Полёт через тысячелетия

 

Наша экспедиция проделала большую работу по изучению древних памятников Хорезма, За четыре предвоенных года был собран обширный и разнообразный материал. Мы проделали свыше 1500 километров разведочных маршрутов, открыли 400 памятников, которые позволили по‑новому увидеть древний мир Хорезма на огромном протяжении времени – от рубежа IV тысячелетия до нашей эры и до XIV века нашей эры. Около 4,5 тысячелетия были представлены почти непрерывной цепью памятников, позволяющих проследить главные линии развития древнехорезмииской цивилизации. Были выяснены основные контуры исторической динамики культурных земель и политических границ южного Хорезма в древности и в средневековье, установлена общая схема древней ирригационной сети, определены время и условия запустения «земель древнего орошения».

Работа над типами поселений и над памятниками истории земледелия и ремесла позволила подойти к решению центральной, стоящей перед нами исторической проблемы, проблемы истории общественного строя древнего Хорезма. Многочисленные монеты, найденные нами, помогли нам осветить многие вопросы политической истории. Вместе с тем они оказались первыми памятниками хорезмийской письменности. Те же монеты, печати, многочисленные и разнообразные терракотовые статуэтки и, наконец, сотни прекрасно сохранившихся памятников архитектуры приоткрыли перед нами завесу над историей духовной культуры Хорезма, его искусства и религии.

Но чем дальше мы углублялись в наш материал, тем больше возникало новых и новых проблем. Лето 1941 года застало наш коллектив за лихорадочной подготовкой новых полевых работ. Надо завершить раскопки неолитической стоянки Джанбас‑4, развернуть работы над интереснейшим античным городищем Топрак‑Кала; планировались обширные разведки в северных Кзыл‑Кумах и в Устюрте в целях выяснения северо‑восточных и северо‑западных историко‑культурных связей древнего Хорезма.

Вероломное нападение гитлеровских полчищ на Советскую страну, прервавшее мирную созидательную работу советских людей по строительству социалистического общества, прервало и наши исследования.

Почти все кадровые работники экспедиции ушли на фронт. Выполняя свой долг перед Родиной, они стали артиллеристами, лётчиками, сапёрами. Одного из нас – молодого археолога, страстного охотника, сменившего централку на снайперскую винтовку, – Н. А. Сугробова, мы не досчитались в наших рядах, когда после победы вновь собрались вместе. Он пал смертью храбрых, защищая родную Москву.

Только в 1945 году мы возобновили наши работы, А в июле 1946 года развернулись обширные раскопки Топрак‑Кала – грандиозного городища I века до нашей эры – VI века нашей эры.

Основным объектом был избран замок‑дворец правителя города. Три сезона предварительных обследований позволили окончательно прийти к выводу, что Топрак‑Кала из всех известных нам античных памятников открывает наиболее широкие перспективы. На раскопках Топрак‑Кала наша экспедиция впервые применила авиацию для археологических работ. Авиация должна была нам помочь разрешить ряд важных проблем, которые было невозможно решить, пользуясь только наземными работами.

Во‑первых, аэросъёмка должка была помочь нам в изучении древней ирригационной сети. Во‑вторых, съемка с самолета позволила уточнить планировку древних поселен ни, некоторые части которых совсем не прослеживаются с земли. В‑третьих, как плановая, так и перспективная аэросъемка давала возможность максимально точно фиксировать не только планировку, но и весь архитектурный облик памятника в его современном, полуразрушенном, состоянии. В‑четвёртых, маршрутные визуальные авиаразведки в пустыне благодаря широкому полю обзора гарантировали от опасности пропустить скрывающиеся за барханами памятники; при наземном маршруте исследователь в пустыне слишком зависит от карты и проводника и всегда рискует пройти мимо памятника, скрытого рельефом местности.

Но самое главное заключалось в том, что впервые представилась возможность обследовать широкую периферию древнего Хорезма с выходом в пустыню уже не на десятки, а на сотни километров. Проделать такую работу наземными средствами возможно только на протяжении многих лет, к тому же потребовались бы огромные затраты средств, Авиация давала возможность за короткое время покрыть большое пространство густой сетью маршрутов. Мы решили объединить воздушную разведку с наземным обследованием и соответственно использовать авиацию в качестве десантного средства.

25 августа в 6 час, 30 мин. утра лётная группа экспедиции в составе пилотов Е. В. Поневежского и А. П. Белея, начальника экспедиции С. П. Толстова, научного сотрудника М. А. Орлова и кинооператора К. Мухаммедова на двух самолётах ГТО‑2 вылетела с посадочной площадки в окрестностях Топрак‑Кала для авиаобследования основного района работ экспедиции – «земель древнего орошения» южной Кара‑Калпакии по маршруту Кзыл‑Кала – Кават‑Кала – Джильдык‑Кала – Гульдурсун – Тешик‑Кала – Беркут‑Кала – Кырк‑Кыз – Малый Кырк‑Кыз – Аяз‑Кала – Топрак‑Кала.

С высоты открывается широкая панорама памятников. На фоне тёмносерых пухлых солончаков ясно видна оросительная система – большой канал в виде двойного светлого пунктира обветренных бугров, остатков боковых дамб с несколькими параллельными полосами боковых, более старых русел, идущий от Кават‑Кала к Кзыл‑Кала, проходя с юга на север, к востоку от развалин. Летим над Топрак‑Кала, и сразу перед нами возникают в новом виде многократно исхоженные нами окрестности крепости. С земли – это монотонное пространство черновато‑серых мертвых жухлых солончаков, местами покрытое заросшими буграми. Сейчас перед нами, за пределами стен города, открывается картина сложных планировок.

С севера от города вырисовываются очертания обширного прямоугольного пригорода, по размеру превосходящего самый город. Ясно видны светлые полосы внешних стен пригорода, к которым привязываются не расшифрованные с земли бугры, и чёрная решётка внутренних планировок.

На юг от ворот города, прямо продолжая линию его главной улицы, тянется прямая светлая полоса, – видимо, след ведшей в город большой древней дороги.

Берём направление на юг, на развалины мертвого оазиса Кават‑Кала, Под нами Джильдык‑Кала, Думан‑Кала и, наконец, Гульдурсун, Вокруг древнего гиганта – бесчисленные крошечные коробочки купающихся в зелени садов и полей колхозных домов. Хорошо видна древняя оросительная система, С юга к Гульдурсуну подходит не один, как мы думали, а два древних канала. Они тянутся параллельно, на расстоянии примерно 1,5 километра один от другого.

Поразительное впечатление производит с воздуха Кум‑Баскан. Огромный замок с могучими башнями и двойным прямоугольником высоких глиняных стен в полном смысле задавлен переметнувшимися через него гигантскими волнами барханов.

Летим дальше на запад вдоль холмистой гряды. На одном из скалистых мысов этой гряды, на полдороге до Топрака, ясно видны очертания крепости неправильной формы с сильно размытыми стенами и башнеобразным зданием в середине Мы не обнаружили ее во время наших наземных маршрутов. Наносим на карту новый памятник.

Следующие дни были посвящены новым полётам, линии которых пересекли «земли древнего орошения» в других направлениях и охватили не затронутые ранее группы памятников. В результате была почти полностью уточнена карта древней ирригационной сети, сфотографированы общим планом и в деталях все важнейшие памятники, демаскирован и снят ряд новых, не видимых с земли.

21 октября, через 18 дней после начала жаныдарьинского маршрута, после тяжёлого ночного перехода через кунябугутские пески мы возвратились в Тахта‑Купыр. «Полёт через тысячелетия» был завершён. Позади осталось 9000 километров воздушных маршрутов, давших нам огромную, вновь исследовательски освоенную территорию и свыше 200 новых памятников от раннеантичных руин середины I тысячелетия до нашей эры до позднесредневековых кара‑калпакских памятников Жаны‑Дарьи и Куван‑Дарьи.

Мы подводим итоги разведочных работ на самолете и невольно сравниваем их с работами, проделанными в пустыне до войны. Если хороший верблюд может пройти 4 километра в час, то сколько лет понадобилось бы нам, чтобы исследовать такую громадную территорию, какал нанесена сейчас на нашу археологическую карту? Сколько потребовалось бы сил, энергии и средств, чтобы сделать такую карту со старыми средствами наземной съемки? Мы вспоминаем наши верные ПО‑2, которые послушно садились среди зарослей саксаула и гребней барханов, чтобы дать нам возможность осмотреть новые прекрасные памятники древнего Хорезма, впоследствии нами детально изучавшиеся при раскопках. Мы с благодарностью думаем о нашей советской авиации, которая умеет служить не только делу защиты отечества, но и расцвету науки.

 

Сокровища Топрак‑Кала

 

Предварительные раскопки замка Топрак‑Кала в 1945 году дали нам много интересных материалов. Но самым привлекательным было для нас открытие многоцветной стенной росписи. На полу одной из комнат мы обнаружили многочисленные фрагменты глиняной штукатурки с многоцветной росписью по белому грунту. А над сохранившимся участком свода этой комнаты мы нашли уцелевший уголок комнаты второго этажа, где расписная штукатурка сохранилась непосредственно на стене. Перед нами были еще очень незначительные, но многообещающие остатки памятника нового для нас вида художественной культуры античного Хорезма – монументальных стенных росписей, А это сулило широкие перспективы разнообразных открытий, ибо стенная живопись, являясь интереснейшим памятником искусства, вместе с тем проливает свет на самые разнообразные стороны материальной культуры создавшего её народа.

Мы знаем, какую роль сыграли в разработке вопросов истории культуры городов восточного Туркестана замечательные фрески буддийских пещерных монастырей последних веков I тысячелетия нашей эры.

На территории советской Средней Азии античная стенная живопись была почти неизвестна. Единственным её памятником, да и то относительно очень поздним (около V века нашей эры), оставались фрагменты росписи в одной из комнат царского дворца в Варахше, близ Бухары, открытые и опубликованные В. А. Шишкиным в 1938 году. Перед нами возникала увлекательная задача открытия хорезмийской монументальной живописи. В новом полевом сезоне 1946 года замок Топрак‑Кала стал основным объектом наших раскопок, продолженных ещё в большем масштабе в 1947 году.

Грандиозный замок‑дворец подавляет своим суровым величием. Карликами перед ним кажутся огромные большесемейные жилые дома города. Центральный массив замка поднимается на 16 метров над уровнем моря, а три башни, каждая 40×40 метров площадью, вздымают свои плоские вершины на 25 метров.

Раскопанные сейчас северная половина центрального массива и все три башни, всего около 100 помещений, расположенных в трех этажах, занимают около 6000 метров примерно из 11 тысяч метров общей площади громадного здания.

Помещения центральной части замка были подняты над землей на мощный четырнадцатиметровый цоколь, представляющий систему перекрещивающихся глинобитных стен, пространство между которыми было заполнено кладкой из сырцового кирпича, свободно, без раствора, положенного в песок, разделяющий отдельные кирпичи. Эта песчано‑кирпичная кладка цоколей сооружений – характернейшая черта строительного дела античного Хорезма.

В комнатах было сделано много находок. Помимо остатков пищи – косточек плодовых растений (урюка, персиков, винограда), семян пшеницы, ячменя, проса, дыни, многочисленных костей животных, главным образом козы, затем овцы, свиньи, крупного рогатого скота, лошади верблюда, а также диких животных – дикого барана, оленя и джайрана – были найдены многочисленные фрагменты и целые сосуды позднеантичного типа, характерные особой тонкостью выделки; фрагменты бумажных, шерстяных и шелковых тканей, части кожаной обуви, железный наконечник копья, три четырехгранных железных наконечника стрел, вызолоченные пластинки пояса со стеклянными вставками и несколько медных монет III века нашей эры. У юго‑восточного угла города при раскопках городской стены была найдена крупная алебастровая статуэтка обнажённой женщины – третий для Хорезма пример алебастровой скульптуры.

 

^{Роспись на стенах замка Топрак‑Кала}

^{1 – Лепестки цветов}

^{2 – Голова тигра}

^{3 – Фрагмент женской головки}

^{4 – Фазан}

^{5 – Белая лилия}

 

Среди фрагментов обработанного дерева в 1947 году была обнаружена небольшая деревянная бирка с надписью черной тушью из четырем слов, написанных знаками древнехорезмийского алфавита (видимо, хозяйственный документ), – первый хорезмийский документ такого рода. Позднее, во время раскопок 1948 года, нами был открыт целый архив древнехорезмийских текстов на дереве и бумаге. Это также были хозяйственные документы, но для нас они имели величайший смысл это было лишнее подтверждение высокой культуры Хорезма в глубокой древности.

Но самым главным сокровищем Топрак‑Кала оказались монументальные росписи и найденная в 1947 году монументальная глиняная скульптура.

Живопись выполнена минеральными красками на клеящем веществе по глиняной штукатурке, покрытой большей частью тонким слоем алебастровой подгрунтовки. Основу почти везде составляет белый фон, на который наносятся остальные краски, иногда совершенно его скрывающие. Изображение всегда оконтурено четкой черной линией, пространство внутри которой заполняется надлежащего тона пятнами к мазками различной густоты, то тонкими и осторожными, то широкими и смелыми, передающими рельеф форм и световые блики.

Росписи оказались в большей части комнат, видимо во всех жилых и парадных помещениях. Из раскрытых в 1946 году помещений особенно богато украшена была комната № 5 второго этажа, выходившая на северный дворик замка. Это был громадный зал с плоским, опиравшимся на четыре колонны перекрытием. Зал имел, видимо, парадно‑торжественный характер, его стены были расписаны пышным орнаментом, представляющим систему перекрещивающихся полос черно‑желтых тонов, орнаментированных сердечками, розетками, листьями аканфа и образующих ромбические поля, использованные для живописных изображений музыкантов. Одно из них сохранилось почти целиком: это изящное изображение арфистки, выполненное в желтоватых тонах. Пальцы несколько манерно решенных рук в браслетах лежат на струнах большой треугольной арфы, напоминающей ассирийскую. Округлость плеч и овала лица, всё графическое решение образа ведёт нас в мир кушано‑гандхарских художественных традиций.

Два других найденных в этой же комнате фрагмента изображений женских лиц, особенно одно из них – часть лица, повернутого в фас, со смелым решением прямо смотрящих, широко прорезанных глаз и сросшихся бровей, – уводит нас в мир иных художественных ассоциаций. Параллели здесь нужно искать в сиро‑египетском, отчасти северночерноморском изобразительном искусстве римского времени.

Второй из фрагментов – часть профиля женской головка с горделивым поворотом шеи, окаймленной богато орнаментированным воротом, с тяжёлым узлом чёрных волос, схваченных красной повязкой, – также ближе к образам искусства античного Средиземноморья, Так в росписях одной комнаты скрещиваются две художественные школы, две традиции, получившие, однако, на хорезмийской почве совершенно своеобразное преломление.

Комната имела и другие украшения. У её западной стены были найдены многочисленные обломки лепных глиняных (с примесью шерсти) гирлянд из листьев и плодов, окрашенных в зеленый, шафранный и красный цвета, а также огромная, в полтора раза превосходящая нормальную величину кисть руки горельефного изображения человека, опирающегося концами пальцев на какой‑то предмет прямоугольно округленной формы, – жест, хорошо знакомый по изображениям на монетах кушанских царей Вимы Кадфиза и Каиишки. В нише была заключена картина – изображение в натуральную величину двух сидящих друг против друга в торжественных позах фигур – мужской и женской. В смежной комнате раскрыта живописная композиция, выполненная в теплых багряно‑красных тонах, – изображение женщины, собирающей в фартук виноград и персики. Над нею – висящие кисти винограда и часть плетейной из прутьев садовой беседки.

В ряде помещений были открыты сохранившиеся на стенах нижние части росписей – орнаментальные панели шириной 0,5–0,75 метра. Особенно эффектна найденная в одном из помещений западной башни дворца голубая панель с изображением темной краской по голубому фону волн, в которых плавают белые с красным рыбы. Над этой панелью шла живописная композиция с изображением людей, животных; виноградных гроздьев и листьев по черному и красному фону.

В росписях растительные орнаменты сочетаются с изобразительными сюжетами. В разных комнатах найдены фрагменты трех изображений тигров, четырех изображений лошадей, целиком сохранившееся изображение птицы (фазана), выполненной в серо‑сиреневом тоне по красному фону.

Множество росписей, найденных нами, характеризуется крайним своеобразием, позволяющим говорить о существовании вполне самостоятельного хорезмийского художественного центра, который должен занять особое место среди художественных центров позднеаитнчното Средиземноморья и Среднего Востока.

В области колористики эта школа характеризуется необычайным богатством палитры. Здесь представлены чуть ли не все возможные цвета: разнообразные оттенки красного, малинового, розового, синего, голубого, зелёного, оранжевого, жёлтого, фиолетового, белого, чёрного, серого. Сочетание цветов поражает смелостью и разнообразием: изображения даются на алом, тёмносинем, черном фоне, образуя поразительные цветовые комбинации. Особенно запоминаются сцены охоты, выполненные в сероватых и охристо‑жёлтых тонах на интенсивно алом фоне, изящные белые и красные лилии, разбросанные по тёмносинему фону, изображенное в розоватых тонах лицо человека на синем фоне, белые с красным растительные узоры и изображение человеческого лица на чёрном фоне.

Изображения характеризуются большой свободой и реалистичностью, своеобразными лаконичными и убедительными приёмами в передаче рельефа штрихами и цветовыми бликами. Особенно хороши светло‑зелёные блики на желтоватой поверхности обнажённого человеческого тела в «красной комнате» западной башни и уверенные красные штрихи на розоватом фоне, передающие выпуклость подбородка женского изображения отмеченной выше многофигурной композиции.

Богат и разнообразен ассортимент орнаментальных мотивов, отраженных на найденных в различных комнатах фрагментах росписи. Здесь и растительные и геометрические сюжеты – гирлянды, цветы и листья, розетки, сердечки, кресты с разветвляющимися и загнутыми в разные стороны в виде бараньих рогов концами, круги и спирали, полосы овальных фиолетовых бус на черном фоне, прямые к волнистые цветные линии.

Орнамент весьма своеобразен, как своеобразна и живопись. В композиционном решении росписей он имеет много точек соприкосновения с «сарматскими» росписями керченских катакомб. Но больше всего он ассоциируется с миром образов народного текстильного орнамента современных народов Средней Азии – узбеков, таджиков, кара‑калпаков, казахов. Мы много общего найдём здесь с рисунком хивинских набоек, узбекских и таджикских сюзане, кара‑калпакских узорных кошем. Это соприкосновение стенной росписи и декоративных тканей вряд ли случайно. Они выполняют одну и ту же функцию, и весьма закономерен перенос рисунка ткани, служащего для орнамента стены, на самую стену, как, впрочем, и обратное влияние живописи на орнамент ткани. Так в глубокую древность уходят корни современного народного искусства наследников античной цивилизации Средней Азии – современных среднеазиатских народов.

Совершенно новой страницей в истории древнехорезмийского искусства явилась открытая раскопками 1947 года монументальная скульптура, представленная исключительно обильным материалом. Статуи из необожженной глины были открыты в девяти комнатах. Общее число статуй во фрагментах превышает 30, из них две почти целые статуи.

Большая часть статуй была найдена в натуральную величину, некоторые в меньшем масштабе, несколько статуй были в полтора‑два раза больше человеческого роста. Статуи были раскрашены: лица в телесный цвет, одежда в разнообразные тона – белый, зеленый, розовый, голубой, красный, чёрный и т. д. Орнаменты одежд, видимо вышивки, даны многоцветной раскраской.

Выполнение статуй не в меньшей мере, чем живопись, свидетельствует о высоком мастерстве хорезмийских художников, о зрелости и самостоятельности хорезмийского искусства, хотя и связанного с гандхарской индо‑буддийской художественной школой, но творчески преобразившего её влияние и подчинившего её своим художественным традициям.

Лица статуй переданы с исключительным реализмом, несомненно портретны и не уступают по тонкости исполнения лучшим образцам скульптуры любого другого центра позднеэллинистического искусства.

Большая часть найденных статуй была сосредоточена в так называемом «зале царей» – обширном зале в северо‑восточной части дворца. По стенам его шло уступом широкое возвышение, разделенное поперечными стенками – решётками из фигурного кирпича – на отдельные ниши, в каждой из которых была расположена группа статуй. В двух из этих ниш сохранились первоначально, видимо, сидевшие на упомянутом возвышении огромные (примерно вдвое больше натурального размера) сидячие мужские статуи, вокруг которых группировалось по 3–5 стоящих мужских, женских и детских статуй. Стены позади сидящих статуй были украшены росписью упомянутыми выше белыми и красными лилиями на тёмносинем фоне, над розово‑оранжевой монохромной панелью. Находка двух головных уборов позволила определить сюжет этих скульптурных групп: уборы оказались тождественными с индивидуальными коронами двух хорезмийских царей III века нашей эры, известными нам по изображениям на монетах. Особенно интересна тяжелая скульптурная корона в виде белого орла, известная нам по наиболее ранним монетам III века, чеканенным одним из первых освободившихся от кушанской зависимости хорезмийских царей, имя которого читается на монетах как Вазамар.

Изложенное не оставляет сомнения в том, что перед нами своеобразная портретная галерея династии хорезмийских царей, охватывающая правителей III века.

Сидящие огромные фигуры, видимо, изображали царей, а окружающие их – членов семей и, возможно, богов‑покровителей, о чём свидетельствует находка в одной из ниш торса женщины с гранатовым яблоком в руке – характерный атрибут богини плодородия Анахиты.

Открытие «портретной галереи» царей убеждает нас в том, что дворец Топрак‑Кала был дворцом не местных князей, а шахов всего Хорезма, а Топрак‑Кала – их древней резиденцией до состоявшегося, по данным ал‑Бируни, в 305 году нашей эры переноса резиденции в город Кят. Это объясняет и гигантские размеры дворца, не имеющего себе равных среди памятников античного Хорезма, и остававшийся до сих пор необъяснённым факт запустения дворца в IV веке нашей эры, в то время как город Топрак‑Кала продолжал жить и в VI веке.

Античный Хорезм создал высокую и своеобразную художественную культуру. Монументальная архитектура, поражающая горделивой величественностью своих форм, великолепная пластика монументальных глиняных статуй, терракотовых статуэток и рельефов, тонкое искусство античных хорезмийских медальеров и, наконец, богатая гамма графических живописных образов росписей составляют в целом глубоко оригинальный и целостный комплекс, свидетельствующий о самостоятельности, силе и зрелости образного мышления и художественного мастерства создателей древнехорезмижжой цивилизации.

Арфистка и её спутницы приоткрывают нам дверь и в наиболее труднодоступный исследователю мир древнего искусства – в мир музыки. Мы знаем ту роль, которую в позднем средневековье и в новое время играла классическая хорезмийская музыкальная школа в истории музыкальной культуры народов Средней Азии. И изящный образ арфистки с «ассирийским» инструментом в руках – новое звено в прослеживаемой нами выше цепи связей древнехорезмийской цивилизации у её истоков с перед неазиатским миром и, вместе с тем, драгоценный памятник предистории высокой музыкальной культуры позднейшего, средневекового и современного Хорезма.