Особенности зомби и конструирование их образа

Зомби — это неживые индивидуумы, но в то же время они зависят от группы. Как уже сказано, они являются стадными существами без самосознания. Пользуясь терминологией философа Дж.Г. Мида (1934), зомби лишены какой-либо концепции «я» и не обладают способностью к социальной рефлексии. Таким образом, социологическая ситуация зомби парадоксальна: они лишены индивидуальности и очень слабы в одиночестве; однако они могут собираться в толпы и наиболее опасны именно в скоплениях.

В кинематографе зомби следуют часто упоминаемой поговорке о социальной природе приматов: «одинокий примат -- это мертвый примат». Одинокий зомби обычно является мертвым зомби. За очень редкими исключениями (например, персонаж R в «Тепло наших тел»), отдельному зомби не хватает индивидуальности, творчества и эмпатии, которые являются отличительными чертами личности.

Социальная природа зомби — значимая и мало изученная тема в зомби-кинематографе. Зомби почти полностью зависят от толпы, как формы социальной организации. Социальная организация для зомби -- это средство выживания. Поскольку у зомби мало самосознания, их выживание в основном зависит от совместной групповой охоты, сочетающейся с системами коммуникации, которые являются доязыковыми и не-символическими. Такие коммуникативные системы часто описываются как «спонтанная» или «эмоциональная» коммуникация (Buck, VanLear, 2002). Эти объединения зомби слабо определены. Зомби существуют спонтанно без особых отличительных черт, но их сила – в численности. Их коллективная власть и социальная организация воплощены в том, что Ле Бон (1897) описывает как импульсивную, иррациональную и заразительную «толпу». В толпе зомби становятся очень сильными и способны настигать своих жертв и пожирать их или превращать в свои подобия.

В кинематографе зомби представляют «большую, грязную массу». Ими движет самое низменное из человеческих желаний: чисто рефлекторное пристрастие к потреблению человеческой плоти. В то время как мотивация кусать, заражать и есть живых людей заставляет зомби казаться антисоциальными, их стайное поведение на самом деле можно рассматривать как форму того, что Уилсон (2012) описывает как кооперативную «эусоциальность». Практически все фильмы о зомби, начиная с «Ночи живых мертвецов», обычно изображают зомби, полагающихся на групповую охоту для успешного преследования людей. Более поздние фильмы, такие как «Война миров Z» (2013), иллюстрируют то, что можно было бы назвать «эусоциальным зомби», когда стаи нежити демонстрируют кооперативное поведение для того, чтобы взобраться на большие баррикады и добраться до своей добычи.

Из-за всех этих особенностей зомби определяется как человекоподобное существо, которое является “иным”, чем человек. В зомби-кинематографе зараженные буквально переживают то, что Гоффман (1961) описывает как «потеря себя». Эта потеря – следствие не бюрократической деиндивидуализации, описанной еще Вебером (2009), но, напротив, биологической трансформации. Подобные опасения по поводу поглощения индивида группой были давними темами классической социологической теории, нашедшими отражение в анализе отчуждения у Карла Маркса (1844) (Marx, 1844), теории механической солидарности Эмиля Дюркгейма (1893) и описании эмоциональной «отключки» жителей мегаполиса у Георга Зиммеля (Simmel, 1971). Социальная организация инфицированных в зомби-кинематографе отражает те же самые страхи деиндивидуализации и отчуждения, но показывает потерю себя как следствие зомби-инфекции.

Несмотря на то, что в большинстве фильмов о зомби у инфицированных нет чувства собственного «я», они все же сохраняют следы своего человеческого прошлого. Из-за своей социальной природы и остаточной памяти о прошлой, человеческой жизни, зомби могут быть внешне неотличимы от зараженных как по манере поведения, так и по одежде. Они могут носить одежду больничных пациентов, полицейских, врачей и медсестер, почтальонов и т. д. Однако независимо от прошлой профессии и характера, они остаются нежитью.

Причина их болезни часто неизвестна, их социальное положение – это гиперболическая версия того, что было описано Талкоттом Парсонсом (1951) в его обсуждении «роли больного» и Ирвингом Гоффманом (1963) в его анализе стигматизации. Стигматизированные люди подвергаются остракизму со стороны остального общества, поскольку они больше не рассматриваются как его приемлемые члены. Эта стигматизация способствует отторжению, предоставляя мало шансов для реинтеграции зомби и часто приводя к их уничтожению.

Трэвис (2014) предполагает, что стигматизация зомби является следствием того, как они определяются. Как показывает предпринятый им анализ правового положения зомби-инфицированных, понимание социального и экзистенциального определения зомби осуществляется с использованием уже существующих и социально сконструированных фреймов – рамок для повторяющихся социальных ситуаций.

Одной из наиболее полезных подходов для понимания экзистенциальной ситуации зомби является концепция философа Джорджио Агамбена (Agamben 1995), который проводит различие между «голой жизнью» и «социально одобряемой жизнью». Определение существа как имеющего «голую жизнь» означает, что она было идентифицировано как нечто живое, но не обязательно признается имеющим социально или морально значимую жизнь. Обладание «одобряемой жизнью» обеспечивает защиту в соответствии с нормативным порядком сообщества. Однако обладание «голой жизнью», когда оно не соединено с «одобряемой жизнью», делает индивидов уязвимыми и помещает их вне границ социального порядка. Их можно убивать без юридических и значимых моральных последствий.

Исторически сложилось так, что примерами таких отверженных в человеческом обществе являются животные, заключенные и некоторые народы колониальных стран. В зомби-кинематографе зараженные имеют «голую жизнь», но не жизнь в политическом или социологическом смысле. Маркировка зомби таким образом идентифицирует их как особый тип существ, лишенных свободы воли и существующих иначе, по другим правилам, чем полноценные люди.

В своем анализе юридических прав зомби Трэвис (2014) утверждает, что, если зомби понимаются в рамках медицинской модели, то из этого следует, что зомби могут пониматься внутри общественного конструкта как не-личности, находящиеся вне границ социальных норм и подлежащие уничтожению.

В фильмах о зомби различие между живыми и нечистью, индивидуумом и толпой приобретает реальное значение. Люди идут на большие жертвы, чтобы либо изолировать себя от больных (как в “Рассвете мертвецов” ("Dawn of the Dead"), 2004, либо разоблачить зомби как нелюдей с помощью насмешек и физических нападений (как в "Zombieland"). Конечно, зомби по многим признакам отличаются от «обычных» стигматизированных групп -- таких, как люди с болезнями и инвалидностью, -- потому что представляют явные угрозы для незараженных. Однако сюжеты, связанные с зомби, также являются примером «культуры страха» (как правило, необоснованного), которая возникает вокруг проблемы болезней и эпидемий (Glassner, 1999).

В конечном счете, то, как персонажи фильмов о зомби определяют, кто является зомби, а кто — нет, — это сложный процесс социального конструирования. Создания образов нежити представляет собой увлекательную сюжетную возможность исследовать, что именно делает людей социальными существами. Не менее интересно и то, кто становится зомби в первую очередь (или избегает этой участи). Как и в реальной жизни, ответ на этот вопрос отражает социальные разделения, характерные для всего общества.

Фильмы о зомби XXI века, безусловно, представляют собой гиперболическую трактовку проблем, связанных с современным здоровьем и болезнями. Однако они помогают лучше понять эти проблемы.

Изображение зомби в современной массовой культуре дает выражение представлениям о больных и болезнях, инфекциях и пандемиях, а также о социальном неравенстве. Многие из этих тем, болезненных для взрослого зрителя, детям кажутся не такими серьезными. В сюжетах детских игр о зомби взрослые страхи часто переосмысляются.

Глава III