2020-06-12
117
Он состоял бы из двух пунктов:
1. Абсолютное Счастье – это самочувствие, не зависящее от возможных модификаций окружающего (в школе).
2. Относительное Счастье – это самочувствие, могущее измениться с изменением класса, учителя, профиля, еды, расписания и пр.
Шкала была бы одиннадцатибалльная:
10 – лучше не бывает.
9 – лучше не бывает, но надежда есть.
8 – все хорошо, лишь бы не было хуже.
7 – все хорошо, но слегка не повезло.
6 – приемлемо, у других-то вообще кошмар.
5 – приемлемо, но у других лучше.
4 – как-то так, ни то ни се.
3 – надо выбираться из этого стресса.
3 – выбираться просто некуда.
2 – нет даже мысли о спасении.
1 – все так живут.
0 – практически ноль жизни.
Признаков того, что вы учитель
1. Стойкое ощущение, что вы не понимаете то, что говорите, везде, кроме урока.
2. Стойкое ощущение, что везде, где вы говорите – урок.
3. Вы не помните, принимали душ сегодня или вчера.
4. Вы отчетливо понимаете, куда и откуда идут дети на улице.
5. Глядя на термометр, вы сначала пытаетесь объяснить, что такое температура, и только потом видите цифры.
|
|
|
6. Не понимаете, чему сочувствуют ваши знакомые, когда узнают.
7. Все на свете лучше вас знают, чему и как учить детей.
8. Вы думаете об увольнении чаще, чем для этого появляются поводы.
9. Оказываясь со своими детьми среди других детей, вы видите, что это существа разных не то что видов, но семейств.
10. Чужие уроки вам кажутся божественным сотворением мира.
11. По пути в магазин вы оказываетесь в школе без видимой причины.
12. Так называемая личная жизнь становится все более так называемой.
Удвоение жизни
Министерство образования не онтологично. Там нечего обсуждать. Например, успеваемость – это фантазм, созданный не для того, чтобы разобраться в людях, а чтобы отгородиться друг от друга иллюзией забвения границ. Все должны спешить на один автобус и радоваться, что он для каждого не пришел по-своему.
Ну вот, отгородились, а там – в своем – заниматься чем-то надо? Обычный учитель не занимается ничем. Готовит к экзаменам. Это просто смешно: создать некий симулякр сна и внутри него учить реальности, и даже устраивать состязания по укорененности во сне. Это напоминает так называемые народные ансамбли: люди на работе отплясывают в национальных костюмах под национальную музыку, а дома переодеваются в джинсы и слушают рок. Где они настоящие? То есть имеет ли смысл оценивать их по работе? Имеет – если оценщики занимаются тем же: удвояют жизнь. Можно понять религиозных фанатов: они хотят всего лишь определенности: назвался груздем – полезай в пояс шахида. Или в комсомол. Ты должен быть или красным, или белым, иначе ты серо-буро-малиновый предатель и тех, и этих.
|
|
|
Век экзаменов, IXX век, неумолимо заканчивается. Надо перескочить в XXI, это трудно, потому что двадцатый провис мертвящим, но уже совершенно истончившимся оледенением над всеми оттепелями и кострами из книг, надо быть легким и злопамятным, чтобы не избежать главного экзамена – на желание просыпаться утром – после нечеловечески снотворных доз преодоленных в детстве уроков.
Об одной фразе
В этой удивительной фразе: «самые интересные книги обязательной программы по литературе» имеются:
1) Манипуляция вашим сознанием: в обязательной программе ОБЯЗАТЕЛЬНО есть интересные книги (ваше мнение тут неуместно), потому что есть самые интересные.
2) Маскировка абсурда – интересом: по литературе не может быть обязательной программы (она может быть по истории литературы, т.е. по уже готовым интерпретациям, а это другое явление), но – там ведь интересно – значит, на обязательность можно закрыть глаза.
3) Сокрытие субъективности, т.е. необязательности этой программы: она как бы сама собой существует – такая вся объективно-неизбежно-обязательно выросшая в природе.
Об одном документе
Меня парализует эта солдафонская манера изъясняться.
Будто злобные марсиане обложили нас со всех сторон, и нам надо непрерывно срочно, срочно и непрерывно мобилизоваться на последний и решительный отпор темным силам зла. Сбираться под знамена героического, мудрого, любящего Министерства, последнего солдата культуры на невидимом фронте неосознаваемых сражений.
Хоть бы одним глазком взглянуть – но нет, простому смертному выше моготы узреть вражище, против которого громоздится все бюрократическое великолепие обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй. (о каком-то министерском произведении)
Стандарт
Представьте себе Ваню в Хабаровске, Петю в Пензе и еще сорок миллионов человек, читающих те же строчки в учебнике, учащих те же стихи и формулы одиннадцать лет с утра до вечера. Те же буквы перед глазами, те же доски зеленые, те же автобусы трясучие, те же новостройки квадратные, тот же запах асфальта и весны.
Теперь попробуйте что-то сказать о своей неповторимой индивидуальности.
Успех на олимпиаде
Я что-то пропустил. Мир действительно куда-то катится. Совершенно не во сне проводятся олимпиады по литературе, по мировой культуре. Люди искренне радуются успехам. Совершенно наяву. Осталось еще провести олимпиаду по любви – во всех смыслах слова – и ад будет достигнут.
Патриотизм и т.п.
Коллектив прекрасен. Пока декоративен. Если он овладевает сознанием серьезно, страшнее зверя нет. Все ужасы творились от имени и по поручению коллектива: народа, религиозной общины, расы, класса, партии, профкома и домкома. Когда-то давно совершенно индивидуалистическая заповедь «возлюби ближнего» (возлюбить может лишь тот, кто есть – уже есть – один, любящий себя) была воспринята как «создай коллектив ближних» и продолжила череду племенных заповедей, которую, по идее, должна была отменить. Так, все мероприятия и организации со словом «национальный» в названии – первый и предпоследний шаг к фашизму, т.е. к войне. Я не стал бы участвовать ни в каких «национальных сборных» или «национальных проектах», что бы там ни имелось в виду, просто шарахаясь от названия. Поэтому, когда речь заходит о патриотизме, школьном или государственном, я хотел бы решать этот вопрос сам с собой, без общественного скандирования, вставания и пения гимна.
