

Урок пройдет,

Она окно раскроет

И очень тихо вымолвит:

— Весна!.. —

Все спит вокруг

В безмолвии, в молчанье.

В дубовой кадке

Замерла звезда.

Не потому ли я не сплю ночами,

Что полюбил надолго, навсегда?

Она меня не любит,

А быть может…

И я стою в раздумье у дверей.

Стучать не буду,

Чтобы не тревожить

На чердаке уснувших сизарей.

 

 

«Я был уверен…»

 

Люсе

 

 

Я был уверен,

Что тебя найду,

Найду на счастье или на беду.

Но где искать?

Я знал, что ты живешь

В большой стране, где зеленеет рожь,

Где шелестят усатые овсы,

Где на рассвете слышен звон косы,

Где на рассвете

Далеко видны

Береза, ель, смолистый ствол сосны,

Речушка в белых лилиях, луга

И лось, к спине откинувший рога.

Я был уверен,

Что тебя найду,

Найду на счастье или на беду.

И я искал,

Искал, где только мог:

Лесами шел,

В холодных росах дрог,

Лугами шел,

Среди пахучих трав,

Надежды и тропинки растеряв.

От зноя задыхалися поля,

Машины шли, неистово пыля,

И небо насмехалось надо мной,

И солнце проходило стороной.

Но я-то знал,

Что я тебя найду,

Найду на счастье или на беду…

Над озером проносятся стрижи.,

А ты-то как нашла меня,

Скажи?

 

 

НЕ ТЫ

 

 

Ты траву не косила

В рассветных лугах,

Это наши девчата косили.

И не ты ночевала

В душистых стогах,

И любви не твоей

Наши парни просили!

Ты смеешься? Конечно,

Ведь ты не поймешь,

Как порою

Приходится нам трудновато:

Надо вырастить лен,

Надо вырастить рожь,

Надо заново выстроить хаты.

Настоящая жизнь

Полным шагом идет!

Смейся, я не сержусь,

Мне тебя просто жалко:

Ты не видела даже,

Как ландыш цветет,

Как на смену ему

Зацветает фиалка.

А представь себе:

В небе зарницы снуют,

Белым облаком

Дремлет сирень у ограды,

До рассвета

Девчата у клуба поют…

Вот и все.

Я уйду.

Но не смейся, не надо!

Я теперь только понял,

Что все же не ты

Та, кого называть

Мы привыкли красивой.

Ты красивая? Да.

Но твоей красоты

Слишком мало

Для тех,

Кто родился в России!

 

 

ССОРА

 

 

Твои глаза с моими схожи,

Но ты не смотришь мне в глаза…

Уходит время бездорожья,

Пустые, серые леса.

Зима и лето позабыты,

Ноябрь дорогами идет,

И лошадь кованым копытом

Разламывает хрупкий лед.

В такие дни Тебя пугает

Пейзаж притихшей стороны

И лед,

Который не растает

Уже до будущей весны.

Любовь моя,

Ты всех дороже,

Не уходи, ты не уйдешь,

Твои глаза с моими схожи…

— Конечно, — говорит прохожий, —

Мириться надо, молодежь.

 

 

«Высоко над землей…»

 

 

Высоко над землей,

Далеко от земли,

Облака обгоняя,

Летят журавли.

Сердце вырваться хочет

Из клетки своей,

Чтоб догнать журавлей

И вернуть журавлей.

Знаешь, сердце,

Не каждому крылья даны…

Так что ты

Потерпи до весны.

Скоро выпадет снег.

На леса, на луга,

И утихнет листвы

Золотая пурга.

Но бескрылому сердцу

Не знать тишины

До весны…

 

 

СМОЛЕНСКИЙ РОЖОК

 

М. В. Исаковскому

 

 

Осеннею, раздумчивой порою

Опять ко мне плывет издалека

В тиши полей,

Окрашенных зарею,

Звучание смоленского рожка.

В нем свет печали и земли тоска.

Переливай бесхитростные звуки,

Звучи, рожок, на родине моей,

Чтоб знали наши сыновья и внуки

Тревогу улетевших журавлей

И опустевших до весны полей.

 

Играй, рожок!

В прощальной тишине,

Как в тишине закрытого музея…

Играй, рожок!

Но лучше — о весне,

О той поре, когда мы зерна сеем

И журавли —

Над родиною всею.

 

Но голос твой

Под стать осенним краскам,

Под стать березам,

Плачущим в ночи…

Ну, что ж, и грусть по-своему прекрасна,

Играй, что хочешь,

Только не молчи.

Учи любить, но и грустить учи.

 

У грусти есть особые слова,

Особая мелодия и звуки.

Вы видели,

Как падает листва,

Как к журавлям в предчувствии

Разлуки

Березы

Обнаженно тянут руки?

Вы слышали, как шепчется река

С плывущими над нею облаками?

 

Все это стало музыкой рожка,

Пронизанной осенними ветрами

И почему-то

Позабытой нами.

 

Звучи, рожок Смоленщины моей,

Пленяй своей свободною игрою.

Храни прощальный поклик журавлей

До встречи с ними

Вешнею порою

И верь,

Что та пора не за горою.

 

Когда она придет путем своим,

Не смей печалью беспокоить душу,

Звени скворцом или ручьем лесным,

Я сына позову

Тебя послушать,

Чтоб не был он к природе равнодушен.

 

Он должен верить

В правоту реки,

Раскованной и бешено летящей,

Он должен знать,

Что живы родники,

Что жизнь пришла в безжизненные

Что будущее наше — в настоящем.

 

Ну, а пока

Грусти, рожок, грусти,

Я эту грусть взволнованно приемлю.

А то, что сына нет со мной,

Прости!

Зачем ему в печали видеть землю?

 

Все впереди у наших сыновей:

И грусть, и радость,

И печаль, и горе…

Звучит рожок Смоленщины моей

В осеннем вечереющем просторе.

И звуку грусти зябкий ветер вторит.

 

 

О ЛИСТЬЯХ

 

 

Листва — она по-разному шуршит.

Весной, совсем усталости не зная,

Она минуты не живет в тиши,

Она звенит —

Она ведь молодая.

А летом глуше слышен шум ее —

Ведь молодость ушла с весенним громом,

Она уже по-новому поет

И думает о жизни по-иному.

Придет сентябрь,

Придут крутые дни,

И листья загрустят и пожелтеют,

С глухим ворчаньем упадут они

И на земле под утро поседеют.