Так они закрыли всю расселину 3 страница

Да, они умилостивили его своей просьбой и впредь, увидя его, не будут нападать, не будут убивать, если он не нападет первым. Они опять попросят его, и он не съест белое светило. Оно будет восходить каждый день, как восходило и до сих пор.

Весь этот день чунги оставались под сильным впечатлением этой необычайной встречи с грау и постоянно озирались: не появится ли он опять откуда‑нибудь. Сами не зная почему, в этот день они не посмели уйти далеко от пещеры. Они довольствовались луковицами, и, выкапывая их, Безволосый нечаянно разломил свой острый кремень надвое. Он бросил обе половины и стал искать себе другой острый камень, все время стараясь не отдаляться от прочих чунгов, и в конце концов нашел камень, удобный для того, чтобы схватить и ударить им. Конечно, у него не было таких острых краев, как у того кремня, и подкапывать им было труднее, а резать коренья он вообще не мог, но при ударе о другой камень от него отломился довольно большой кусок. От этого края у него сделались острее, но держать его стало неудобно. Там, где его приходилось обхватывать рукой, остался острый край, мешавший держать крепко. Безволосый отбросил его и начал искать другой камень, но не нашел и снова взял его. И, даже не понимая, какое чудесное открытие совершает, он слегка ударил другим камнем по мешавшему держать краю, и выступ обломился. Он ударил еще раз, и отскочил еще кусочек. Безволосый попробовал охватить камень рукой. Камень стал удобнее, но не совсем – край нужно было еще немного оббить. И Безволосый начал легко, осторожно оббивать его, стараясь не поломать. Так, не предвидя, куда его может привести новая догадка, он изменил первоначальную форму камня.

Заинтересовавшись этим преобразованием, какого не совершал еще никто из чунгов, Безволосый начал разглядывать и ощупывать камень. Это новое сознательное действие было интересным само по себе, и он продолжал оббивать камень уже не для того, чтобы получить остроконечную, острореберную форму, а ради самого действия. Порода камня позволила округлить его края путем постукивания, и он превратился в прочную, очень удобную копалку.

– Хи‑кхи! Хи‑кхи! – всхлипнул от удовольствия и радости Безволосый. Он радовался не столько самой копалке, – так как не понимал, для чего она могла бы послужить ему, – сколько тому, что сделал нечто такое, чего не могло бы сделать ни одно животное и не делал еще ни один чунг.

Его особенное всхлипывание привлекло внимание других чунгов. Они подошли к нему, окружили, следили глазами за его новой деятельностью. Высоко поднимая брови, любопытно вытаращив глаза, они шевелили губами от удивления, не понимая, что делает Безволосый.

Смелый подошел к нему, протянул руку к камню и заставил Безволосого прекратить оббивание. Он взял камень, начал разглядывать и ощупывать, словно открывая в нем что‑то новое, скрытое до сих пор. Ясно виднелись следы грубого, первобытного моделирования, совершенного рукой Безволосого. И ясно было, каким удобным для хватания и подкапывания стал камень после этой обработки.

Смелый первым принялся обрабатывать и свой камень. За ним принялись и прочие чунги. Даже те, у которых камни были удобными от природы, тоже стали оббивать их. Некоторые при этом даже попросту разбили свои камни, но это не имело для них значения. Важно было то, что они по своей воле изменяли форму камней, делали их другими, и это действие наполняло их удовольствием и радостью.

Понятно, эта первая обработка камня была настолько грубой, что копалки почти не отличались от естественных камней. Но это грубое оббивание уже было настоящим отпечатком руки, плодом уже пробудившегося сознания. И эти копалки, эти грубо оббитые камни, были первыми изделиями чунгов, первыми изделиями на земле.

Однажды к вечеру чунги, как обычно, возвращались к своим пещерам. Если не считать необычайной встречи с грау и особенного страха перед ним, какой они испытывали впервые в жизни, все были очень довольны этим днем, так как копалки им очень нравились. Смелый, Безволосый и Молодая пома проявили настоящее мастерство в обработке камней; их копалки были удобнее, чем у остальных чунгов. Эти копалки не причиняли боли пальцам, не ранили ладоней, так как ребра у них были хорошо оббиты и заглажены.

Конечно, эти «мастерски» изготовленные копалки работали немногим лучше обычных, естественно острых камней. Чунги вкладывали в выкапывание кореньев и луковиц почти такие же усилия и труд, что и раньше, но им казалось, что работа идет легче. Им так нравилось работать этими копалками, что они копали землю почти весь день, не пытаясь убить какое‑нибудь животное, а ели только луковицы.

Группа Смелого приближалась к своей пещере. Первыми бежали вперевалку молодые близнецы, останавливаясь с острым любопытством перед всем, что только привлекало их внимание. За ними бежали рысцой молодые ла‑и, все время оборачиваясь, чтобы увидеть, идет ли за ними Молодая пома. Они больше не сосали ее, но не ели ни луковиц, ни плодов, а только мясо и постоянно совались мордочками в кусты в поисках брум‑брум, жу‑жу, ми‑ши и еще бескрылых кри‑ри. Молодая пома, идя рядом с Безволосым, ни на миг не отрывала взгляда от них, понимая, что они еще нуждаются в материнской охране.

В центре группы шли Смелый и Бурая. Оба уже порядочно постарели, а в шерсти у них кое‑где виднелась седина. Но оба были еще сильными и отважными, а Смелый все еще оставался первым вожаком.

Вдруг вся группа, как один, вздрогнула и застыла на месте. Над пещерой, где на припеке было любимое место чунгов, стоял тот самый грау. Стоял спокойно на краю отвесной скалы, как раз над входом в пещеру, и, подняв голову, глядел на низко опустившееся белое светило. Красные закатные лучи зажигали в его рыжеватой шерсти огненные отблески.

Никто из чунгов не подумал швырнуть в грау суком или камнем. Его вездесущие поразило их, и каждый решил, что теперь он, наверное, захотел жить в их пещере, а если они прогонят или убьют его, то он рассердится, вскочит на небо и съест белое светило…

Испугавшись, чунги стали безмолвно отступать назад: пусть грау не думает, что они хотят прогнать его, пусть живет в их пещере, они добровольно уступают ему ее. И шаг за шагом, словно подкрадываясь к какому‑нибудь животному, они вернулись в лес, а потом повернули к ближайшей пещере другой группы чунгов, чтобы переночевать там.

Встревоженные и испуганные, они передали свою тревогу и чунгам другой группы. Эти чунги стали вертеться вокруг них, всхлипывать и хакать:

– Хак? Хак? – спрашивали они, заглядывая им в лица и мигая удивленно и тревожно.

– Гррау! Грра‑у! Грра‑у! – испуганно повторяли чунги группы Смелого. Вместе с тем они указывали то на лес, то на западный горизонт, где скрылось белое светило, то подпрыгивали, протягивая руки к небу; и все это еще больше озадачивало чунгов в этой пещере. Они догадывались, что пришельцы хотят рассказать им что‑то о грау. Но поскольку еще никто из чунгов не выказывал такого страха перед грау, то естественно было заключить, что пришельцы думают о чем‑то другом, еще более страшном. Но что же может быть страшнее грау?

Пещера не могла вместить всю группу Смелого, и почти половина ее ночевала перед входом. На рассвете чунги опять увидели близ этой пещеры того самого грау, и снова их охватила тревога; грау хочет жить и в этой пещере, грау преследует всех чунгов и отнимает у них пещеры, а иначе вскочит на небо и опять съест белое светило!

Грау постоял, поглядел сверху на чунгов, потом повернулся и скрылся в лесу, а Смелый взобрался на гору над пещерой, встал на высокую скалу и испустил громовой рев:

– У‑о‑кха‑а! У‑о‑кха‑а!

– У‑о‑кха‑а! У‑о‑кха‑а! – откликнулось вблизи и вдали, и вскоре разбросанные по пещерам группы собрались в большую стаю. Под предводительством Смелого стая двинулась вперед, оставляя пещеры во владение этому необыкновенному вездесущему грау, только бы он не вскочил опять на небо и не съел белое светило.

 

Глава 17

Между тем дни шли один за другим…

 

Созрели плоды на ветвях деревьев, и скитавшиеся по обширному лесу чунги почти перестали выкапывать корневища и луковицы. Но они не бросили своих копалок. Напротив, вложив свой первобытный труд в обработку своих камней, они ценили их выше, чем ветки, у которых довольно было только обломать верхушку. И если кому‑либо из них случалось поломать свою копалку, он не успокаивался, пока не делал себе новую.

Им казалось, что всякий камень, над которым потрудились их руки, превосходит все другие камни в естественном состоянии. А так как им, кроме того, нравилось делать что‑нибудь, вместо того чтобы стоять бездеятельно и только мигать глазами, то, едва увидав подходящий для копалки камень, они начинали оббивать его. Эта деятельность была с виду бесполезна, но она доставляла им удовольствие и словно удовлетворяла какую‑то внутреннюю потребность. Вместе с тем она все больше и больше изощряла их внимание и наблюдательность и развивала ловкость пальцев. Здесь нужно было думать, соображать, следить, чтобы не ушибить себе пальцы, знать, как лучше держать камень, как и где его стукать.

Молодые чунги‑близнецы, более сообразительные от рождения и пользовавшиеся, подрастая, готовым опытом старших, догадывались обо всем быстрее и первыми начали оббивать свои копалки, обстукивая их не о другие камни, а друг о друга. Они также научились хорошо распознавать хрупкие камни и никогда не хватали их, чтобы оббивать, а выбирали только самые прочные. Тщательно оббив края, они хорошо оглаживали камень, и он был похож на толстый рог грузного мута. Они перестали делать копалки из легких камней, так как те легко крошились, да и животные от удара такими камнями умирали не сразу.

Ночевали чунги под открытым небом. Они не боялись, что на них может напасть неожиданно какой‑нибудь опасный хищник, так как у двух ла‑и, уже подросших, была чудесная способность никогда не спать и чуять зверей еще издали. Едва почуяв, что к стае приближается какое‑нибудь животное, они всегда вскакивали и рычали. Тогда вскакивали и чунги и, следуя за ла‑и в направлении учуянного хищника, прогоняли или убивали его.

Способность ла‑и чуять животных еще издали была поистине чудесной, и чунги стали устраивать с их помощью настоящую охоту. Ла‑и двигались перед ними, крадучись, непрестанно нюхая то воздух, то землю, и всегда приводили чунгов к какому‑нибудь кусту. Там они бешено кидались вперед и, если там был жиг, ланч, ри‑ми, кат‑ри или другой мелкий хищник или кроткое животное, они сами нападали и загрызали его. Но если там был гри, мо‑ка, виг или и‑вод, они осмеливались нападать только после того, как чунги убивали его камнями или сучьями.

Ла‑и никогда не расставались с чунгами. Постоянная совместная жизнь, кормежка, защита от крупных, сильных хищников, на которую ла‑и могли рассчитывать и которую они сознавали, – все это глубоко укоренилось в их крови и покорило их окончательно. Быть может, видя, как чунги ходят на задних лапах, как размахивают передними во все стороны, как ловят ими все, что захотят, роют ямки в земле, ломают камни и ветки, лазают по деревьям, убивают огромных хищников, – видя все это, ла‑и считали их всесильными существами. И, может быть, это всесилие двуногих существ пробуждало в них чувство уважения, преданности, привязанности… Этого никто не знал, даже двое близнецов, да никто и не задумывался над вопросом, почему ла‑и так преданы им.

Ла‑и радостно виляли хвостами перед всяким чунгом из большой стаи, но подлинно своими считали только чунгов группы Смелого. За Молодой помой они тоже следовали неотлучно. Это позволяло Безволосому и Молодой поме часто отставать или уходить вперед от постоянно движущейся в лесу группы: ла‑и всегда были с ними, и никакой хищник не мог напасть на них врасплох.

Однажды оба, далеко обогнав остальных чунгов, вышли на более открытую местность. Здесь не было высоких толстых деревьев, не было непроходимых кустов. Но были огромные обгорелые стволы, молодая густая поросль, оплетенная пестроцветными лианами, тонкоствольные молодые деревца и отдельные уцелевшие крупные деревья. Вероятно, тут бушевал пожар, но небо не позволило ему сжечь весь лес, а вовремя погасило его проливными слезами.

Молодая пома забралась в кусты, по верхним ветвям которых краснели целые гроздья вкусных ягод, и вся опуталась при этом вьющимися лианами. Когда она вылезла оттуда, то губы и пальцы у нее были красными от ягод, а вся она разукрасилась целыми гирляндами цветущих лиан – по рукам, по туловищу. Лианы обвились ей и вокруг шеи и спускались на грудь, как ожерелье.

Увидев себя такой разукрашенной, она захлюпала от удовольствия. Этот живой наряд так понравился ей, что она стала сама прилаживать на себе лианы получше. Потом, испытывая потребность поделиться своим удовольствием, она подняла глаза на Безволосого и радостно окликнула его:

– У‑о‑кха! У‑о‑кха!

Безволосый обернулся, увидел ее, всю обвитую цветущими гирляндами, и стал пристально всматриваться, словно не узнавая.

– У‑о‑кха! У‑о‑кха! – повторяла Молодая пома все так же радостно и оглядывала себя, словно говоря: «Смотри, смотри».

– Хак? – вопросительно произнес Безволосый, подошел к ней и пощупал ее цветущие ожерелья. То, что сделала Молодая пома, понравилось ему, и он произнес с видимым удовольствием:

– Вуа‑кву‑у!

– Хак? – спросила в свою очередь Молодая пома, не поняв произнесенных им звуков.

– Вуа‑кву‑у! Вуа‑кву‑у! – повторил Безволосый, словно желая сказать: «Очень красиво, очень красиво!»

Он побежал к кустам, чтобы нарвать лиан и самому разукраситься ими. Вскоре их нагнали остальные чунги, а когда увидели наряд Молодой помы, он им очень понравился. И в то время как чунги окружили Молодую пому и всхлипывали от явного удовольствия, разглядывая ее, помы быстро начали обматывать себя по плечам и вокруг туловищ цветущими стеблями, чтобы тоже понравиться самцам.

Украсившись так, все продолжали бродить по лесу, лакомясь сладкими ягодами на густом молодом кустарнике. Безволосый и Молодая пома в сопровождении двух ла‑и снова обогнали их и набрели на огромный поваленный ствол с ободранной корой. Поперек ствола лежала прямая сухая ветка, брошенная сюда бурей или каким‑нибудь другим чунгом.

Виденные перед этим обгорелые стволы и теперешнее впечатление от ствола с переброшенной через него веткой пробудили у Молодой помы воспоминания об огне над пещерой, который сделали они со Смелым. Она вспомнила также давнишний пожар в лесу, глубоко врезавшийся в ее детское сознание, и остановилась перед стволом, широко раскрыв глаза. В ее воображении ствол загорелся. Вот… вот они вдвоем со Смелым взяли положенную поперек палку и быстро трут ею о ствол… Сначала появляется тонкой струйкой дымок, потом заиграли огненные язычки… Загорелась палка, загорелся весь ствол, стало жарко…

Испуганная, сама не веря такой возможности, еще робея перед собственной смелой мыслью, Молодая пома нерешительно окликнула ушедшего вперед Безволосого:

– У‑о‑кха‑а!

Безволосый обернулся, поглядел на нее, но так как тревоги у нее в голосе не было, он снова двинулся вперед.

– У‑о‑кха! – крикнула Молодая пома на этот раз с раздражением и вдруг махнула ему рукой. «Иди сюда» – говорило это движение, и она была первым чунгом, который подзывал другого, махая ему рукой.

Безволосый озадаченно вернулся. Молодая пома, поглядывая то на него, то на ствол с перекинутой палкой, начала причмокивать с каким‑то усилием, а горло у нее, видимо, сжимало от неудержимого желания выразить свою мысль вслух.

– У‑к‑ку‑ку! – произнесла она, указав на ствол и палку, а поднятые брови и вытаращенные глаза выражали невероятное душевное напряжение. «Понимаешь? – словно хотела она сказать. – Из этого ствола мы опять можем сделать огонь…»

Но Безволосый не мог найти в стволе ничего примечательного, сколько ни напрягал мысль. Дерево как дерево. И он опять стал глупо хакать:

– Хак? Хак?

Молодая пома поняла, что он не понимает ее. Как передать ему свою догадку, как? Она схватила его за руку, заглянула прямо в глаза, вытянула губы и издала звук, подражая гудению огня при сильном ветре:

– Ффу‑у‑у! Ффу‑у‑у!

Потом подтащила его к стволу, схватила палку за один конец, а ему указала на другой.

– Уак‑ку‑ку! Уак‑ку‑ку! Ффу‑у‑у! Ффу‑у‑у! – повторяла она и начала быстро двигать палкой по дереву.

Только теперь Безволосый понял, о чем думала Молодая пома. Вспомнив, как они зажгли огонь над расселиной в скале, он быстро перепрыгнул через ствол и схватился за свободный конец палки.

– Уак‑ку‑ку! Уак‑ку‑ку! – радостно всхлипнул он, словно говоря: «Понял, понял! Теперь мы опять сделаем огонь!»

В это время подошли остальные чунги. Они молча стали вокруг, все еще не понимая, что те хотят сделать. Но, когда Молодая пома и Безволосый начали двигать палку взад‑вперед с бешеной быстротой и все по одному и тому же месту, они захлопали от радостной догадки. А когда от ствола стал подниматься легкий дымок и вскоре показались игривые огненные языки, они разразились криками восторга и полного торжества.

Чунги снова сделали огонь, не понимая, что могут сжечь весь лес. К счастью, вокруг ствола не было других сухих деревьев, а трава была совсем зеленая. Кроме того, и самый ствол горел совсем медленно. Он не давал большого пламени, а огонь постепенно вгрызался в его сердцевину.

И Смелый, и Бурая, да и все чунги постарше вспомнили, как ели печеные плоды, печеных животных и кри‑ри в давнишнем пожарище, и разбежались вокруг в поисках плодов и та‑ма. Бросали их в огонь и потом вытаскивали ветками. Спеша поскорее полакомиться печеным, хватали их еще горячими, обжигали себе пальцы и подпрыгивали, вскрикивая:

– Уой! Уой! Уой!

Огромный ствол горел несколько дней и ночей, и все это время чунги ели только печеные плоды, печеных та‑ма и других мелких животных, каких только могли поймать и убить. Ствол горел все время медленно, с небольшим пламенем и густым дымом, но ночью пламя осветилось ярко и пугало хищников, так что те далеко обегали необычайный ночной лагерь чунгов. Потом ствол начал гаснуть, но чунгам пришлось покинуть его раньше, чем он совсем погас. Поблизости не осталось необобранным ни одно плодовое дерево, не осталось и животных, и однажды утром они снова двинулись в путь без всякого направления. Медленно догорающий, тлеющий ствол все продолжал дымиться, а когда через несколько месяцев по этим местам проходила другая большая группа чунгов, она нашла только несколько недогоревших, погасших головней.

Открыв тайну добывания огня, чунги повсюду, где ни проходили, оставляли за собою следы из головней, пепла и кострищ. Сами того не соображая, они вызвали немало стихийных пожаров, уничтоживших лес на огромных пространствах, и в этих пожарах погибло немало чунгов. Но постепенно они стали опытнее и начали устраивать костры только на таких местах, где не было риска поджечь лес. Таким образом, по ночам в лесу тут и там засверкали костры, не превращаясь в пожары, а вокруг них заметались тени плясавших от радости и удовольствия чунгов. Они давно уже оставили за собою самых умных и хитрых животных, давно уже стали побеждать с помощью веток и камней самых сильных из них, а теперь они пугают горящими головнями и грау, и хо‑хо, и мута, и всяких других самых крупных зверей. Притом, какое другое животное может сделать себе копалку, добыть огонь, испечь плод или мясо? Какие другие животные ведут такую сознательную совместную жизнь? Никакие, никакие. Даже молодые близнецы, не имея опыта старших чунгов, понимали, как полезно для всех быть всегда заодно. А при своей понятливости и неуемном любопытстве они часто догадывались и открывали новые полезные факты и вещи, которые взрослым теперь приходилось заимствовать у них, и, таким образом, опыт всех чунгов непрестанно расширялся и обогащался.

И какие чудесные догадки у них бывали! Однажды, увидев, как от удара камнем о камень рождаются искры, они подумали, что из камней тоже можно добыть огонь, ударяя их друг о друга, и попробовали это. Случайно одним из камней был мелкозернистый песчаник, другим – плоский продолговатый кремень. Конечно, никакого огня они не добыли, но песчаник так выгладил и отполировал одну сторону у кремня, что щупать ее было очень приятно. При этом ощупывании и разглядывании им бросалась в глаза шероховатая неотполированная сторона кремня, и они тоже стали тереть ее о песчаник, чтобы сделать гладкой и блестящей. Песчаник глубоко протерся кремнем и дал много мелкой пыли. Но и кремень стал блестящим, а одно ребро отточилось так, что близнецы порезали себе пальцы при самом легком нажатии. Да, этот кремень резал гораздо лучше обломков, которые чунги находили случайно или получали, ломая камни при выкапывании луковиц; и это был первый нож, сделанный руками чунгов.

Близнецы были очень впечатлительны; вспомнив, как резали корневища кремневыми обломками, они присели у одного куста со сладкими плодами и начали резать выдавшиеся над землей корни. Потом начали резать и ветки, какие потоньше: один резал, а другой прыгал рядом с ним и визжал от удовольствия и радости, так как резка веток была чем‑то небывалым в жизни чунгов.

Те из чунгов, которые видели, как близнецы делали этот первый кремневый нож, такой приятный, блестящий и гладкий, тотчас же принялись делать такие ножи и себе. Так, первобытная трудовая деятельность, начавшаяся в момент первого раскапывания земли камнем с целью добыть луковицы и насытиться, придавала их рукам все большую гибкость и подвижность, совершенствовала их все более.

Между тем дни незаметно шли один за другим. Как с незапамятных времен, так и теперь непонятно для чунгов они превращались в месяцы, месяцы – в годы, годы – в столетия. Все это время чунги непрестанно изменялись: старые умирали, молодые старели и тоже умирали, а на их место рождались другие, измененные. У этих измененных, в свою очередь, рождались еще более измененные детеныши, а их большая группа непрестанно увеличивалась и изменялась. Когда она стала очень большой, некоторые чунги отделились от нее и исчезли в непроходимом лесу. Потом, когда им случалось встретиться, они уже не узнавали друг друга и встречались как чужие. Таким образом, от большой группы Смелого несколько раз отделялись меньшие, но все же она оставалась большой. Только она была непохожа на прежнюю, так как у всех новых рождавшихся чунгов на теле было совсем мало шерсти, а детеныши у них были еще более безволосые. Всем чунгам нравилось иметь на теле как можно меньше шерсти, и всякий чунг выбирал себе такую пому, и всякая пома выбирала безволосого чунга. Косматыми оставались только самые старые; и, когда маленькие бесшерстные чунги видели такого старика, они глядели на него с любопытством и удивленно вытягивали губы.

– Ак‑ба‑ба‑а! – протяжно произносили они, словно выражая этим свое великое отвращение. «Какой стра‑а‑шный!» – хотели они сказать этими звуками и постепенно стали таким образом обозначать все, что им не нравилось.

Смелый и Бурая тоже очень постарели. Шерсть на теле у них стала совсем седой, а волосы на голове и брови побелели. Смелый был теперь не вожаком, а беспомощным старцем, и им с Бурой было трудно следовать за молодыми быстроногими чунгами. Они сильно уставали от непрерывных скитаний по лесу, часто садились и очень радовались, когда чунги подольше задерживались на одном месте. После того как у них родилось еще несколько безволосых детенышей, они тоже стали предчувствовать, что для них приближается день, когда они отстанут от группы и никогда больше не догонят ее. И они, как когда‑то Большой чунг и Старая пома, боялись этого, но кровь подсказывала им, что это неизбежно должно случиться, и они ожидали этого дня печально и примиренно. Они жили долго, имели много сражений со многими хищниками, оставили большое потомство. И каких только чудес они не видели, чему только не научились! Видели они и страшные бури, и страшный голод, и научились делать копалки и кремневые ножи, и добывать огонь, и печь плоды и мясо… Как никакое другое из животных, они узнали, что такое труд, – могут ли они испытать что‑нибудь еще и научиться чему‑нибудь новому?

Но им суждено было, прежде чем они умрут, увидеть еще одно чудо. Однажды группа заметила, что где‑то впереди, над деревьями, поднимается белый дымок. Подумав, что там горит огонь, все двинулись в ту сторону: не появилась ли в их лесу другая группа чунгов и не сожжет ли она весь лес?

Медленно заковыляли туда и Смелый с Бурой. Они тоже ожидали увидеть огонь, но это был совсем не огонь, а просто вода, которая горела вовсе без пламени и только дымилась. Большой родник, а вся вода в нем кипела, дымясь, и вокруг не было ни травинки. Из родника вытекал узкий ручеек, а над этим ручейком тоже вились прозрачные струйки дыма, – наверное, и эта вода горела.

Действительно, такого чуда Смелый и Бурая еще не видывали. Не видывали его и другие чунги, а потому все стояли у родника и разглядывали горящую воду. Они оторопели настолько, что те, у кого были в руках плоды, уронили их, и плоды покатились и булькнули в родник. Другие уронили свои копалки, а Молодая пома уронила кусок шкуры гри, который носила перекинутым через плечо и который нравился ей еще больше, чем обвитые вокруг шеи и туловища лианы. Маленькие чунги присели у края ручейка, а так как опыта у них еще не было и они не могли понять, что эта вода горячая, то протянули руки, чтобы потрогать ее. Но первый же, кто опустил в нее пальцы, пронзительно взвизгнул и отдернул руку. Вода обожгла его, как настоящий огонь.

Оторопев, удивляясь, даже испугавшись, чунги продолжали стоять вокруг родника и смотреть, как тихо клокочет и дымится вода, а жара от нее нет. Упавшие в нее плоды приобрели совсем другой цвет и легко кружились на ее поверхности. Они стали такими бледными, сморщенными…

Более смелые и любопытные из чунгов перешли к ручейку, так как вода горела и там, и наклонились над самым дымом. Но что за чудо! Этот дым ничем не пахнул, не щипал горло и глаза. Напротив, они ощутили какое‑то приятное дуновение, нежно ласкавшее их лица, а в горле не ощущалось ничего.

Изумленные, бесконечно заинтересованные, некоторые из них протянули руки к дымящейся воде. Протянули несмело, осторожно – им хотелось потрогать эту невиданную, интересную воду. Но, едва дотронувшись, они быстро, испуганно отдернули руки. Что это за вода, если она горит без всякого пламени и не сгорает?

Чунги посообразительнее достали длинные ветки и стали притягивать к себе кружащиеся по воде плоды. И как они вытаскивали плоды ветками из огня, так и тут начали вытаскивать из воды. Но это им не удавалось, пока один из близнецов не догадался поддеть плод двумя ветками и вытащить его, будто пальцами. Плод был горячий, словно печеный, и стал гораздо мягче и вкуснее. Значит, плоды можно печь не только в огне, но и в этой удивительной дымящейся воде!

Первые, кто догадался об этом, разбежались искать новые плоды, чтобы печь их в воде. Другие стали искать в окружающих кустах та‑ма, а третьи просто швыряли в родник мелкие камешки и наслаждались их бульканьем. И вся группа оставалась у горячего родника много дней, пока не оборвала и не съела все плоды далеко вокруг, и здесь чунги впервые ели вареные плоды и вареное мясо. Вареная пища нравилась всем, но особенно она понравилась Смелому и Бурой, так как от старости зубы у них расшатались и выпадали один за другим.

 

Глава 18

И чунги построили себе первую хижину…

 

Дни продолжали идти, и в их нескончаемой череде непрерывно сменялись ясные утра и громоносные бури, пламенный зной и проливные дожди, унылый листопад и свежая зелень. То падал легкий снежок, одевая землю белым покровом, и тогда кри‑ри переставали петь и улетали куда‑то, то лес снова начинал зеленеть, и тогда кри‑ри возвращались, и все кругом звенело их песнями.

Бродя без цели и направления по неисхоженному лесу, чунги вышли однажды на берег большой реки. Широки были ее песчаные берега, и не заслоняемое исполинскими деревьями белое светило изливало на ее медленно текущие воды потоки жарких солнечных лучей, а вдоль берега белели кучками камни. Кто собрал и насыпал эти камни? Уже не было в живых никого из старых чунгов, чтобы вспомнить, что это было их делом при давнем бегстве с севера на юг. Смелый и Бурая тоже давно умерли, а новые бесшерстные чунги глядели на эти кучки камней удивленно и недоумевающе. Животные не могли этого сделать – это дело рук чунгов. Но что это были за чунги, если группа идет по этим местам в первый раз?

Безволосый сразу сообразил, что камни могут послужить им ночью для защиты от свирепых хищников, если те нападут на них. Поэтому, когда некоторые чунги стали разорять одну из куч и бессмысленно расшвыривать камни, он замахал руками и закричал: