Корабль, черный как ночь 8 страница

Судья взмахом руки заглушил протестующие голоса и подался вперед.

– Если бы вас простили, каково было бы ваше самое сокровенное желание?

– О, сэр! – Голди подняла к нему залитое слезами лицо. Крошечный крестообразный шрам, символ дурного обращения с нею, алел, как след поцелуя. – Я бы всей душой хотела стать тем, кем мне никогда не дозволяли быть. Женщиной. Просто женщиной. И я была бы благодарна тому, кто научил бы меня быть ею.

Судья прочистил горло и больше не произнес ни слова.

Десять минут спустя Малышка Голди, капитан пиратского корвета «Враг», была прощена. Точнее, признана совершенно ни в чём не виновной.

 

* * *

 

Артия услышала эту новость от Тюремщика, когда тот вернулся.

– А что будет с командой Голди? – поинтересовалась она.

– Отправятся на виселицу, как и все вы.

– Похоже, у веревок будет много работы, – сказала Артия, как говорила когда‑то Молли на сцене.

Потом дверь распахнулась шире, и в ней выросли два дюжих стражника: в камеру внесли несколько блюд, от которых поднимался пар, бутылку вина, горячий кофейник и проволочную корзину с раскаленными углями.

Планкветт степенно перелетел через камеру и приземлился на тарелку с картошкой.

– Гнусная птица, – процедил тюремщик сквозь зубы.

– Я просила камеру с камином, – напомнила ему Артия.

– Это невозможно. Эта камера специально предназначена для таких, как вы. Останетесь здесь. – Он придвинулся ближе и снова залебезил: – Но вашу команду я переселил. Камера хорошая, большая, с огромным камином – лучшая, какая у нас есть. Просто загляденье!

– Могу ли я вам верить? – Артия старалась не выдать охватившего ее волнения.

– Как пообедаете, можете сами поглядеть. Навестите свою команду, даю вам целых двадцать минут. Ну как, идет?

 

* * *

 

Странно. Она вдруг вспомнила, как впервые увидела их, своих пиратов, в то утро в «Кофейной таверне» на западной окраине Ландона.

Они сидели на скамьях, придвинутых к камину, в котором горели дрова и трещали сосновые шишки. Огонь пылал знатный. Каналья‑тюремщик не обманул.

В первый миг Артия огляделась, ища Свина. Но его, разумеется, здесь не было. (Он, высоко задрав желтый хвост и крепко сжимая в челюстях попугайскую косточку, опрометью бросился бежать с «Неуязвимого», едва корабль пришвартовался в Ландонском порту.

– Не огорчайся, – сказал Дирк Соленому Уолтеру. – Свин всегда такой. То уходит, то возвращается…

– Если вернется и на этот раз, – вздохнул Уолтер, – он нас не найдет.)

Но на этот раз Свин не вернулся. Этот пес, по словам Эйри, всегда знал, с какой стороны его лапка намазана маслом.

Планкветт восседал на плече у Артии, гордо выставив вперед клюв. Убедившись, что на скамейках сидят его старые знакомые, он пронзительно заорал и подлетел к ним.

Все вскочили, отшвырнув кружки с кофе.

– Планкветт!

– Артия! Это же Артия!

– Тебя что, посадили к нам, чтобы мы провели последние часы вместе?

– К сожалению, нет. Просто пустили в гости.

Их энтузиазм, как тонкая веточка в огне, вспыхнул ярко, и тотчас же угас.

Что еще сказать? Радоваться было нечему. Через три – точнее, через два с половиной – дня их вздернут на Локсколдской виселице.

И тем не менее они постарались провести время весело. Уселись в кружок у огня и принялись вспоминать прошлое, рассказывать забавные истории. Сказали Артии, что она чудесно выглядит, даже непохоже, что она только что из тюремной камеры. Она отвечала им тем же.

Потом все уткнулись носами в свои кружки.

– Мистер Вумс, – сказала Артия. – Будьте добры, отойдем на минутку.

Эбад (как, впрочем, всегда) был самым молчаливым из всех. Казалось, он ждал этих слов. Он встал и подошел с ней к забранному решеткой окну.

– Как ты сумела раздобыть всё это?

– Тюремщик хочет, чтобы я оставила автограф в его книге знаменитостей. Послушай, время истекает – он дал мне всего двадцать минут. Эбад, я вижу, вы не закованы.

– Они сняли с нас кандалы на время обеда, сказали, мы можем гулять свободно часов до шести.

– Значит, нужно успеть до шести! – Эбад вопросительно посмотрел на нее. Артия продолжила: – Еще не догадался? Камин!

– Можно попробовать – дымовая труба достаточно широкая. Но неужели здешние тюремщики такие дураки и не предвидели, что мы можем сбежать?

– По‑видимому, да, Эбад. Дураки никогда не думают о каминах. Именно так я сбежала из Ангельской Академии. В том камине труба была достаточно широка для меня, а этот камин во много раз больше. Внутри должны быть ступеньки для трубочистов.

– Но если в других каминах, соединенных с этим, горит огонь, труба может быть горячей. Куда она выходит?

– На крышу, куда же еще?! Внизу по земле наверняка ходят стражники, но они не ожидают такого подвоха. Идите осторожнее, ступайте неслышно и держитесь крепче. Вам дали простыни? Тогда свяжите из них веревки, чтобы спуститься по стене. Это ваша единственная возможность спастись!

– А ты?

– Что‑нибудь придумаю, Эбад. У меня еще целых три дня. Мне будет лучше думаться, если не надо будет беспокоиться за вас.

Эбад взял ее за руки. «Да, это прощание», – подумала Артия.

Подлетевший Планкветт уселся на их соединенные руки, вцепился когтями в запястья.

– Я оставлю его тебе, Эбад. Так будет лучше. – Артия погладила мягкую макушку попугая, покрытую перьями цвета рубина и нефрита – такими же были бальные платья Молли. – Будь осторожнее, Планкветт, старина. Береги себя, папа…

Эбад улыбнулся.

– Ты тоже, дочка, – сказал он. – Ты всё помнишь.

– Конечно, помню. Забыла только на шесть лет. Артия попрощалась со своей командой. Эйри плакал.

За ним прослезились Дирк, Уолтер, Вускери, Питер… Круглое лицо Честного Лжеца походило на одну громадную слезу.

– Осторожнее, ребята, а то огонь зальете, – печально заметил Глэд Катберт.

– Мистер Вумс скоро объяснит вам, что погасить огонь в камине – совсем неплохая мысль. Доброй вам ночи, джентльмены. Увидимся в лучшие времена. Где‑нибудь в раю для храбрецов.

Когда носатый тюремщик отпер дверь, Артия тотчас же вышла в коридор. Тюремщик поворчал что‑то себе под нос и запер дверь.

– Теперь‑то вы подпишете книгу?

– Да.

– Тогда на вас хочет взглянуть парочка знатных господ и несколько дам. По одной минуте на каждого, а всего их пятеро. Тоже деньги, знаете ли… Мне придется заковать вас – они этого ждут. Нельзя разочаровывать публику. Сами, небось, понимаете, вы же актрисочка…

 

* * *

 

«Хоть бы они убежали! Это всё, о чем я прошу. Мне бежать нельзя. А они должны».

Снова в одиночестве. Была ли она когда‑нибудь так одинока? Она много раз оставалась одна… но это было не так.

«Феликс, – подумала она. – Нет, не Феликс. Эбад. Молли».

Тут ей вспомнился сонет, который Феликс пел на Кофейном кораблике. Песня, рассказывавшая о Молли. «Сравню ли с летним днем твои черты? Но ты милей… А у тебя не убывает день… И смертная тебя не скроет тень… Доколе дышит грудь и видит взор…»

Еще две ночи, два дня. Любопытно. Эти дни – всё, что ей осталось, но покажутся ли они самыми длинными в жизни? Или – самыми короткими?

Верю ли я в смерть?..

Нет, решила она, не верю. Но, похоже, она всё‑таки наступит.

 

* * *

 

В тот день «Ландон таймс» вышла под заголовком: «Дерзкий побег команды актеров‑пиратов и их попугая, коварно ускользнувших их когтей правосудия».

По всему Ландону гремели крики: «По дымовой трубе!» И весь Ландон – все его низшие слои – радовались и поднимали тосты за храбрых пиратов, ускользнувших из тюрьмы Олденгейт по крышам, по стенам и теперь с чистой совестью и чистыми руками – ну, пусть не совсем чистыми, в саже‑то они запачкались – разгуливающих на свободе. Никого из них не поймали. Герои! Народные любимцы!

– Но Пиратика еще в тюрьме.

– А она была самой умной из них…

Небо было настоящим. Зимний рассвет. Но какой сегодня день? Первый… второй… третий… Ах, да. Третий…

– Проснись и пой, – проблеял тюремщик, на этот раз сопровождаемый тремя вооруженными стражниками. – Настало утро твоей славы.

Но Артия уже была готова. Тщательно вычистила камзол, причесалась. До блеска надраила сапоги. Она взглянула на тюремщика и спросила:

– Вы прочитали то, что я написала в вашей книге?

– Ты же знаешь, я читать не умею, – воскликнул носатый с величайшим презрением ко всем, кто постиг эту премудрость.

– Тогда попросите кого‑нибудь вам прочесть. (Несколько дней спустя он так и сделал, и в воздухе снова загремели его яростные вопли. Впрочем, с недавних пор они гремели постоянно – всякий раз, когда ему напоминали об его оплошности с камином.)

А пока что…

– Ветреный выдался денек, – сказал один из стражников, расстегивая цепь, которой тюремщик сковал руки Артии после того, как ее команда сбежала. – Ну и толпа же собралась! В жизни такой не видал. Слышишь, поди, их галдеж? Черт побери! – радостно добавил он. – Люблю я посмотреть, как публика любопытствует. Красота!

По всему городу звонили колокола. Ветер дул с реки. Но кораблей, ярких и свободных, идущих к морю под всеми парусами, видно не было.

 

 

ПОСЛЕДНЯЯ СЦЕНА